И вот теперь перед командиром императорской охраны лежали два самых странных пистоля, кои он вообще видел. Один был из Дрездена привезен государю в подарок, а второй ему передал курьер из Британии вместе с какой-то черной каменюкой и несколькими письмами, прочитав кои, Петр Алексеевич пребывал в прекрасном расположение духа и, хоть и наорал, но больше для вида, дабы этого хорька Мосолова порадовать, а после энти пистоли подарил.

— Что это, Кузьма Иванович, — к нему подошел Калашников и с любопытством посмотрел на пистоли.

— Вот этот, — Михайлов указал на пистоль из Дрездена, — заряжаешь каждое гнездо вот энтого барабана и опосля выстрела нужно только повернуть, дабы снова выстрелить. А вот энтот, — Михайлов указал на второй и замолчал, а потом покачав головой продолжил. — Вот энтот сделал какой-то Дафе, как государь сказал, почитай сотню лет назад. И в нем барабан сам крутится, готовя к новому выстрелу.

— Да быть того не может, — и Калашников потянулся к пистолю Дафе. Он быстро разобрался с устройством и, как и Михайлов, головой покачал. — Потери будут большие, и может и не пальнуть, ежели только, — он замер, его глаза словно остекленели буквально на несколько секунд, а когда он отмер, то скороговоркой произнес. — Ежели медный капсюль использовать, да и вообще какую форму отлить из такого же материала, чтобы не сразу в гнездо заряд засовывать, а в форму, кою в барабан ставить и, да хоть бумажным пыжом прикрыть. А что энто за металл? — и он внимательно осмотрел замок пистолета.

— Вот уж чего не знаю, того не знаю, хотя, дай-ка, — Михайлов поднял пистоль и посмотрел его на свет. — На латунь похоже. Да, точно, латунь энто.

— Ежели смогу форму отлить и снарядить, дашь попробовать пальнуть? — в глазах Калашникова горел просто ненормальный азарт и предвкушение чего-то необычного.

— Валяй, пробуй. Все одно он ни к чему не пригоден. А я пока вот этот Дрезденский осваивать буду, он как-то понадежнее выглядит и без сказок разных работать будет, — Михайлов протянул Калашникову приглянувшийся тому пистоль. — Токма, ежели повредишь, шкуру спущу, все же государев подарок.

— Анна Гавриловна, Анна Гавриловна! — голос Кати Ушаковой заставил едва ли не подпрыгнуть. Ягужинская резко развернулась к своей подчиненной.

— Что?! — она уже не могла сдержать рык. Вроде бы все было готово, все расписано и распланировано, и гости уже съезжались к церкви. А простой люд занял все пространство перед Кремлем. Наиболее родовитые, но не допущенные в церковь и на последующие торжества буквально заполонили двор и прилегающее к нему пространство вокруг собора. Выбор Петра Алексеевича в итоге, пал на Благовещенский собор, и Анна Гавриловна вовсе не исключала того, что церковники плели самые настоящие интриги, определяя, какой именно собор достоин подобной чести как императорская свадьба и следующее за ней помазанье на престол императрицы. Ради того, чтобы лично венчать государя-императора из Галиции вернулся отец Семион, сопровождающий Феофана Прокоповича от имени белого духовенства в его поездке, и выдержал настоящую битву с другими претендентами. Судя по ссадине на скуле, которую он искусно прятал в бороду, битва эта была отнюдь не в метафорическом смысле. Казалось бы, ну что может пойти не так? Как же она ошибалась. Оказалось, что пойти не так могло все что угодно и как угодно множество раз.

— Пряжка с левого туфля отвалилась и совсем не хочет обратно приделываться, — Катя, чуть не плача протянула Ягужинской усыпанную самоцветами туфельку и отдельно ту самую отвалившуюся пряжку в виде банта с бриллиантами.

— Да как она могла отвалиться?! — Анна Гавриловна почувствовала, что у нее дергается глаз. Выхватив злополучную туфлю из Катиных рук, она, подобрав подол роскошного платья, сшитого специально, как и платья практически всех остальных дам, специально к этой свадьбе, бросилась в соседнюю комнату, в которой модистка в скором режиме подшивала золотое кружево к юбке подвенечного платья Филиппы. Кружево оторвалось, когда на него случайно наступил Воронцов, притащивший охапку цветов. Анна Гавриловна его тогда едва кочергой не отходила и вышвырнула вон вместе с цветами. Тут же на всякий слушай сидел сапожник, с философским видом рассматривавший, как модистка ползает вокруг висящего платья. — Вот, это нужно сделать немедленно! — Анна Гавриловна вдохнула, выдохнула и приказала себе успокоиться, но спокойствие не шло.

— Да счас усе будет, барыня, не надо так визжать, — добродушно произнес сапожник, взял туфлю и в мгновение ока прибил пряжку маленький золотым гвоздиком. — Вот и усе, готово. — Анна Гавриловна выхватила у него из руки туфлю и снова ворвалась в будуар.

— Анна Гавриловна, Анна Гавриловна, — Ягужинская повернулась к Варе, и та попятилась, настолько зверским было выражение лица у статс-дамы.

— Если ты сейчас скажешь, что что-то снова произошло…

— Государыня… она не хочет замуж идти.

— Что-о-о?! — Ягужинская едва не швырнула туфлю об стену. — Где это шевалье, брат государыни?

— Не знаю, — пискнула Варя, — наверное все еще с Шуваловыми пьет.

— Я сегодня кого-то точно убью, — спокойно произнесла Ягужинская. — Петька! Петька, шельма этакая, ты где?!

— Так ведь он с государем, Анна Гавриловна, он же его дружка, — Варя почувствовала, как качнулась ее сложно уложенная косы и пара цветочков, вплетенных в волосы, выпали из прически и упали на пол, настолько мощным был рык взбешенной Анны Гавриловны.

— Я сейчас за Кузиным сбегаю, — выпалила Катя и выбежала из комнаты быстрее, чем Ягужинская сумела ее остановить.

Бежать никуда не надо было. Митька обнаружился сразу за дверьми, он явно шел к ним, но задержался на мгновение у бледного Воронцова, с которым о чем-то негромко переговаривался.

— Екатерина Андреевна, мое почтение, — и Митька выглаженный и разряженный, поклонился девушки. В этот момент его глаза потеплели, а на лице появилась улыбка. — Я выдвигаюсь к государю, зашел узнать, у вас все хорошо? — Вместо ответа Катя только руками всплеснула и покачала головой.

— Нет, все просто кувырком, — выпалила она. — Еще и брат государыни куда-то делся, а ведь это он должен ее отвести к алтарю.

— Я его найду, — слегка нахмурился Митька и, развернувшись, практически побежал к выходу. Катя же, набрав в грудь побольше воздуха, снова нырнула в непрекращающуюся суету покоев государыни, которые скоро опустеют, потому что она займет больше соответствующие званию императрицы.

В дверном проеме она столкнулась с Амалией-Габриэлой, которую велела позвать Анна Гавриловна, чтобы та попыталась успокоить принцессу, которую знала гораздо дольше, чем все они вместе взятые.

— Вы понимаете, что у меня куча других дел и я просто не успеваю их выполнить?! — взвизгнула по-французски Амалия-Габриэла, только увидев Ягужинскую.

— А вы понимаете, что, если государыня все-таки откажется выходить замуж, то у нас всех не будет больше никаких дел. И дай Бог, голова на месте останется?! — в тон ей заголосила Анна Гавриловна, а Катя подумала, что сегодня все не в себе, только и делают, что орут друг на друга.

— То есть как, отказывается замуж выходить? — француженка нахмурилась.

— А вот так! — Анна Гавриловна приложила руку к боку. Корсет сидел плотно, а она слишком нервничала, и теперь начинала понимать, что ей не хватает воздуха. Амалия-Габриэла, ничего не сказав, рванула в спальню, узнавать, что случилось. А Ягужинская вдохнула, медленно выдохнула и уже более спокойно произнесла. — Варвара, кольцо государя у тебя?

Варя сунула руку в кармашек своего парадного платья и побледнела.

— Я его, кажется, у Кузина в ящике стола оставила, после подгонки, — пролепетала Варя. — Я сейчас его принесу. — И она выбежала из комнаты, оставив Анну Гавриловну хватать ртом воздух и переживая, как бы у их статс-дамы не случился удар.

А тем временем в спальне Филиппы рядом с бледной девушкой сидела Амалия-Габриэла де Ноай и смотрела на то, как темные волосы Филиппы заплетают в косы, которые в свою очередь укладывают в сложную корону вокруг головы.