– Вернусь во вторник, к вечеру.

– Потрясающая лирика, если к утру не забудешь, запиши. Я ушла наверх.

– Я рассчитывал на твою руку, – Артизан уже засыпал.

– Моя рука держит путь в кровать, как и весь остальной организм.

Занавес!

Утро.

Оркестр бушует. Дирижёр не справляется с музыкантами, которым нет дела до его похмелья. Треклятые барабанщики разошлись пуще всех. Профессор Акио угомонил их, утопив минеральной водой, заботливо оставленной возле дивана Юки.

Одиннадцать. Жена уехала, но обещала вернуться. Во вторник. Надо же, Артизан помнил разговор перед сном.

Выпить дома было нечего. Юки, всвязи с пристрастием мужа к алкоголю, не хранила его дома. Пришлось преодолеть похмельный синдром, агорафобию, наступающую на его фоне, и выйти на заснеженную улицу.

Дворник противно скреб поребрики от наледи. И без того туманный, заволоченный вечной мглой, а теперь ещё и срывающимся снегом, Эбонхэбэн представал в глазах Артизана настоящим мистическим мглистым адом.

Маленькие попрошайки, шныряющие всюду, заставляли держаться за кошелек и задумываться о том, куда смотрит власть. Мэр был всецело вовлечён в развитие заводов и паровой техники. Прогресс и ещё раз прогресс! Профессор Акио сам был винтиком в этой новомодной махине, развивающей город.

По пути к винному магазину он натолкнулся на несколько расклеек противников развития. В шутку в университете коллеги называли их зелёной нечистью, а кто-то ведьмами. Нередко можно было услышать перешёптывания о том, что защитники природы, которой пар никак на самом деле не вредил, прибегали к тёмным искусствам и колдовству.

Вредил ли на самом деле пар окружающей среде? Нет. Но вот побочные продукты механических производств и масляные выбросы вполне могли. Но разве могло это сравниться с благами, получаемыми от прогресса?

Добравшись до магазина, Артизан тут же забыл и о шестерёнках и о зелёной травке. Красное или белое, сухое или полусухое – вот о чём он сейчас думал. Жена вернётся во вторник, много брать не стоило.

Употребив бутылку с горла, спрятавшись за магазином, потеснив собаку там гревшуюся, профессор почувствовал себя гораздо лучше уже сейчас. Теперь хотелось компании, чтобы пофилософствовать или поговорить по душам, а лучше и то и другое.

На этот случай у Акио был верный друг и временами собутыльник – Иошито Мотидзуки, самый известный в городе астроном, собравший потрясающий телескоп и астролябию собственноручно.

На стук товарищ среагировал чересчур быстро, и, отворив дверь, крепко обнял друга.

– Не вину, принесенному мной, ты же так обрадовался?

Иошито оторвал от дружеского плеча заплаканное скорбное лицо и сделал шаг назад:

– Ты же не знаешь, я совсем с ума схожу со своим горем.

– Да что стряслось-то?

– Акико пропала.

Дочь Иошито, умница, староста группы в университете и просто красавица, она не могла беззаботно сбежать из дома.

Артизан следовал за астрономом наверх в комнату пропавшей. Окно было распахнуто, дверь на балкон открыта. Очевидно, что странно для начала весны в холодном городе, где все времена года невозможно запаздывают.

– Полиция была уже?

– Лучше не спрашивай, – Иошито отмахнулся. – Назначили каких-то юнцов, демонстративно. Дело плевое, девочка юная, убежала сама. Артизан, ну ты хоть скажи, разве это на неё похоже?

Разумеется нет, и говорить было не нужно, одного взгляда достаточно. Она свободное время проводила со своим автоматоном, слушая его грустные песенки, предпочитая механического кота ребячьим забавам и так популярному в это время катанию на коньках.

– Молодая парочка, братик и сестричка, не знаю кто тупее, Кайоши и Эйуми Като. Я уже поинтересовался в полиции – самые никчемные оперативники. Один фанатик из зелёной нечисти, вторая – бестолковая умничающая девчонка. Сказали, смотрите, окно открыто и дверь, сама ушла. А я говорю: «А следы под балконом где?» Те плечами пожимают, снегопадов не было, та ерунда, что начала срываться с неба с утра не в счет.

– Дружище, ну ты не расстраивайся так, ведь какие-никакие, но ищейки пущены по следу. Они же не закрыли на всё глаза.

– Нет, – Иошито недовольно согласился. – Будут искать сказали, не могут такого уважаемого ученого расстраивать.

– Ну, вот и прекрасно. Выпьешь? – Артизан достал закрытую бутылку красного сухого.

– Давай. Нужно успокоиться. Пришлось отнести её автоматона в чулан в подвале, чтобы не мозолил глаза и не напоминал о ней. Такой чудной этот её Лев, кричал так и сопротивлялся, как будто не кот механический, а мальчонка живой. Когда Акико несколько лет назад его в дом привела, он вообще одет был, словно замерзнуть может, или для прикола, не знаю даже. Как бы там ни было, надеюсь, его завод скоро закончится и он угомонится. Ночью я слышал, как он ходит по подвалу.

– Не придавай столько значения железяке, они созданы нам на потеху. Не стоит давать вещам брать власть над тобой.

– Ты прав, Артизан. Я рад, что ты зашёл, и вино обязательно приму, только вот составить компанию не смогу. Хочу побыть один.

– Я понимаю.

Профессор Акио покинул дом астронома, откупорив бутылку белого полусухого. Делая глотки вкусного вина, он грустил о потере друга, но надеялся, что Акико скоро найдётся. Сейчас его больше интересовало содержимое бутылки и пакета, в котором притаились ещё четыре литра вина.

Когда-то Артизан счел бы, что пить в одиночку – это мрак, путь к алкоголизму. Но жизнь выдала пару случаев, когда пришлось укромно пригубить несколько бутылок саке, и профессор понял, что пить в одиночку – порой просто чудо чудесное. Можно было быть себе на уме, не слушать чужие проблемы, слушать только свою любимую музыку и вести себя, как душе угодно.

В почтовом ящике у дома, профессор Акио заметил письмо. Открыл, нет – телеграмма, сверхмолния:

«

– Яху! – Артизан выкрикнул на всю улицу. Он любил Юки, но теперь был предоставлен сам себе и зелёному змею, вину, в котором мог бы плавать, медленно идя ко дну, ведомый своей лирой. – Да, напишу об этом стихотворение, но не сегодня, – он поцеловал бутылочку, – сегодня устрою себе настоящий выходной.

Ни горе друга, ни проблемы жены с выставкой сестры его не волновали. Артизан получал удовольствие от зашедшего так вовремя одиночества. Он вновь напился. До устричного писка.

«Я лежу, потому что мне плохо. И не сплю потому же», – зациклился профессор.

Сон был, но короткий. А может это и не сны вовсе? У Артизана была богатая фантазия, но то, что он видел, ужасало. Нет, это не было кошмаром, скорее наоборот. Такие яркие сны, бестолковые, будто Акио на другой планете, где полным-полно разных разумных существ, они старались устроить свою жизнь, организовать все, у них получалось. А вот у него до сих пор нет.

Профессор видел эпизодов сорок. Все безумны, не похожи друг на друга. Он уже знал что это – плоды больной фантазии, реального безумия. Это абстинентный синдром. Ведь Артизан – алкоголик. У него третья стадия. Это куда страшнее, чем может показаться сначала. Третья из трёх. Без лечения в стационаре он сгинет. А ему всего тридцать два… Постепенно потеряет рассудок, либо навредит близким, профессора осудят, и он окажется в сумасшедшем доме, только уже тюремном.

Вы не слышали истории про дома для душевных больных Эбонхэбэна? Акио вот слышал не раз. Его отцу выдалось там поработать, занимаясь малярными работами. Он видел всё мельком. Его рассказы не впечатляли. Знакомый какой-то однажды бывал там также по сторонним делам. Но его истории были юмористическими. Он шутил о том, что находящиеся в психиатрической лечебнице девушки заглядывались на него.