Слушала, как он рассказывает о том, на что на самом деле стоило бы обращать внимание, покупая недвижимость, следила, как вбивает в Гугл запросы, открывает вкладки, разворачивает рисунки…

— Скажи… А у тебя есть мечта? — спросила, отрываясь от плеча. Получилось так, что перебила на полуслове. Мужчина не обиделся, но совершенно точно удивился. Повернул голову, посмотрел внимательно, с прищуром… — В профессиональном плане. Ты уже очень многого добился. Я это понимаю. Мне Алина говорила… За тобой охотился Самарский. Это же о многом говорит… Ты востребован… У тебя есть имя. Но я вот думаю… О чем может мечтать человек, который и себе, и окружающим уже все доказал?

— Я никому ничего не доказывал. Я говорил уже. Просто щепетильный. Работоспособный. Не дурак. Знаю себе цену. Люблю свою сферу.

— Таких много. А охотятся за тобой.

— Харизма? — попытался свести в шутку, позволил губам дрогнуть в улыбке. Аня же мотнула головой.

— Нет. Скажи честно. Циники могут мечтать? Или планировать хотя бы… Определять свой потолок, который хочется пробить?

Корней задумался. Это было видно по тому, что закрыл все вкладки, долго смотрел на экран с центральной заставкой на нем… Повернул к Ане. Будто это ей хоть что-то должно было сразу же сказать.

— Когда-то я попал на подобный форум. Тогда был совсем сопляком, но подавал надежды. Меня взяли, по сути, гонять за кофе более опытным коллегам. И я гонял. Но пользовался возможностью. Одна из панелей посвящалась новаторству в архитектуре. По сути, Захе Хадид. Она сама там была. Тогда еще жива, сейчас ее уже нет, но Бюро продолжает работу. У нее много последователей. И именно тогда я, наверное, влюбился…

Ане понятно было, что он имел в виду. И ревновать смысла нет, но «влюбился» адресованное другой, пусть уже не живой, женщине кольнуло больно…

— Она играла с пространством, как вздумается. Все неправильное в ее исполнении становилось органичным. Если кто-то умел в нашем мире рушить рамки — это она. Причем и в прямом, и в переносном смысле. Тогда мне, в мои двадцать с небольшим, это показалось достойным не просто уважения, а самого настоящего восхищения.

— Я не думала, что ты способен восхищаться работой женщины…

Аня сказала честно, губы Корнея искривились в саркастичной улыбке.

— Ко всем моим преимуществам ты приплела еще и сексизм? Зря. На самом деле, я чувствуя разницу в работе с мужчинами и женщинами, ее сложно отрицать. Но не определяю уровень профессионализма по принадлежности к определенному полу. Со мной не случился приступ после признания того, что мой кумир в архитектуре — женщина. И даже сейчас не случился. А если тебя посещают такие мысли — то лучше встряхнись. Рано или поздно это может стать проблемой. Требуй равного отношения к себе. В правах, в обязанностях, в зарплате. Во всем. Не ведись на поблажки «для девочки». Ты будешь терять на этом, как профессионал.

— Мы про мечту говорили…

Реагируя на мягкое направление в нужное русло, Корней не сдержал ухмылку… Сама ведь начала, а слушать не хочет… Мечту ей подавай…

— Я хотел работать в Бюро Хадид. Наверное, это была моя мечта.

— Почему была?

— Перегорел. Приземлился. Стал более реалистом. Или просто отложил. Я не знаю. Но давно уже не думал об этом. Меня устраивает, как я живу. Пока не надоест — буду в ССК. Надоест — подумаю еще. Может рискну когда-то. Реализую… Мечту… А пока удовлетворюсь заставкой…

И снова позволил себе усмешку, будто пробуя это, совершенно не свойственное ему слово на вкус.

— Ты добьешься всего, что захочешь. Я не сомневаюсь в этом…

Ане было понятно, что Корней не нуждается в такой ее убежденности, но не сдержалась. Готовилась к тому, что Высоцкий в третий раз скривит губы, но он не стал. Несколько секунд смотрел во влюбленные, восторженные глаза, захлопнул крышку ноутбука, погружая комнату в темноту, придержал Аню за талию, помогая повернуться лицом к себе, перебросить ногу через его бедро, чтобы оказаться на коленях, дождался, пока сожмет плечи, пробрался под пояс халата, сначала притягивая еще ближе, потом поглаживая теплую нежную кожу, не поцеловал даже, а просто подразнил касаниями ее тут же раскрывшиеся на выдохе губы.

— Я становлюсь с тобой слишком разговорчивым, зайка. Мне это не нравится.

Заключил, чтобы решить проблему очень по-своему.

Вопреки Аниным ожиданиям и Корнеевым планам прогулочный понедельник начался не так рано, как хотелось бы. Не потому, что они все никак не могли друг от друга отлипнуть, а потому, что Корней наконец-то спал.

Проснувшись за пару минут до заведенного на восемь часов будильника, Аня поняла, что тормошить Высоцкого слишком жалко. Настолько, что без сомнений пошла на «должностное преступление». Потянулась аккуратно за телефоном Корнея. Дождалась, когда начнет звонить… И отключила.

Он пошевелился во сне из-за звука, но глаз не открыл. Несколько будто сомневающихся вдохов… А потом снова задышал ровно и глубоко.

Аня лежала рядом до десяти, будто сторожа этот его долгий сон. Смотрела и раз за разом соглашалась с собой же — неважно, где они вместе. На прогулке или в постели. Важно, что он — на расстоянии вытянутой руки. Что можно слушать его дыхание. Смотреть на то, как немного поднимается спина (ведь спал он снова на животе, отвернувшись к окну), как солнечные лучи и тень от занавесок «размечают» плечо, деля территорию… На затылок со слегка отросшими волосами.

Проснулся Корней сам. Все же пожурил Аню, что не разбудила… Но не сильно.

Довольно быстро собрали вещи, успели на завтрак. Прежде, чем выехать, Аня снова стояла посреди номера, крутила головой… Понимала, что скорее всего никогда больше здесь не побывает, но хотела запомнить на всю жизнь.

Свою первую Вену. Свое первое счастье.

Только ближе к полудню они оставили вещи на хранение, и действительно пошли гулять.

Аня рассказывала то, о чем начиталась в путеводителях, Корней то, что знал.

Прогуливаясь по центральной улице, остановились. Корней прошел бы мимо, но Аня не смогла. Потому что уличные музыканты. Потому что трое гитаристов…

В девичьем взгляде тут же зажегся огонь, мужской стрельнул иронией, но ничего колкого Корней не сказал. Стоял, слушал, позволял Ане делать то же, чувствуя легкое подрагивание пальцев в собственной ладони. Так, будто переживает за музыкантов, как за себя…

В какой-то момент вытащила руку, потянулась к сумочке, достала кошелек, оттуда купюру… Посмотрела на Корнея, как бы спрашивая… Он кивнул, чем подарил повод улыбнуться. Подошла к гитарному чехлу, опустила, возвращалась, откровенно сияя…

И сияла еще долго, даже пару раз обернулась, будто не желая расставаться…

— Видишь, в Вене тоже играют на улицах. Значит, это не так ужасно…

Сказала с придыханием, прижалась на секунду к мужскому боку, а потом отстранилась, вскидывая взгляд. Кажется, очень ждала ответа. А Корней почему-то не спешил. Сначала смотрел перед собой, потянул немного за руку, когда любовавшаяся им Аня почти что вписалась в шедшего навстречу человека, только потом перевел взгляд на нее…

— В уличной игре нет ничего ужасного. Я никогда так не говорил. Но не сравнивай, Аня. Здесь музыканты получают разрешения. Здесь определены допустимые для выступлений места. Чтобы удобно было всем. Местным. Торговым точкам. Туристам. Музыкантам. А вы… Где встали — там играли. Прости.

— Тебе невозможно угодить…

Аня шепнула, искренне качая в недоумении головой, Корней же снова усмехнулся. Повернул голову, несколько секунд смотрел на нее — успевшую слегка надуться…

— Не пытайся угодить. Ты имеешь право на собственное мнение. Наши могут не совпадать, но никто ведь не гарантирует, что я прав. Точно так же, как ты не всегда ошибаешься. Но пока ты со мной — играть в переходе не будешь. Я вообще надеюсь, что больше никогда не будешь. Так ясно?

Было ясно, но говорить об этом Аня не стала. Просто вздохнула, сжала руку сильней, смирилась… Подумала только, что если, чтобы быть с ним всегда, ей придется навсегда отказаться от игры в коллективе — она согласна. Она в принципе от чего-угодно отказаться согласна, если это даст гарантию… Только ему об этом лучше не говорить.