Запрещая себе даже дышать громко, Аня сделала несколько шагов туда — к пустующей подушке, к сваленному кучей одеялу… Усмехнулась собственной мысли, что спящий Высоцкий — непозволительно далек от порядка.

Опускалась на край кровати очень аккуратно, аккуратно же ложилась… Выжидала полминуты, снова глядя в потолок, но уже его спальни, потом тихонечко повернулась на бок…

И выдохнула, непроизвольно улыбаясь, глядя влюбленно, забывая, что пришла сюда для успокоения. Воспринимая, как что-то максимально правильное, то, что спать сейчас не хочется еще сильней, а вот любоваться — очень.

Спящим. Неподвижным. Желанным. Любимым. Вроде бы беззащитным, но таким, что чувствуешь себя беззащитной рядом… И защищенной тоже чувствуешь.

Пока он не делает неожиданно глубокий, шумный вдох, пока не открывает один глаз, щурится, хмурится, закрывает…

Вытаскивает кисть из-под подушки, тянется к лицу, трет, приподнимается на локтях… Взъерошенный, хмурый, сонный, смотрит…

На застывшую. Пойманную. Испуганную и счастливую.

— Аня… — непроизвольно улыбнувшуюся, когда он обращается хриплым после сна голосом. Не то, чтобы сильно довольный, но… Вздыхает, снова ведет пальцами по глазам, сначала ерошит волосы, потом смотрит на нее. Уже более сосредоточенно. — Давно пришла? — и спрашивает, несомненно, не то, что первым пришло в голову. Не «какого черта?», а «давно ли».

— Нет. Только что. Ты сразу…

— Зачем? — Корней перебил, явно не расположенный к долгим беседам. Потянулся к телефону на тумбе, сильнее сощурился, проверяя время. Вернул на место, потом снова взгляд на Аню.

— Не могла заснуть. Подумала… Я просто рядом побуду. Можно? Я не буду мешать. Просто…

Продолжая держаться на локтях, Корней позволил голове провиснуть, закрывая глаза, шумно выдыхая. Аня знала — ему происходящее не нравится. Знала, почему. Знала, что злоупотребляет. Но сегодня… Очень нужно было. Раз.

— Ты не сможешь не мешать, Аня. Я привык спать сам.

Корней произносит, поворачивая голову к Ане, глядя уже куда более трезво. Она же… Кивает, закусывает губу… Чувствует болезненный укол. Очень болезненный, но… Он имеет право. Она переоценила просто…

Кивает еще раз, начинает садиться, хочет повернуться спиной, чтобы не показывать, насколько неприятно быть отвергнутой в такой, казалось бы, незначительной просьбе… Но не успевает.

Мужские пальцы смыкаются на тонком запястье, тянут назад. И Аня понимает — скорее всего он просто хочет еще раз что-то объяснить. И на это тоже имеет право. Но просто… Ей не хочется. Поэтому она мешкает. Не смотрит в ответ тут же. Не поворачивается. Чувствует довольно настойчивое давление на запястье… Слышит вздох…

— Ложись уже.

Корней произнес будто бы устало, Аня же расцвела в улыбке. И уже с ней на губах обернулась. Снова кивнула — теперь с куда большим энтузиазмом, произнесла тихое:

— Спасибо. Я тихонечко…

И синхронно с тем, как он опустил на подушку свою голову, закрывая глаза, подложила под свое ухо сложенные ладони. Так и осталась — на краю. Так и смотрела — влюбленно. Не шевелясь. Старалась даже дышать потише. Сглатывать пореже. Чувствовала трепет, мечтала потянуться, но не рисковала.

И от него тоже не ждала. Знала — ему проще было бы попросить не дурить, не мешать, справляться с бессонницей своими силами, а не за его счет, но…

Пролежав несколько десятков секунд с закрытыми глазами, вроде как имея намерения засыпать, он снова приподнялся на одном локте, а свободной рукой сначала перекинул одеяло через себя на пол, потом потянулся уже к Ане, притягивая к себе, даже подминая…

Так, что она впервые коснулась его обнаженной кожи. Притронулась и чуть не захлебнулась… Потому что он сильно горячий. И невероятно… Приятный на ощупь. Такой, что хочется сжимать — спину, на которой прощупывается рельеф, плечи, мышцы которых отпружинивают, будто провоцируя сжать еще сильнее…

А еще хочется протолкнуть руку между телами и пройтись по животу — плоскому, такому же горячему.

— Ты спать пришла, — но на это смелости не хватает. Впрочем, как и на то, чтобы продолжить ощупывать после того, как Корней бросил замечание…

Сам при этом устроил руку на девичьем бедре, не стесняясь забравшись большим пальцем под ткань пижамных шорт, прижал Аню к матрасу все той же — согнутой в колене левой ногой и горячим плечом, оставил голову повернутой, выдыхая слова в шею… Так, что становится щекотно и трепетно…

— Пришла… — и все, что может сделать Аня, это ответить чуть тише, чем говорит он, снова глядя в потолок… Теперь уже как-то по-особенному счастливо улыбаясь. Не выгнал. Прижал. Позволил.

— Вот и спи.

Ну и пусть бурчит. Пусть приказывает. Это ведь ничего не значит. Это просто… Он такой.

Ее любимый мужчина. Который не заботится сейчас, не жарко ли ей частично под ним. Не мешают ли лежащие поверх конечности. Не хочется ли устроиться удобней. Нет. Ему удобно. Это главное.

И он снова дышит. Ровно, глубоко. Щекоча волоски за девичьим ухом. Напрочь игнорируя тот факт, что Аня продолжает улыбаться, тянется к его руке — которая на бедре, ведет по ней от кисти до костяшек, «прыгает» по ним, спускается по указательному пальцу, поднимается по среднему, дальше к безымянному, пока все резко не меняется — рука приходит в движение, перехватывает уже ее кисть, заводит за голову синхронно с тем, как то же самое происходит с Корнеевой помощью и с другой.

— Ты что творишь? Ты точно спать пришла?

И когда руки зафиксированы над головой, Аня становится совсем беззащитной, а Корней еще больше на ней. Приближается своим лицом к ее, спрашивает, прищурившись…

— Д-да. С-спать. Просто… Т-ты рядом, и я…

Аня начала честно, но с заминками. Корней сжал руки сильнее — практически до боли. Сильнее глаза сузил… Видно было, что злится. Видно было, что сдерживается.

А еще чувствовалось — и раньше, а сейчас особенно, что злится не беспричинно. Через тонкий хлопок возбуждение ощущалось куда лучше, чем когда-то через плотную ткань брюк.

— Я хочу либо секса, либо спать, Аня. Если ты пришла не за первым — то лучше не рискуй.

Он вроде бы предупредил ее, а потом сам же сделал то, от чего отговаривал. Потянулся к губам, раскрыл, поцеловал, моментом разжигая… Заставляя тут же выгнуться, податься навстречу.

— Дурочка маленькая… — первым оторвался, ругнулся, уткнулся в ключицу, рук не выпустил… Только хват чуть ослабил и позволил большому пальцу не сжимать до боли, а поглаживать…

— Прости… — Аня извинилась, толком даже не зная, за что, но чувствуя свою вину. Потому что… Действительно ведь не за сексом. Но к нему в кровать.

И это понятно обоим. Потому что Корнея хмыкает, снова вырастает, смотрит в лицо.

— Я отпускаю руки, а ты их не распускаешь. Поняла?

Спрашивает, действительно разжимая пальцы. Следил, как Аня кивает, смотрит честно. Будто сама же верит, что сдержит слово.

И снова…

Мужская рука опускается на бедро, подбородок ложится на подушку, дразня кожу на Анином плече прикосновением, а теплое дыхание путается в волосах…

Сама Аня аккуратно — миллиметр за миллиметром — опускает руки… Мешкает мгновение прежде, чем положить их на тянувшуюся поперек ее тела мужскую руку. Но все же решается. И выдыхает, когда Корней не реагирует на это никак. Вероятно, это не считается «распусканием». Видимо, это допустимо.

И снова он лежит с закрытыми глазами, а Аня смотрит в потолок. Слышит, как дышит он, и надеется, что сама дышит тише. Осознает… Улыбается, прикусывает уголок губ, еле заметно даже для себя передвигает пальцы чуть в сторону по его предплечью, чувствует, как он рефлекторно реагирует легким сжатием кожи на бедре. Снова улыбается… Затаивается… Двигает еще раз… Знает, что делает глупость… Но делает.

И чувствует, как желудок переворачивается, когда руки снова летят вверх, а Корней снова же нависает.

— Не поняла, да? — спрашивает будто бы спокойно. Когда видит, что с улыбкой Аня справиться не смогла, щурится… Смотрит несколько секунд в глаза, а потом отпускает руки, становится на колени, берет свою подушку, заставляет Аню приподнять бедра, подкладывает.