Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Предметы, помеченные значком *, оценены в половину их стоимости, поскольку сломаны или находятся в плохом состоянии.

Общая оценочная стоимость: 92 800 €.

Джакомо, ты это понимаешь? Это дом-музей. Честно, напиши мне, что ты думаешь делать, и я поступлю, как ты скажешь. Только, бога ради, не говори, что от всего этого нужно избавиться.

Кстати, ты, надеюсь, помнишь, что мы оба виноваты в появлении этих «звездочек» – так по-дурацки сломали тогда проигрыватель…

Обнимаю.

Марко.

Самолеты (2008)

В 1959 году, в год его рождения, объем воздушных пассажирских перевозок превысил объем морских. Этой информацией Марко Каррера владел с пеленок, потому что его отец повторял это снова и снова, несмотря на то что ребенок его возраста еще не улавливал смысла. Это было эпохальным событием, по мнению отца, большого любителя научной фантастики, которая предрекала будущее в небесах, а не на море или на суше. Как бывает со всем, что запомнилось с малолетства, Марко Каррера недооценил важность этой информации и заархивировал ее среди прочих безобидных идефиксов своего покойного отца, не усмотрев в ней семени, из которого произрастет его кармическая вязь. А между тем…

А между тем самолеты и вообще все, что связано с воздухоплаванием, самым решительным образом повлияли на его карму. Марко, мягко говоря, проворонил массу микро- и макроскопических возможностей, позволявших это увидеть, и нежданно-негаданно вспомнил об этом в сорок один год, обычным утром, какие бывают только в Риме. Он сидел на деревянном ограждении, окружавшем пинии на улице Монте-Каприно, и читал чудовищные обвинения, которые Марина, теперь уже бывшая его жена, накатала в умопомрачительном заявлении о разводе. Она подала на него в суд. Нет, ты только подумай, одно из красивейших мест в мире, то есть так называемый Гранароне при Дворце Каффарелли (красивый не благодаря архитектурным достоинствам, которых у него попросту нет, а по своему доминирующему положению на всем юго-западном склоне Капитолийского холма, простирающегося до Тибра, а это, считай, вся территория, на которой находятся обломки храма Януса, Юноны Спасительницы, Аполлона Созиана, Святого Гомобоно и портик республиканского периода на форуме Олиториум, помимо базилики Сан-Никола-ин-Карчере и Тарпейской скалы, сохранившихся полностью, и уцелевшего на три четверти Театра Марцелла; в темный период истории тут все было заброшено, это место стало пастбищем для коз и поэтому было переименовано в Козью гору; в конце Чинквеченто – шестнадцатого века – оно было облагорожено строительством Дворца Каффарелли на самой вершине Капитолия, предпринятым носившей эту фамилию семьей из старинного римского рода; в середине девятнадцатого века было приобретено в собственность вместе с дворцом и дворовыми постройками, включая вышеназванный Гранароне, пруссаками, которые возвели здесь и другие строения, тут разместился Германский археологический институт; в дальнейшем, в 1918 году, в результате распада Прусской империи дворец был приобретен в собственность римским муниципалитетом), и в те годы там размещались Капитолийская коллегия адвокатов, а также отдел гражданского суда, где хранятся судебные постановления, которые в нотариально заверенной копии выдаются на руки заинтересованным лицам. То есть все лица, на которых были поданы жалобы, заявления или в отношении которых были предприняты судебные действия, все должны были идти за бумагами именно сюда, в Гранароне. После чего – по-человечески это можно понять, – едва выйдя из здания, они не любовались красотой места, а торопились поскорее вскрыть конверты, чтобы тут же ознакомиться с содержанием документа, прислонившись к дереву, или присев на корточки, или, как в то утро Марко Каррера, – на деревянное ограждение. Рядом с ним трое таких же несчастных: юный автомеханик в рабочем комбинезоне, хорошо одетый мужчина, даже не успевший снять мотоциклетный шлем, и грязный амбал с седыми волосами – все были поглощены изучением врученных им документов, один из которых – документ юного механика – был точно того же свойства и содержания, что и документ, полученный только что Марко, поскольку читая его, парень громко вскрикивал («Ни фига себе! Вот это номер! Сука!»), угрожая, казалось, как следует врезать дрожавшему в его руке листку бумаги. Тем не менее его агрессивность носила скорее защитный, а не наступательный характер, выражение лица было в большей степени испуганным, чем сердитым, точь-в-точь такое же вскоре появится у Марко. Потому что в то дивное утро, в тех удивительных декорациях, пропитанных историей и красотой, после томительных месяцев ожидания он, читая заявление о разводе, узнал, с какой дикой ненавистью и при помощи каких низкопробных средств его бывшая жена решила от него избавиться.

Отказавшись от плана А, провалившегося из-за инициативы ее психотерапевта, который в нарушение врачебной тайны рассказал Марко о вынашиваемых ею замыслах, Марина стала склоняться к плану В, конечно, не столь кровавому, но от которого все равно веяло злобой и намерением причинить невыносимую боль: в требовании о разводе Марко предъявлялись все мыслимые и немыслимые обвинения, какие только можно выдвинуть против отца и мужа – все, разумеется, ложные, но как бы там ни было, теперь, прежде чем обвинить ее в свою очередь во внебрачной беременности, благополучно завершившейся, кстати сказать, в уходе из дома, в похищении дочери, с которой она запрещает ему нормально общаться, не говоря уже о прочих осуществленных ею кознях (на план А не приходилось даже рассчитывать помимо всего потому, что психоаналитик ни за что не согласится дать показания на процессе); прежде чем обвинить ее во всем этом, как говорилось выше, он должен будет доказать суду несостоятельность предъявленных ему обвинений в применении физического и психологического насилия, в незаконном лишении свободы, в телесных наказаниях и надругательстве над дочерью, в многолетней супружеской измене, в угрозе вырезать всю ее словенскую родню, в неисполнении супружеского долга, уклонении от уплаты налогов, нарушении строительного закона – короче, во всем. Надо повторить, что все это – ложь (это она, Марина, уклонялась от уплаты налогов, Марко ее только прикрывал, а нарушения строительных норм были делом столетней давности, когда его родители расширили летний дом в Больгери, ну да, втихаря, в обход закона, и было это тем убийственным летом, когда не стало его сестры Ирены, то есть в 1981 году, двадцать лет назад, за семь лет до того, как он познакомился с Мариной), и все пересыпано скверными анекдотами, как и прочее – ложными (теми самыми деталями, в которых якобы скрывается дьявол), за исключением единственного эпизода, действительно имевшего место, – незначительного в контексте ее фантастических бредней, но подлинного и приведенного там специально, чтобы напомнить ему, что хотя он и стал жертвой ее неоправданных обвинений, он все равно не безгрешен. Эпизод имел место, когда Адель еще лежала в колыбельке, значит, десять лет назад. Летом. И как раз в Больгери. Тогда он похоронил этот случай в памяти, но очевидно, ничто не было забыто, поскольку сейчас, в документах, события воскресли во всей своей беспощадной реальности.

Июль.

Перед закатом.

Полутень.

Морской бриз колышет шторы.

Неумолчно стрекочут цикады.

Они с Мариной прикорнули в своей комнате (той самой, построенной в 1981 году с нарушением закона). Рядом, со стороны Марины, колыбелька, где спит ребенок.

Свежие простыни, свежая наволочка, свежий запах младенца.

Мир и покой.

И вдруг тишину разрывает рев. Что-то оглушительное, протяжное, устрашающее, пугающее, апокалиптическое. Очнувшись от полудремы, на волнах которой он качался минуту назад, Марко вскакивает, дрожит, жадно хватает ртом воздух, оказавшись за дверью комнаты и прижимаясь к стволу пинии. В горле перехватило, сердце скачет от избытка адреналина. В этом состоянии он находится пять, может, десять секунд, после чего понимает, что происходит, и в то же время осознает: он выбежал из комнаты, в которой находились жена и дочь. Марко быстро возвращается, обнимает Марину, которая, проснувшись от испуга, сидит на кровати и дрожит, просит ее успокоиться, объясняет, чтт это был за грохот, в то время как дочка, к счастью, блаженно спит у себя в кроватке. Пять секунд, может, десять.

7
{"b":"741103","o":1}