Все выше и выше. Я что, внутри какой-то горы? Я что-то не могла вспомнить никакого необычно высокого пика среди гор, окружающих Долину. Нет, настоящие горные цепи располагались на севере и на западе – те, которые нам пришлось преодолеть на пути в Эскор.
Мои руки поднялись скорее по приказу Лайдан, чем по моему желанию. Ладони ударили по каменной поверхности чуть выше уровня головы. Насколько я могла предположить, я добралась до какой-то двери, перекрывающей путь. Я напрягла силы и не только по велению захватившей меня колдуньи – мне самой хотелось выбраться из этой ловушки.
Сперва мне подумалось, что выход запечатан заклятием или заперт. Потом дверь все же немного подалась, очень медленно и неохотно. Серый свет, тонкий, как последние зимние сумерки, очертил с трех сторон квадрат. Я поднялась еще на две ступеньки, так, чтобы можно было упереться в дверь спиной, и последним мощным усилием заставила ее с грохотом открыться. Поднявшиеся облака древней пыли заставили меня закашляться.
На мгновение я заколебалась; я понятия не имела, что́ может таиться за этой дверью и поджидать меня. Но потом я прошла в проем – потому что была должна. За дверью обнаружились груды рухнувших камней и даже остатки стены, как будто этот потайной ход когда-то приводил в зал, размерами и видом сопоставимый с отдельным зданием. Но если это и вправду так, сей путь был…
Я моргнула. И снова моргнула. Пару мгновений я отчетливо видела все еще сохранившиеся развалины – рухнувшие каменные блоки, подобные теням. А потом они словно мигнули. Из земли поднялись стены, обрели плотность, стали материальными. Небо над моей головой заслонила крыша. Это что, тот зал с черепом?
Но нет, тут нет колонн, и стены здесь круглые. Я словно очутилась на первом этаже какой-то башни. Здесь были узкие окна-бойницы, но они почти не пропускали света. В основном он исходил от факелов, закрепленных на стенах через равные промежутки. Они пульсировали ровным, сдержанным светом.
Дверь, через которую я вошла, отворяясь, отодвинула в сторону коричневый меховой ковер, сделанный из шкуры снежного кота, и явно не из одной. Вокруг стояли резные стулья и скамьи; на столе у стены красовалась чаша из красноватого хрусталя, заполненная гроздьями мелкого красного винограда, самого редкого и самого сладкого из всех, известных моему народу. Рядом стоял металлический кувшин искусной работы – в его сиянии серебро переплеталось с золотом. Он был сделан в форме дракона – шея изгибалась вперед, а распахнутая пасть готова была извергнуть содержимое сосуда.
Мой разум отреагировал быстро и, я надеюсь, верно. Все это было иллюзией. Однако же, когда я наклонилась, чтоб прикоснуться к складкам на ковре, мои пальцы погрузились в мягкий мех. Значит, эта иллюзия могла контролировать сразу несколько органов чувств.
Я повернулась к столу, решив продолжить испытания, но тут воздух сгустился. Это выглядело так странно, что я лишь смотрела в изумлении, как он словно затвердел и образовал тело. А потом передо мной возникла Лайдан.
Она рассмеялась и подняла руку, убирая с глаз прядь огненно-ярких волос.
– Что, сестричка, удивлена? Что ж, подчинить можно не только пространство, но и время – и другие границы, которые люди беспечно считают вечно неизменными и недвижными. Это Зефар…
Произнеся это слово, Лайдан на миг впилась взглядом в мои глаза, словно ожидала, что я его узнаю. Потом пожала плечами.
– На самом деле, не важно, помнишь ты или нет. Но все это… – Она повела рукой. Подобие тумана, облекавшее ее прежде, здесь сделалось менее прозрачным и больше похожим на обычную одежду. – Все это охотно откликнулось на мой зов, потому что когда-то я его упорядочила. Там, где воспоминания сильнее всего, мы можем победить само время. Впрочем, это не имеет значения. Ты…
Лайдан неторопливо уселась на единственное в этом зале настоящее кресло; оно стояло у стола, посередине. На фоне темной высокой спинки ее волосы стали выглядеть еще ярче.
– Да, сестричка, мы в Зефаре. А в Зефаре ты можешь кое-что сделать даже в этом закольцованном времени. – Она поставила локоть на стол и подперла подбородок кулаком. Хоть губы ее непринужденно улыбались, но глаза были подобны осколкам льда, извлеченным из зубов Ледяного Дракона; от них исходил леденящий холод, и в зале становилось все холоднее.
– Ты связана жизнью с человеком, которого ты называешь Йонаном – хотя некогда он носил иное имя и играл роль дурака, но недостаточно хорошо. Он умер так, как пожелал сам, но не вовремя…
«Время» – это слово эхом разнеслось по залу, словно удар гонга, донесшийся откуда-то издалека; звук, которому невозможно было воспрепятствовать.
– Теперь он снова будет играть дурака, – продолжала Лайдан. – Но прошлое не следует обращать вспять. Скорее, его надлежит улучшить. Тебя, а с твоей помощью и этого Йонана следует использовать. Сам он – пустое место, но, к сожалению, он способен уничтожить то, что не удастся потом возродить заново за целую жизнь – двадцать жизней! А потому, сестричка, ты в этом поучаствуешь, и все будет, как мы хотим…
Ко мне наконец-то вернулся дар речи. Возможно, именно мысль о том, что она сделает из меня орудие гибели Йонана, помогла мне исторгнуть из себя это сипение, такое хриплое, словно я не пользовалась языком лет двадцать:
– Как пожелаешь.
Неужели когда-то мы уже стояли и торговались так? Дразнящий призрак памяти снова пробудился во мне. Наверное, это было не совсем так, но когда-то в прошлом мы были противницами. Значит, я должна знать больше. Намного больше.
Лайдан снова рассмеялась.
– Если ты и отыщешь тот давно забытый след, то мало что найдешь в его конце. Разве что выяснишь, что потерпела неудачу тогда – как потерпишь ее сейчас. Уж поверь мне. – Ее глаза пылали, а может, сверкали бриллиантовым блеском, как лед под ярким солнцем. – Ты потерпишь неудачу. На этот раз ты даже незначительнее, чем была прежде, когда мы сошлись лицом к лицу. Да, ты отдашь мне Йонана, и все будет хорошо. Я об этом позабочусь. Идем!
Она встала и кивком подозвала меня. И я снова оказалась подвластна ее воле, как и все время с того момента, когда я пришла в себя под открытым небом, среди гор.
Лайдан даже не оглянулась проверить, следую ли я за ней. Вместо этого она направилась прямиком к лестнице, спиралью огибающей круглую внутреннюю стену, и принялась быстро подниматься. Я вынуждена была идти следом.
Так мы поднялись на второй, верхний этаж башни, где потолки были не столь высокими. Здесь были полки и столы со всевозможными чашами, бокалами и коробочками. С потолка свисали пучки пожухшей растительности, в которой я, как мне показалось, узнала сушеные травы, и они же были развешаны по стенам. Но центр помещения был полностью свободен от мебели. И там красовалась мозаичная колдовская пентаграмма из разноцветных камней – кто-то желал, чтобы она всегда была наготове. На остриях лучей стояли толстые черные свечи; их зажгли некоторое время назад, и теперь свечи были в зловещих потеках.
За пентаграммой располагался круг поменьше, прорисованный красными и черными рунами. И в его центре, крепко связанный, с кляпом между широкими челюстями лежал… Тсали! Я даже представить себе не могла, как человек-Ящер попал сюда.
4
Я инстинктивно попыталась соприкоснуться с ним разумом. Но моя мысль отразилась от невидимого барьера, сотканного так тщательно, что его невозможно было преодолеть, – очередное колдовство Лайдан. Она повернулась ко мне спиной – из презрения. Должно быть, теперь она считала меня ничтожеством, которое можно контролировать не напрягаясь. Вместо этого Лайдан принялась сосредоточенно разыскивать что-то на этих забитых вещами полках; она взяла оттуда сперва грубо слепленный горшок с крышкой, потом флягу. Во фляге бурлила, словно живая, какая-то жидкость.
Я посмотрела Тсали в глаза, напряглась, но так и не смогла дотянуться к его разуму и установить контакт. А еще я увидела, что он узнал меня, но во взгляде его отразилось потрясение и… неужели отрицание?