Казалось, что Джеймс забавляется, оставляя его в дураках — насмехается и подтрунивает над ним.

Отправленная за Эвансом группа пропала, а на следующее утро обнаружилась в обезьяннике. Их замели по обвинению в непристойном поведении: шестеро разгуливающих по улицам в нетрезвом состоянии нудистов — так ему это обрисовали.

Яксли, бывший военный и человек, который ни разу ещё не подводил его, толком ничего не смог объяснить, потому что ничего и не помнил. По его словам, они следили за объектом, когда тот попивал кофе в какой-то задрипанной кафешке «У Трелони». Они подождали его около получаса, а когда тот вышел через чёрный ход, рассчитывая, видимо, остаться незамеченным, направились за ним: Вальтер перекрыл путь, Алонсо подогнал машину, Лютер держал на мушке. Эванс остановился, а после… а после они очнулись уже за решёткой: без машины, без оружия, без одежды, без денег и документов — кучка голых бродяг.

Он не знал, что хуже: что их обнаружили в таком виде или если бы их обнаружили при полном обмундировании. Последнее, безусловно, вызвало бы ещё больше вопросов у полиции, как и некоторые дальнейшие осложнения. Тем не менее вряд ли это было рукой помощи со стороны Джеймса. Определённо, то была насмешка. Что, конечно же, взбесило Тома: Эванс заставил его ощутить беспомощность, ведь в тот самый вечер, когда группа Яксли пропала, Джеймс как ни в чём не бывало пришёл на шоу, а по окончании, когда Том дал указание задержать его у выхода любыми методами, к нему привели не Эванса, а неизвестного посыльного. Паренёк испуганно моргал, мямля, что ничего не знает и что его просто просили передать заказанный в их магазине букет — неизменный букет треклятых лилий.

В тот вечер он рвал и метал, но легче от этого не стало.

Том ощущал, что тонет в вязкой трясине, а этот сопляк просто водит его за нос, а терпеть подобное от непонятно кого он не собирался.

Во время очередного шоу его место занял Розье. Сам же Том примостился неподалёку и наблюдал за Джеймсом. Но посреди представления тот внезапно поднялся и направился в уборную, а когда вновь появился — просто прошёл мимо, прямо к выходу. А там Том потерял его среди кучки непонятно откуда взявшихся подростков, которые озирались и взволнованно галдели. А среди этих подростков опять протиснулся уже знакомый посыльный с виноватым видом и вручил ему цветы, где вместо очередной карточки была записка: «Хорошая попытка».

Тому лишь оставалось скрипеть зубами.

В следующий раз он дал указание подмешать в его обычный коктейль «Бульвардье» снотворного, — и ничего: Джеймс ушёл на своих двоих, а когда именно, Том так и не понял. Следующая попытка закончилась конфузом: он, впервые спустившись со сцены и направившись к Джеймсу, споткнулся о него буквально. Шприц закатился под кресло, Том опешил, а Эванс удивлённо моргал. Тот, конечно же, ничего из ряда вон выходящего не сделал, кроме того, что проявил удивительную — нет, просто поразительную! — неуклюжесть.

И каждый раз злость в нём сходилась с каким-то необъяснимым воодушевлением: чужие действия нервировали, но и будоражили. Так он объяснял своё нежелание применять крайние меры и убивать его.

Том с десяток раз пытался отследить чужие передвижения, даже подкинул жучок, который вместе с пальто нашёл в ближайшем мусорном контейнере. Он вынудил заплатить его картой, однако карта принадлежала какому-то Эрлу Харри и была заблокирована спустя пять минут после оплаты. Когда он заметил Джеймса с портфелем, сымитировал ограбление. Но, когда ему передали знавшую лучшие времена сумку, то внутри ничего не обнаружилось, кроме мотка красных толстых ниток.

И Том понял намёк — понял мгновенно и болезненно: кем бы ни был Джеймс, он прекрасно знал о них; знал об истинном значении «Морсмордре», о наказании за предательство — знал и смел угрожать. Но чем именно угрожать: разоблачением или, быть может, заявлением в полицию?

Смех, да и только.

Конечно, это не было таким уж секретом, но общеизвестным фактом тоже: каждая семья по-своему избавлялась от предателей и неугодных. Одна из изживших себя традиций, по мнению Тома, — и именно она привела к нему Эванса. Кусок алой нитки в кармане покойника — ничто, а алые нитки в карманах десятерых покойников — уже след. След, который обычно полиция избегала брать, потому что понимала, что дело это окажется безнадёжным.

Джеймс, в свою очередь, из доставучего проказника превратился в настоящую угрозу. И это знание было опасно для него тем, что клуб официально не был причастен к делам клана: Том постарался. Так всё и должно остаться. Названия клуба ни о чём не говорило: «Морсмордре» было слишком звучным, используемым в разных областях, словом — и это было единственной ниточкой, за которую можно было ухватиться. Поэтому частично он был спокоен и не стал ничего предпринимать, подступившись к Эвансу с другой стороны: переходя из открытого наступления в пассивное наблюдение.

Том около двух недель неотступно следил за ним при любой выпавшей возможности, постоянно живя с ощущением дежавю: Джеймс был ему чем-то смутно знаком. Однако столь отдалённо и едва уловимо знаком, что, казалось, он видел его в прошлой жизни, но никак ни в этой. И чем дольше он всматривался, тем тревожнее ему становилось: это чувство только прогрессировало, давая понять, что они явно где-то встречались раньше. Только вот где и когда — было отнюдь не понятно.

А потом совершенно случайно проходящая мимо него клиентка споткнулась, выплеснув на скучающего за столом Эванса коктейль, — удивительно, но к этому Том не имел ни малейшего отношения. Жидкость намочила волосы и заляпала очки, а пока женщина шумно извинялась, Джеймс приспустил оправу, изнутри вытирая салфеткой стёкла. Тогда Тома будто током шибануло: он в одно мгновение понял, насколько сильно вляпался.

Это было похоже на грёбаное озарение. Да настолько неожиданное, что он отменил намеченное на вечер шоу. Что ж, Том и правда был безмозглым идиотом, раз, как и все — наверное, вся страна, — повёлся на подобный маскарад.

В свою защиту он мог лишь сказать, что не только очки искажали чужую внешность, но и совокупность отдельных черт образа — Том его никогда не видел таким, поэтому и не признал сразу. Теперь же он ощущал себя полным дебилом, коими в детстве называл людей, которые не признавали в Кларке Кенте знаменитого Супермена из-за каких-то очков. А ведь столь же нелепой оказалась ситуация, в которой он не рассмотрел за этими толстыми стёклами Гарри Джеймса Поттера, ведь лицо-то не изменилось.

Теперь же, когда хорошенько его рассмотрел, Том никак не мог понять, что могло понадобиться ручному психопату ведомства от него: он не входил в категорию людей, за которыми тот охотился. А главное — едва совершеннолетний мальчишка — сопляк, — как он предполагал, оказался вполне взрослым мужчиной, старше его на четыре года. И это, надо сказать, его смутило — что оказалось полной неожиданностью. Том всегда полагал, что смущение и он — вещи абсолютно несовместимые. Но, разумеется, то, что творилось у него в душе, там и оставалось, никоим образом не просачиваясь на поверхность.

Что до Гарри Поттера, то о нём знали все и буквально всё — малыш мелькал в прессе едва ли не с пелёнок. Однако причиной этому стало весьма трагическое происшествие: Лили и Джеймс Поттеры стали очередной жертвой охотившегося на пар серийника по прозвищу «Хвост». Ребёнка он или не заметил, или же тот его просто не заинтересовал — что так и осталось тайной, потому что ни сам Хвост, ни следственное управление ни делало никаких заявлений, — но трёхгодовалого Гарри обнаружили на второй день, когда соседка через окно заметила измазанного в крови малыша, малюющего той же самой кровью по стенам, и вызвала полицию.

СМИ моментально оживились, подав во всей красе детали нашумевшего дела. И чем трагичнее всё звучало, тем сильнее они вгрызались в такой лакомый кусочек — и даже публичное обращение правоохранительных органов не поубавило пыл, напротив, писаки активнее зашевелились.

В тот момент Гарри Поттер стал печально известным «Мальчиком, который Выжил».