Не то чтобы ему было дело до чрезмерного любопытства прочих людей — Гарри не задевало это в детстве, а сейчас тем более, — но полное отделение своей повседневной версии от рабочей являлось обычной мерой безопасности и весьма эффективной формой избежать лишнего внимания. Не сказать, что один облик пристал плотнее к нему, чем другой, — оба были частью одного целого. Да и чего себя обманывать? Гарри прекрасно понимал, что с каждым успешно завершённым делом число его недоброжелателей растёт по экспоненте. И с каждым годом маневрировать в этой лавине становится всё сложнее — его работа всегда была сопряжена с рисками. А теперь, когда он готовился перейти на новый уровень опасности — ведь, если совершить хоть одну ошибку, эта связь могла дорого ему обойтись, — пульс учащался, а будоражащее кровь волнение закипало внутри, подогревая азарт, заставляя ускорять шаг и вновь действовать не по обыкновению: Гарри начал спешить.

Он с притаившимся восторгом понимал, что неожиданно мирно уступил чужим требованиям: просто взял и согласился с Томом. В конце концов, разве пара не должна искать компромиссы? Что, естественно, не утолило его жажды: Гарри промаялся весь день, задавая себе один и тот же вопрос: насколько глубоко в своё прошлое проник Том? Каков его выбор? Какие меры он предпримет?

Ответ не заставил себя долго ждать. Когда он натянул маску, вошёл в клуб и перевёл взгляд на свой столик, то обнаружил там ожидающий его заказ. У Гарри даже тени сомнения не осталось, что это своего рода персональное приглашение: «Бульвардье» в качестве аперитива, а Том — главного блюда. И что бы сладкий ни замышлял, Гарри остро ощутил, что готов рискнуть, приняв это приглашение.

Скинув пальто вместе с пиджаком рядом и устроившись поудобнее, он отпил из стакана, ничуть не страшась того, что Том мог попытаться усыпить его — уже в третий раз, к слову. А попробуй тот отравить его, то Гарри был готов умереть и без яда — от одного лишь разочарования в своём мальчике. Разве можно простить подобное предательство: такой примитивный способ избавления? Яд был методом столь же губительным, сколь холодным — обезличивающим, одним словом. Гарри же рассчитывал, что, если Том и попытается его убить (действительно попытается, а не спустя рукава, как все эти милые заигрывания, что были до этого момента), то сделает это неповторимым способом — эксклюзивно подготовленным для него.

На сцене разворачивалось очередное шоу, но Гарри не всматривался в происходящее, мерно постукивая пальцем по стеклу стакана и чувствуя на себе чужой пристальный взгляд. Ищущий взгляд — таких он ощущал десятки, такими он одаривал с десяток. Но пристальное внимание Тома было изменчивым: оно было разбавленным и угрозой, и похотью, и простым любопытством, и даже толикой восхищения. В нём была жажда, подобная его, и немая мольба, которой Гарри не желал противиться.

Он оставил недопитый коктейль на столе и встал, глянув на часы. До назначенного времени оставалось ровно две минуты: как раз подняться, зайти в комнату и сесть в кресло.

Гарри сразу понял, что на этот раз провожатого не будет; понял, что Том желал, чтобы он сам зашёл в комнату. И это, разумеется, могло оказаться ловушкой — захлопнувшейся мухоловкой, которая переварит его живьём. Будь всё так, Гарри сам бы пожелал упасть замертво и опять же от разочарования: отравление ещё куда ни шло, а вот грубый расстрел на месте был абсолютно неприемлем. И хоть он размышлял над этим — почти инстинктивно оценивая ситуацию, — но так же он понимал и то, что, к сожалению или же к счастью, Том ничего такого делать не собирается.

Гарри, мимолётно улыбнувшись, не спеша поднялся по лестнице, прошёл по хорошо знакомому ему пути и открыл дверь под номером девять. Едва он ступил внутрь, как та тут же захлопнулась за его спиной и раздалось нервное:

— А ты не торопился.

— Но и не опоздал, — не оглянувшись отозвался он и направился в центр.

— Ты пропустил моё шоу, — в чужом голосе послышался упрёк.

— Неужели скучал? Или, может, испугался того, что я больше не приду, — с умилением протянул Гарри и опустился на своё место.

— Это вопрос?

Том обогнул кресло и остановился прямо перед ним. Он был укутан в чёрную мантию, скрывающую всё его тело — с головы до пят. Гарри, раскинув руки по краям спинки, принял прежнюю позу и вполголоса попросил:

— Не прячься от меня.

Том замешкался, а затем неторопливо стянул ткань, представляю взору полностью обнажённое тело, на бёдрах которого тонкими полосками сидели одни лишь чёрные джоки.

— Маску, — тут же напомнил Гарри, и тот медленно поднял руки, расстёгивая еле заметные меж густыми прядями волос крепления.

Гарри мазнул взглядом, подмечая волну мурашек, пробежавшуюся по бледной коже, внезапно напрягавшиеся мышцы живота и небольшой шрам над коленкой, который легко можно было спутать с родимым пятном.

Когда они встретились взглядами, Том облизал губы и до забавного грозно потребовал:

— Маску.

Гарри улыбнулся, потянув за тонкую ленточку, — и слабый узел развязался, а маска тотчас упала на его колени:

— Приятно познакомиться, Том Марволо Риддл.

— Сомнительная честь, Гарри Джеймс Поттер, — прошептал Том в ответ, но, вопреки словам, проскальзывающее в голосе смятение выдавало его с головой.

— Вы что-нибудь решили, юный господин? — вкрадчиво поинтересовался Гарри, поддразнивая, а тот нахмурился и отступил.

Чужие движения были медленными то ли от растерянности, то ли от нежелания спешить. Гарри больше склонялся к первому варианту: он ощущал сгущающееся вокруг Тома волнение, буквально резонирующее в воздухе — потрескивающее, как искры от костра, — словно не он вошёл в чужие владения и сдался на его милость, а сладкий только что осознал своё положение загнанного в ловушку зверя.

Волнение это или же предвкушение?

Гарри расплылся в улыбке, легонько поглаживая пальцами кожу кресла, а Том внезапно встрепенулся, точно стряхивая с себя остатки оцепенения, и шагнул вперёд вместе с донёсшимся из колонок голосом:

— This is just my way of unleashing the feelings deep inside of me (это просто мой способ дать волю скрытым чувствам), this spark of black that I seem to love (это внезапное помутнение, которое мне, похоже, нравится).

С каждым словом куплета, будто под аккомпанемент отбивающей каждый шаг барабанной дроби, настроение Тома менялось: колебание уступало место азарту, а когда он ловко подтянулся за шест кресла и запрыгнул ему на колени, как опытный наездник — в седло, то азарт сменился определённой жаждой, которая была оглашена отрывистым приказом:

— Прикоснись ко мне.

Гарри обласкал взглядом слегка нахмуренные брови и следы нетерпения, отпечатавшиеся в собравшихся вокруг глаз морщинках, и неторопливо поддался вперёд, сжимая обивку. Он впился губами в плечо, тут же услышав судорожный вздох и ощутив, как чужое тело прильнуло в ответ, будто только этого и ожидало. Гарри невесомо дотрагивался до него губами, дразня и наслаждаясь волнами дрожи, что сотрясала податливое тело, но, как оказалось, этого было недостаточно: руки Тома легли ему на шею и разошлись, дотронувшись до обтянутых мягкой лайковой кожей ладоней.

— Да прикоснись же ты ко мне! — с отчаянием прошипел Том, однако Гарри сквозь улыбку неторопливо нарисовал языком сердечко и подул, подмечая очередную волну мурашек, проступивших на коже. Подобная чувствительность распаляла и в то же время забавляла.

— Just let go (просто расслабься), tie me up and take me over till you’re done (cвяжи меня и возьми надо мной верх). Till I’m done (пока ты не закончишь, пока я не закончу), you’ve got me fiending and I’m ready to blow (я страстно желаю тебя и готов взорваться), — громче завибрировал голос певца, заполняя собой комнату, и Том стремительно подался вперёд.

Он вильнул тазом и вжался в Гарри, промычав что-то нечленораздельное. Поступательные движения стали повторяться — Том тёрся об него раз за разом, явно провоцируя и раздразнивая: принуждая остановить себя, что означает прикоснуться, что, в свою очередь, означает опустить ладони на его бёдра, сжать их до алых пятен и дать ему то, что он так грубо требует.