Было так же известно, что после трагедии мальчик оказался у своих ближайших родственников — Дурслей. По словам работников органов опеки, в семье, где вырос Гарри, были самые что ни на есть благоприятные условия. Петуния Дурсль, старшая сестра Лили, рассказала о том, что они с мужем хотели завести ещё одного ребёнка, но здоровье ей не позволило, поэтому «хоть и при таких печальных обстоятельствах, но Гарри стал для них подарком».

Малфой нашёл старый выпуск передачи «Время правды» и отметил всё достоверное, вычеркнув спекуляции и подкрепив вырезками из докладов органов опеки. И всё это — личная жизнь не только самого Поттера, но и семейства Дурслей — каким-то образом стало достоянием общественности и главной темой теледебатов, где сходились эксперты и обсуждали каждое слово и поступок уже давно не ребёнка, словно ничего интереснее этого не существовало. У Тома закрались подозрения, что Дурсли могли продавать информацию СМИ, через мальчика подкрепляя интерес к собственному семейству: мол, смотрите, какие мы добренькие и как мы воспитываем юную знаменитость. Однако доказательств тому не было, да и теория пошатнулась, когда он наткнулся на подкреплённый Люциусом отказ Дурслей от выступления на какой-то программе, а также гневное заявление его дяди, Вернона, что он подаст в суд на Скитер за нарушение неприкосновенности частной жизни. Поэтому или они вконец лицемеры, или же предположения Тома оказались ложными. Ощущения из СМИ также оказались несколько обманчивыми: у него создалось ощущение, что Поттер частенько мелькал на экране, однако тот, как выяснилось, отказался от десятков приглашений на телевидение. Гарри принял лишь несколько: чаще всего связанных с фондом Феникса, где присутствовал всегда в компании учредителя; а в более поздних появлениях давал интервью, кадры которых были поделены всеми каналами, что и создавало ощущение того, будто Поттер не вылезал из телевизионной студии.

Далее Малфой подчеркнул, что, когда тому исполнилось десять лет, Дурсли стали замечать некоторые странности и мальчик начал посещать школьного психолога, и добавил заметку: «Смог откопать транскрипцию одного из разговоров. Остальные исчезли из картотеки, но не были перенесены в цифровой формат».

Впрочем, это Тома не удивило.

Он открыл простой текстовой документ и стал вчитываться:

— Приходилось ли тебе совершать недобрые поступки, Гарри?

— Что Вы имеете в виду под «недобрыми»?

— Ты прекрасно знаешь какие. Те, что приносят вред: могут расстроить или сделать больно. Ты хотел причинить кому-нибудь вред, Гарри?

— Разве не все хотят причинить кому-нибудь вред, миссис МакГонагалл?

— Что ты имеешь в виду?

— Вы никогда не желали никому зла? Никогда не проклинали и не думали: «Да чтоб ты сдох»? Вы никогда не смотрели на своего мужа и не думали, что желаете ему быть несчастным до скончания дней? Что желаете, чтобы он стал импотентом в объятьях очередной любовницы? Разве это его не расстроит и не сделает больно?..

— ГАРРИ!

— У Вас есть свой психолог? Я готов Вас выслушать…

Транскрипция оборвалась, а Том хмыкнул и колёсиком мыши пролистал немного ниже.

— Что ты хочешь сделать, когда сердишься?

— А какие у меня есть варианты, миссис МакГонагалл?

— Уйти, накричать, ударить, толкнуть…

— А вариант «не сердиться»?

— Ты не чувствуешь раздражения или злости?

— Мне, например, не нравится сюда приходить. Это можно счесть за злость? Тогда вариант первый: я хочу уйти, миссис МакГонагалл.

— Тогда, что ты делаешь, чтобы не злиться или не сердиться?

— Шиплю как змея.

— Прости?..

— Надуваю шарик и лопаю его — чпок! Или осматриваюсь вокруг себя, и пока не найду какую-нибудь маленькую букашку под ногами, не выпускаю злость. Ещё леплю, рисую и собираю конструктор. Что там ещё из техник избавления от злости у Вас для меня припасено?

— Ты защищаешься, но я тебе не враг, Гарри.

— Защищаюсь? Нет, миссис МакГонагалл, я умираю от скуки. Я всегда умираю со скуки, но в Вашем кабинете особенно.

— Мы здесь, чтобы обсудить твой конфликт с кузеном.

— Верно. Обсудите это с ним, а не со мной.

— Мне интересна и твоя точка зрения, Гарри.

— Моя точка зрения? Что ж, Дадли считает себя наиболее значимым членом семьи. Он предполагает, что всё внимание и любовь должны достаться ему, — это банальная детская ревность уже большого малыша.

— Ты считаешь, что он ревнует родителей к тебе?

— Моё появление изначально отняло у него часть внимания родителей, миссис МакГонагалл. Когда старший ребёнок ревнует к младшему — это не редкость. И я советую Вам уделить его проблемам больше внимания, чем моим, ведь если он не избавится от этих разрушительных чувств, то со временем накопит ещё больше страхов и тревог, что, как Вы знаете, является благодатной почвой для появления психических расстройств.

— Ты подрался с ним, чтобы привлечь внимание к его проблемам?

— Я подрался с ним, потому что он на перемене съел мой тыквенный пирог.

— Ты не ответил на вопрос.

— Я очень люблю тыквенный пирог, миссис МакГонагалл.

— Дадли сказал, что ты часто заставляешь его делать то, что он не хочет.

— Убирать свою одежду, например?

— У тебя в комнате порядок?

— Разумеется. Мне прокомментировать этот вопрос?

— Не стоит, Гарри. Лучше ответь, каким образом ты заставляешь кузена убираться?

— Словом «пожалуйста»?

— И он слушается? Твоя тётя сказала, что Дадли чаще игнорирует её просьбы.

— Дадли протестует, привлекает внимание к себе и проявляет свою незрелость через разбрасывание своих вещей повсюду, — всё же я это прокомментировал.

— Но тебя он слушается.

— Я бы не назвал это так: у него просто нет другого выхода. Я не люблю бардак.

— Почему ты так смотришь на меня, Гарри?

— У Вас на столе тоже бардак, миссис МакГонагалл. Будьте добры, приберитесь.

— Что?..

— Вот так. Вам больно расставаться с этой вещью? Но она ведь не имеет для Вас никакой ценности: это его подарок.

— Гарри, почему я?..

— Ей самое место в мусорной корзине, Вы так не считаете? Минерва, выбросьте её, пожалуйста.

— Как ты?..

— Вы мне скажите — это Вы здесь профессионал.

Текст вновь оборвался, оставляя странное послевкусие: Том не совсем понимал, что там произошло, но тревожность психолога передалась даже через скупые строчки. Далее шло примечание Люциуса: «Минерва МакГонагалл перевелась в другую школу. Причина указана не была».

Люциус был объективен: личной информации и правда оказалось не так уж и много, но Тому хватило, чтобы мысленно сформировать из Джеймса более чёткий образ, который потихоньку перевоплощался в Гарри.

Про личную жизнь Малфой не смог ничего разузнать, кроме того факта, что Гарри Поттер ни разу не был женат — ещё бы! — и что среди его друзей когда-то числился некий Рон Уизли — патологоанатом — и Гермиона Грейнджер — преуспевающая журналистка. Каждую среду и воскресение ровно в девять сорок вечера Грейнджер звонили с неизвестного номера. Люциус предполагал, что звонки исходили от Гарри. Будь на месте Поттера любой другой, Тома бы удивили такие сложности, но в этом случае он отлично понимал, что быть другом Гарри Поттера очень невыгодно, как и ему — другом журналистки. Или же, напротив, взаимовыгодно?

С Уизли дела обстояли по-другому: Малфой прикрепил какую-то замыленную фотографию, на которой виднелась рыжая макушка и долговязая тень — предполагаемые Поттер и Уизли, которые, как опять же предположил Люциус, могли сотрудничать.

В любом случае запрос касался не столько юности национальной звезды, сколько последующей жизни, и в особенности «коллекции маньяков». И здесь Люциус постарался на славу: как оказалось, Гарри навещал Питера Петтигрю — широко известного как «Хвост» — множество раз после его заключения.

Том пролистал вниз, на мгновение задержавшись на изображении помятого мужчины с заплывшим бледным лицом, выпуклым взглядом налитых кровью глаз и бесцветными волосами, собранными в неопрятный хвост. Состояние Петтигрю описывалось обстоятельно: «…По вечерам становится буйным. Ищет что-то под кроватью, скоблит стены и отдирает плинтус; утверждает, что по полу бегают крысы и он пытается их поймать. Требует установить ловушки или перевести его в другую палату… Утверждает, что находится не один в комнате: указывает на свою кровать и твердит, что на ней сидит королева и приказывает ему ловить грызунов. Всё повторяется с начала…»