— Я…
—…Забыл, — заключил он за меня.
И действительно, анкета полностью вылетела у меня из головы.
Заполняли мы её ещё давно — в марте где-то — вместе с другими документами. Конечно, врать никто запретить не мог, но, во-первых, это могло выйти боком, случись какая-нибудь неприятность, а во-вторых, во вранье не было никакой необходимости — анкета заполнялась в интересах самого студента. Во избежание несчастных случаев, ведь были аллергики на пыльцу с листьев оливы, на яд ос, астматики, диабетики… — все эти нюансы здоровья предусматривались во время поступления на стажировку. И такие болезни, как язва, там тоже указывались, как и возможные недавние травмы, ибо работа частично физическая. Я же не указал ничего, кроме своей пустячной аллергии на антибиотик, а сейчас бы добавил ещё и спермотоксикоз, плавно переходящий в хроническую форму.
В любом случае, видимо, не я один полностью запамятовал об анкете, но и Гермиона. Иначе бы она предупредила, что идея моя просто дохуя дебильная.
Поверил он ей, ага…
Небось слушал вполуха и натачивал ножи под столом, чтобы побольнее меня зарезать после.
— Вон, — едва заметно указал он подбородком на мой телефон, — здесь осталась ещё капля.
Я стиснул зубы, с нервозностью выудив третью салфетку, и стёр с треклятого экрана всё, что можно и что нельзя, — даже бактерии все сдохли от подобного усердия. Такая упорная чистка привела к тому, что палец мазнул по сканеру и телефон с мерзким «чмоком» разблокировался: на меня вновь уставилась улыбающаяся рожа Риддла.
Внутри не поднялась волна отрицания, лишь сердечко стало ёкать каждые две секунды, бабахая с оглушительным звуком, который, слава Богу, мог слышать только я. А бабахало оно эхом: «Он всё видел, и с этим ничего не поделаешь». Под моей пижамой не скрывался чёрный костюм, и нейрализатора под подушкой не завалялось, чтобы стереть этот грёбаный стыд. Да и стыда-то, если быть честным, я не ощущал. Напротив, некую раскрепощённость, будто на моём месте оставалось только быть уличённым в стриптизе на барной стойке или пойманным восседающим на личном унитазе Риддла.
Ни того ни другого я делать не собирался. Пока что.
Подняв взгляд, я заметил, как он, словно при замедленной съёмке, опускает глаза к замершему на экране снимку себя же и разглядывает, точно вспоминая, где тот был сделан.
— Да, всё так. У меня три твоих фотографии, и я на них дрочу, — сдерживая дрожь в голосе, спешно протянул я, и отбросил предательский аппарат подальше, — временами. Скрывать не стану, — я не желал оправдываться, но звучало это именно так. — Я говорил тебе вчера: у меня целый ворох желаний. И я думал, что со временем они утихнут; думал, что твой отказ поумерит мой пыл, и я потеряю интерес. Однако я жду, а этого не происходит — да и ты не упрощаешь мне жизнь. Что у тебя за манера общаться такая? Да, не спорю, что подколы — это ещё не флирт, а заботу можно объяснить желанием избежать проблем… Ведь как-никак, а ты отвечаешь за нас. Но Гермионе же ты кепку на голову не надевал? — Я опустил взгляд на свои руки, ощущая покалывание на кончиках пальцев и продолжил: — Я правда пытаюсь тебя избегать, но ты опять же всё усложняешь. Да, я всё прекрасно помню, но извиняться не собираюсь, потому что ни капли не раскаиваюсь, и в своей сегодняшней выходке тоже, — еле заметно кивнул я, словно в подтверждение собственных слов. — Сдавать экзамен со стояком? Не знаю, пробовал ли ты, но это чертовски неудобно, — вполголоса добавил я и резко натянул штаны, чувствуя, что ещё немного, и я пробью дно — событие, казавшееся до этого момента невозможным. — А правда в том, что я не могу находиться спокойно рядом с тобой, не могу смотреть на тебя, не могу вдыхать тебя… О! — резко остановил я его жестом, заметив приоткрывающиеся губы, и спешно пояснил: — И я сожалею, что буйство моих гормонов могло показаться тебе неприятным, однако вызвано оно тобой, так что придётся потерпеть до тех пор, пока я не остыну, ну или же не уеду отсюда к чёртовой матери. — Сама идея возвращения домой сейчас казалась мне отвратительной. — Можешь просто не обращать на всё это внимание, — я усмехнулся, подтянув к себе простынь. — Я, наверное, не первый влюблённый в тебя дурачок. Да и не просил я тебя на меня смотреть, вламываться ко мне, словно с бодуна, и даже в штаны не лез. А пока я не лезу к тебе в штаны, это не твоё дело.
Очередную границу я пересёк на мчавшемся на всей скорости поезде и даже не заметил, как та осталась позади. Рассудок пытался воззвать к гордости, но та, видимо, так себя и проявляла: да, блядь, я дрочу именно на тебя, и горд этим. Хочешь — смотри, а если не хочешь — выколи себе глаза, и проблема будет решена.
Том выпрямился, сверля меня нечитаемым взглядом, а я не мог отвести свой, точно между нами происходила какая-то зрительная дуэль. Искорки напряжения глухо потрескивали, обостряя все инстинкты, и я не знал, что он скажет, но сказанное могло ранить одним выстрелом и насмерть. Тем не менее ощущение неизведанности, непредсказуемости и бессознательной опасности заставляло сердце метаться в груди.
— Поттер…— чужая интонация откликнулся внутри болезненным спазмом, и я машинально потянулся вперёд, чтобы заткнуть его, не позволить сказать больше ни слова.
Риддл не отшатнулся, не возмутился, не оттолкнул меня — он просто стоял, всё так же расслаблено, когда я буквально вжался губами в его губы во второй раз. От ситуации пахло таким диким дежавю, что я внезапно ощутил вокруг себя вечернюю свежесть, еле слышный стрекот кузнечиков и мягкий свет веранды. Но если тот поцелуй был полон надежды, то этот — отчаяния.
— Ничего не говори… Просто молчи, — мои мысли обрели воплощение — я, блядь, подумал вслух. Но Том лишь поднял брови, не сдвинувшись с места; а я не понимал, почему он не двигается. Чего он, собственно, ждёт?
«Может, я и не лез пока в твои штаны, но в рот точно собираюсь проникнуть. Мало ли, смогу разбудить тебя, обмёрзшую принцессу, поцелуем настоящей любви? В первый раз не удалось, так во второй точно получится — я всегда был упорным и целеустремлённым. Поэтому беги от меня, пока не поздно; пока я не натворил ещё больших глупостей, а я ведь могу… Рядом с тобой вообще каждый шаг — это воплощение повёрнутой ко мне задом Фортуны».
Увы, но читать мои мысли он не мог, а я не собирался упускать этот шанс, ощущая себя удавом, перед которым замер не вовремя пробегающий мимо кролик.
Неторопливо коснувшись языком чужих губ, я ласково провёл вдоль нижней — от уголка до уголка, — чувствуя слабый привкус кофе и ликёра. Прихватив мягкую кожу, я всосал её, неспешно покусывая и скользя языком вдоль, пока не подался ближе и не накрыл его рот своим. Алчно, плотно, ненасытно. Не позволяя пропасть ни одной капли слюны между нами. И мой язык скользнул в горячую глубину, мгновенно вовлекая Риддла в эту игру, от которой дрожь пробегала по телу, а внутренности болезненно сводило в предвкушении. Я не касался его, а он — меня, и лишь наши губы, точно компенсируя отсутствие желанного телесного контакта, цеплялись друг за друга в отчаянной схватке.
Вкус ликёра усилился. Бейлис пряной сладостью проник внутрь меня, и я стиснул кулаки, не желая нарушать установленные правила, не желая быть первым, кто сорвётся, чтобы порывисто коснуться его, по-животному вжаться в него, врезаться до хруста костей и никогда больше не отдаляться. Еле слышно застонав, я глубже проник внутрь чужого рта, упиваясь этим вкусом, нагло ловя его язык, судорожно вбирая его в рот и посасывая, точно ликёрную конфету, отчего новый стон завибрировал в груди да там же и остался, ибо на мгновение я задохнулся от объёма чувств, поднимающихся внутри. От их амплитуды. От сворачивающегося клубком желания, которое вновь впрыснуло в тело афродизиак под товарной маркой «Том Риддл». И у меня явно была передозировка.
Не может быть так хорошо от одного поцелуя. Это невозможно, немыслимо, противоестественно… и чертовски плохо. Плохо, потому что я понял, что жить без этого не смогу; не смогу ничего поделать, когда буду сравнивать каждое прикосновение с этим грёбаным поцелуем, на который напросился во второй раз. Я не смогу его забыть, а чувства не утихнут, даже стоит мне свалить на все четыре стороны. Потому что он прописался у меня под рёбрами, заняв место сердца, и теперь без подпитки этого кровяного моторчика я просто сдохну к хуям собачьим.
