Перед глазами внезапно показалась его рука и помахала мне, а я зацепился взглядом за длинные пальцы, совмещая их в своей больной голове с видением-фантазией-сумасшествием в клубе.

— За что ты хотел извиниться? — повторил он, и, похоже, уже не раз.

— То, что было около бассейна — не то, чем могло показаться, — спешно заверил я, отрешённо следя за тем, как его рука опускается на коробку передач. Я уже не пытался насильно ему выкать, уж очень натянуто это выглядело или, быть может, всё это вина алкоголя. — Драко… Ты ведь знаешь, что мы учились вместе. Он такой сам по себе, и, наверное, ничего с этим поделать не может. Не думаю, что он хотел сознательно причинить тебе… — Чёрт! Прикусив кончик языка, я посмотрел в окно, и стекло вернуло мне отражение чужого профиля. — Хотел сознательно доставить проблемы. Это не так. Ему просто нужно это, нужен драйв. И я не… собираюсь с ним ничего… делать в том самом смысле.

Пиздец. Хоть открывай дверь и прыгай из машины на полном ходу. Не стоило начинать говорить об этом сейчас. Прямо сейчас, когда у меня в голове каша. Сознательная, но всё же каша. Ну я же по жизни такой вот идиот — потянуло пофилософствовать вновь. Ещё и Драко защищать, будто он в этом нуждался. Небось поссорились, а потом… Нет. Думать, что там было потом, я, блядь, отказывался. Но от этого суть не менялась: я прекрасно знал, каким именно способом любил мириться Малфой.

Скосив взгляд, я ощутил, как по телу пробежала дрожь. Риддл смотрел на меня, чуть вскинув брови, и я мгновенно осознал, что совершил очередную ошибку, влезая в то, что меня никак не касалось, на первый взгляд. На первый — возможно, но на второй — очень даже касалось. Это меня он тогда прожигал взглядом, собираясь казнить… или нет? Один чёрт разберёт, что у него вообще на уме.

— Когда экзамен? — Голос дал петуха на букве «э», а я подавился, чуть не проглотив жвачку.

Существуй на этом свете лепреконы, я бы подумал, что, когда я рядом с Томом, вся моя удача переходит к нему, а я становлюсь неуклюжим кретином, способным запутаться в собственных ногах и поскользнуться на кожуре банана.

Склонившись к пакету, я открыл его и выплюнул голубоватый комок туда, тут же смяв его и следом глубоко втянув воздух носом. Колкая, морозная свежесть ментола в гортани постепенно развеялась, позволяя вновь ощущать запахи, и именно это — витавший запах — озадачило меня. Возможно, не совсем понимая, что вообще собираюсь сделать, я сместился в сторону, притворяясь, что оборачиваюсь посмотреть на друзей, и глубоко вдохнул.

Может, мне показалось?

Моя жизнь вообще в последнее время состоит из одних «показалось», «привиделось», «почудилось». Словно я тот самый колдун-шарлатан Ядвиг: «Мне кажется, я вижу рядом с тобой тень. Да, тень… Мне привиделось, что она желает тебе счастья». Ага. Может, это тень как раз и активируется рядом с Томом, желая мне не СЧАСТЬЯ, а как раз несчастья.

И вот опять. Знакомый аромат защекотал ноздри. Не знаю как, но я понял — Том пах клубом. Да, смесь, конечно, легко воспроизводимая, но всё-таки нечто специфическое в ней было, — и это впрыскиваемый около входа в «L’Océan», какой бы банальщиной ни звучало, аромат океана. И нет, то не был дешёвый освежитель воздуха типа «Океанская свежесть» — напротив, хорошо воспроизводимая смесь чего-то уникального: моря, солнца, раскалённого песка, ветра, что перемешивал всё это, запутываясь в волосах — такое впечатление производил запах. И спутать его было никак нельзя.

Машину внезапно тряхнуло — видимо, наскочили на что-то, — и очередной поворот кинул меня по инерции в сторону. Прямо втягивающим воздух носом в его плечо. И я даже не смутился. Потому что осознание того, что запах всё-таки реален, превысило лёгкое потрясение от такого своеобразного телесного столкновения. И не смутился, когда провёл носом по ткани, точно ищейка, вышедшая на след. Не смутился, когда поймал насмешливый взгляд Гермионы, что-то ищущей в своей макро-сумке, которую она таскала везде, и даже в клуб. Не смутился, когда чувства пришли в абсолютный восторг, возникая яркими пятнами воспоминаний перед глазами. Я будто снова ощутил чужие руки на себе, скользящие вдоль тела, скоблящиеся о ткань джинсов, ищущие и жадные до моей сути.

— Предупреди, если собираешься заблевать мне плечо, — раздался хрипловатый голос над ухом. Очнувшись от гипноза, в который ввела меня внезапная синестезия чувств, я тем не менее не стал отстраняться, лишь скосил взгляд на его руки — одна на руле, вторая же резко переключила на панели мощность и кондиционер гулко зашумел. — И если собираешься вздремнуть — тоже, — добавил Риддл, а я, наконец, переместился на своё кресло лишь для того, чтобы протянуть руку и накрыть его ладонь, снова покоящуюся на коробке передач.

О да, непроглядная тупость, Гарри. Ухудшай своё положение, ведь тебе и без того мало проблем.

— Ты заходил в клуб? — спросил я, скользя подушечками вдоль его пальцев, по костяшкам, вдоль вен, точно стараясь воспроизвести что-то в памяти.

Чужая рука сдвинулась вперёд, переходя с четвёртой на третью, и моя следом за ней.

— Значит, твой вопрос о домогательствах был всерьёз? — спокойно поинтересовался он, ничуть не смущаясь того, что нас, возможно, могли слышать Гермиона с Роном. Хотя теперь в сумке подруги копался именно он, да с таким видом, точно искал по меньшей мере вход в другое измерение.

— Значит, ты был в клубе, — парировал я.

— Естественно был — помог довести до машины мисс Грейнджер, — Риддл резко скинул мою ладонь, вцепившись обеими руками в руль.

Я не мог быть ни в чём уверен: с тем же успехом это могла быть Кассандра — рост позволял, — как и любой другой, в том числе и Том. И нельзя было отбрасывать вероятность того, что танец с призраком всего лишь плод разгулявшейся под воздействием алкоголя бурной фантазии. Мне не впервой, впрочем. Я оживлял перед глазами такие картинки, что можно было поспорить, где реальность, а где сон. Вот только спорить никогда не приходилось — я всегда в точности знал. Даже в подвыпившем состоянии. А то, что произошло в клубе, никак в голове не укладывалось. Тем не менее, когда чего-то хотелось настолько сильно, как я желал его, до скрежета зубов, до ломки в теле, до звёздочек перед глазами, можно было убедить себя в чём угодно. И тогда ложь приобретала очертания правды в моих глазах. Самообман, по сути.

Опустив взгляд, я вновь заметил расстёгнутую пуговицу и, поглядывая на него исподлобья, вдел её, неторопливо застёгивая. А затем дотронулся пальцами до шеи, воспроизводя в памяти ощущение прикосновения чужих губ. Медленное, влажное, горячее прикосновение — вспоминать и смотреть на объект своего желания было изысканной и порочной пыткой. А когда я поймал в зеркале ответный потемневший взгляд, то не только пыткой, но и поводом для стремительно увеличивающегося возбуждения. Хоть мысли и не расползались тараканами в голове, но алкоголь всё ещё кипел в крови, подталкивая меня к необдуманным поступкам, навевая откровенные образы, силясь превратить меня в ещё большего идиота, чем я уже был на самом деле.

Проведя ладонью вниз, я коснулся собственного бедра и, поёрзав, юркнул рукой в карман, сжимая кожу через тонкую ткань подкладки и боксеров так, как мне казалось это происходило там, в клубе. Я понимал, что, будь я один на один с ним в машине, то решился бы на другие, более нескромные действия. И в полумраке салона, в этой странной игре, где он смотрел бы на меня, рискуя съехать в кювет, а я — дрочил бы на него, не осталось бы и тени сомнения в моих настоящих намерениях. Не осталось бы и места для намёков и недосказанности. Всё стало бы ясно как белый день. И чем больше я думал, представляя себе это, тем сильнее впивался в бедро — до натянутой ткани, до боли и, возможно, до синяков. Наличие встрепенувшейся совести ничуть не помогало, даже при старательных мыслях о Драко, а вот друзья действовали как негласное стоп-слово, не позволяя пересечь очередную черту, стерев её нахуй. Но ходить по тонкой грани мне никто не мог запретить, как и мечтать. Мечтать… Мечтать.