Тут я могла бы пошутить, спросив, а не ее ли вечно живой брат покоится в кремлевском мавзолее, но это был бы смертный приговор. Я и так была на тонком льду. В моих глазах единственной разницей между этими двумя было то, что у Насти был любимый человек. В корне же их действия были одинаково механическими, бессмысленными ритуалами. Но если в итоге я могла избавиться от проклятия, то не все ли равно? К тому же, я не могла до конца поверить Насте. Да, я знакома с Марком не так давно и не так близко, но бывает же так, что даже самые близкие люди не знают важных вещей друг о друге и живут, основываясь лишь на предположениях, которые кажутся им очевидными? Например, я узнала об унаследованном мной грибке сравнительно поздно. Подумаю, сколько лет я провела в неведении – голова кружиться начинает.

Рюкзачок Насти пискнул пару раз, и та вытащила из него свой телефон. Мой глаз уловил силуэт рукояти пистолета.

– Прибыл, – сказала она, посмотрев на экран, встала с места и пошла открывать дверь.

Я услышала из прихожей ее голос, приказывающий снять обувь, чтобы не оставлять следов. Слова ее были вежливы, в отличие от тона.

– Да все равно убираться. Посмотри, как ты тут напачкала, – ответил хриплый мужской голос.

– Телефон не вовремя зазвонил, выдал меня.

– Отключать надо было!

В гостиную она пришла в компании мужчины среднего возраста в кожаной куртке и с сумкой-почтальонкой на плече.

– А это… – начал было спрашивать он, глядя то на меня, то на Настю.

– Та, о которой я говорила.

– Ясно. Что же, приятно познакомиться. Меня зовут Станислав.

Он подошел ко мне, осторожно обойдя лежащее тело, порылся в нагрудном кармане куртки и вручил мне визитку. Она была небольшой и приятной на ощупь, но при этом его фамилия и имя с номером телефона были написаны тусклой шариковой ручкой. Больше никакой информации на ней не было.

– Таня. Взаимно, – ответила и кивнула.

Некоторое время он просто стоял передо мной, внимательно рассматривая мое лицо. Было трудно понять, о чем он задумался.

– Ах да, – будто очнулся он и, пошарив в сумке, вынул из нее альбом для рисования. – Как договаривались.

Настя приняла его, открыла и пробежалась глазами.

– Я тогда в машине подожду, пока вы тут… Ну, это… Вот…

– Да-да, идите. Я напишу.

Станислав кивнул мне на прощание и, остановившись на секунду перед второй комнатой, быстрым шагом покинул квартиру. Разговор вышел до смеха коротким.

– Это тот, который проклятие на тебя наложил, – повторила Настя, услышав, как закрылась дверь. – Так как он специалист по этим духам, то я подумала, что он сможет помочь. Не то чтобы он это из какой-то ненависти сделал. Просто деньги.

– И теперь он нам за деньги поможет?

– Нет. Тут услуга за услугу. Даже немного бартера. Он предоставил информацию взамен на тело и согласие поучаствовать в его эксперименте.

Настя передала мне открытый альбом, и я сконцентрировалась на его содержании. В очках это делать почему-то легче, и дело тут не в дефектах зрения. Наоборот, со специальными линзами выходит еще более расплывчато. Потому я пользуюсь простыми стекляшками, вроде очков для работы с компьютером. Этот аспект моего состояния так и оставался загадкой.

В альбоме был нарисован грубый силуэт человека, а на его груди и шее – узоры и знаки. Рядом была их увеличенная версия. На соседней же странице был текст, где строки на незнакомом мне языке чередовались со строками, написанными кириллицей. При этом слова были несуществующими, и я предположила, что они были всего лишь транслитерацией другого языка.

– И вот…

Настя протянула мне маленький ножик с лезвием короче толстой деревянной рукояти.

– И что мне с ним делать? – проговорила я подрагивающим голосом. – Мне что, рисовать эти знаки кровью?

– Нет. Ты будешь вырезать их на его теле, – сказала она и, улыбнувшись, посмотрела на труп. – Стасу интересно, сработает ли передача грибка на трупе.

– А что, разве можно мертвому передать? Не ребенку?

– Ну, в таком состоянии нет, конечно, – развела руками Настя. – Мы… То есть, ты сделаешь из него зомби. Порядки в среде некромантов такие, что за воскрешенными следует ухаживать, как за собственными детьми. Многие свои трупы детьми и называют.

– Это как-то притянуто за уши.

– Стас считает, что в теории должно сработать. Он знает и другие, более сомнительные, но рабочие способы передать грибок. Вот только мне он их не рассказал.

– А то ты бы ему не помогла в эксперименте.

– Если не сработает, то я эту инфу из него выжму. Он намекнул, что сработает любое существо, у которого есть нервная система и которое можно «родить». Или «создать».

– А «воскресить»?

– Вот это ты и проверишь. Давай, вперед, – сказала она и начала вновь рыться в рюкзаке.

В этот раз она достала какую-то тряпку и скотч. Сев на корточки, она запихнула тряпку в приоткрытый рот умершего и закрепила ее скотчем. Руки и ноги тоже вскоре были им связаны.

– Чего смотришь? Не все же мне делать, – развалилась она на диване и стала меня поторапливать.

Я не чувствовала страха или отвращения, лишь волнение. Ножом я аккуратно проделала в майке отверстие, так как растянуть воротник или задрать ее так, чтобы обнажить грудь, у меня не хватило бы сил. Приложив острие ножа к еще румяной коже, я остановилась.

– А насколько глубоко резать?

– Да без разницы. Лишь бы видно было, – отмахнулась она.

Оставляя царапину за царапиной, я орудовала инструментом. Символ был угловатым, в отличие от витиеватого узора, который мне пришлось оставить на шее.

– Не упорствуй сильно, не скульптуру вырезаешь. Лишь бы похоже было, – командовала девушка, наблюдая за моими медленными и старательными движениями.

Ей легко говорить, но мои руки и так плохо слушались. Нужно было контролировать не только силу, дабы не загнать нож в горло по самую рукоять, но и направление. И без того грубо получалась, а если бы я не усердствовала, то вышла бы вообще какая-то абстракция.

– Теперь что делать? – спросила я, вытерев выступивший на лбу пот рукавом любимой толстовки.

– Там заклинание написано. Читай, – раздраженно сказала она, будто я задала глупый вопрос, да еще и не в первый раз. – Смотри на загогулины, подглядывай на произношение и читай. Притворись, что знаешь греческий.

– Это греческий?

– Ага.

– Зачем притворяться? Я просто прочитаю, как тут кириллицей написано.

– Это часть ритуала. Если бы греческий текст был не нужен, Стас бы его там не написал. Ничего, мне тоже пришлось так делать как-то раз, – смягчилась Настя. – Сперва может не получиться, не переживай. Время есть, попробуем еще раз.

А я думала, что это просто для эстетики. Иностранные языки всегда кажутся загадочными.

Начав читать медленней обычного, я вспомнила школьные уроки английского. Он мне никогда не давался легко, да и на русском я к тому времени уже говорила медленно, так что как только учительница поручала мне что-нибудь прочитать, одноклассники начинали вздыхать, зная, что это затянется надолго. Только в этот раз, чем дальше я читала, тем меньше смотрела на произношение, а на последних строчках вообще перестала. Многие буквы я видела впервые, и при этом будто знала, как произносить целые слова. Может, у меня открылся неожиданный талант?

– Хорошо получилось, – резюмировала Настя, как только я закончила. – В конце, как настоящая гречка, заговорила. Или грековка?

– Гречанка, – поправила я.

– Да-да. Я так же на арабском заговорила. Значит, сработало. Гляди, задергался.

Тело начало потихоньку шевелиться, вырезанные мной символы затянулись, оставив лишь следы крови. Примеченная мной во время работы маленькая дырочка во лбу также пропала. Грудь стала ровно вздыматься, глаза открылись, и оживший мужчина стал оглядываться, вертя головой. При этом он был невозмутим, как камень. Скорей, просто любопытен.

– В каком-то смысле хорошо, что ты под сахаром. Обычно человек бы закричал, увидев такое.