– Ах, ты шавка, – заорал, хозяин, – ты, где хлеб спёр?

– Я не пёр, – Антон изо всех сил старался сдерживать себя, чтобы снова не наброситься на обидчика, – меня мужик на реке угостил.

– Это, за какие такие заслуги он тебе хлеба дал, – приблизившись к парню, краснолицый хозяин дыхнул на него запахом лука и гнилых зубов.

Антона передёрнуло. «Только не сорваться, только не сорваться», – стучало в мозгу.

– Я в реку свалился, а он вытащил, – постарался спокойно сказать он, хотя внутри всё тряслось от напряжения и отвращения. Он ненавидел в этот момент себя, но надо было как-то продержаться.

– Он что тебя касался? – вытаращил глаза мужик. – Не ври мне давай! – прикрикнул он. – Никто бы не стал тебя трогать.

– Так он и не касался, за ворот рубахи подцепил, – Антон про себя считал детскую считалку, чтобы не озвереть от происходящего. «Раз, два, три, четыре, пять, – медленно, сцепив зубы, проговаривал он про себя, – я иду тебя искать, кто не спрятался, тот не виноват. А может и виноват», – он, напрочь забыл, как правильно, но это сейчас было не важно, главное выдержать. Он не мог позволить себе в данный момент, чтобы его вышвырнули, пока он ничего не узнал про то место, куда попал. Он понятия не имел, что это за время, какой на дворе год и как называется эта непонятная страна, как только будет возможность, он сбежит отсюда, как можно дальше.

У хозяина водовоза была одна хорошая черта в характере, он быстро загорался, вспыхивая, как спичка, и можно было в это время получить от него тумаков, но и так же быстро перегорал. Вот и сейчас, из-за того, что никто ему не перечил и ничего против не говорил, он быстро успокоился. Пробурчав что-то про то, что нечего шляться, где не велено, и вода должна была быть уже давно привезена, он, вроде как поуспокоился.

– Давай, выливай и отправляйся скорей назад. У нас несколько постояльцев собрались ванну принять, так что нечего здесь прохлаждаться.

– Выливать куда? – спросил, не подумав, Антон. Мужик медленно повернулся и удивлённо уставился на него.

– Ты чего? – переспросил он, сверля его глазами.

– Ничего, – Антон пожал плечами, – просто уточнил, – и попятился от наступающего на него хозяина. – Я просто спросил, – подняв руки вверх, пролепетал парень.

– Ты смотри мне, – погрозил ему пальцем мужчина, – как память потеряешь, так сразу и вылетишь.

«Час от часу не легче, – голова уже распухла от всего, – это ещё что за беда?»

– Да знаю я, знаю, – закивал головой Антон, и поспешил к бочке. «А была, не была», – подумал он и покатил телегу за дом. Мужик, стоя широко расставив ноги, провожал его подозрительно недоверчивым взглядом.

За домом действительно обнаружилась ещё одна дверь, ведущая на кухню. Антон подкатил туда бочку и, распахнув её, увидел деревянные ёмкости для воды разных размеров.

– О, Лешок, – разулыбалась полная женщина в белом переднике и цветастой косынке на голове, – привёз водицу, что-то ты сегодня припозднился? – она подошла к нему и с заговорщическим видом положила рядом с ним голую кость. – На вот, возьми, ночью погрызёшь.

Антон стоял столбиком и смотрел на неё во все глаза. Он что бывает такой голодный, что даже сырые кости по ночам грызёт, однако живот тут же заурчал и рот наполнился слюной. «Кошмар какой-то, – проносилось в голове, – надо скорее думать, как отсюда сматываться».

– Бери, бери, не скромничай, только спрячь сразу, чтобы Тюря не увидел.

Антон чуть не переспросил женщину кто это, но вовремя прикусил язык. Он взял угощение, быстро сунул его за пазуху, от души поблагодарил женщину, больше за заботу, чем кость, и принялся переливать воду. Когда большая бадья была полная, он случайно заглянул туда и отшатнулся. Потом глубоко вздохнул и снова посмотрел. Из воды на него смотрел далеко не мальчик, лицо без возраста, тёмные волосы, кожа, изрытая глубокими морщинами, и, пожалуй, только глаза на этом лице были живыми, странного, вроде как зелено-голубого цвета.

– Ты чего там увидел, Лёха? – рассмеялся босоногий мальчишка с метлой. – Облезлую дворнягу, что ли?

– Тихон, а ну паршивец, чем зубы скалить, иди-ка отсюда вон! Поди лучше двор подмети!

Антон вздохнул, вылил остатки воды и покатил назад в лес, проходя по двору, поднял с земли краюху, подул на неё, посмотрел по сторонам и отправил к косточке. Он не мог объяснить свои действия, но тело пока ещё жило какой-то своей жизнью, а он, как сторонний наблюдатель только мог смотреть и молчать.

Он ещё два раза съездил за водой, и к вечеру еле таскал ноги. Забрался в свою комнатушку, больше похожую на чулан под лестницей, упал на тюфяк, из дырок которого торчала солома, и провалился в глубокий сон. Ему показалось, что он совсем не спал, как страшные судороги начали сотрясать тело, деформируя костяк, жилы и кожу. Примерно через полчаса в комнате на тюфяке стоял чёрный, тощий, местами облезлый, подросший щенок. Он жалобно потихоньку поскулил, поскрёбся в дверь и ползком выполз из каморки, направляясь к двери. Дом уже спал, но она не была закрыта и, толкнув её носом, он радостно выскочил на улицу. Втянул носом ночной воздух, полный будоражащих обоняние запахов, несущихся из разных углов спящего горда, взвизгнул от радости и понёсся по дороге в сторону леса.

Антон не мог понять, как он стал собакой, но это ощущение пугало и будоражило его одновременно. Он вылетел без приключений за границу поселения и ощутил полной грудью чувство свободы, от которого даже слегка кружилась голова. Несколько раз тявкнув от полноты чувств, распиравших его, он помчался в лес, проверять, не стащил ли кто его заначку, заботливо припрятанную днём.

Лес был полон удивительных запахов, он даже учуял зайца, встретился с лисой и побегал немного за ней, стараясь схватить за пушистый хвост, пока той не надоело, и она, резко развернувшись, чуть не куснула его за нос. Щенок облаял противную, как он подумал, лису и отправился за своей костью и корочкой хлеба. Разрывая лапами землю, он похвалил себя, что не выкинул лакомство, сжевал краюху и долго мусолил голый мосол, отгрызая всё, что можно откусить.

Ночь постепенно подходила к концу, и надо было возвращаться. Он бежал назад к постоялому двору, с грустью посматривая по сторонам. Ему хотелось ещё побегать, но что-то заставляло его вернуться. Пролез в дверь и потихоньку заполз в свою маленькую каморку, свернулся в комочек и постарался заснуть. Как только стало светать, сильные судороги вновь стали ломать тело, выгибая и скручивая его, и вскоре на тюфяке опять лежал человек.

Утром Антон проснулся, как от толчка, уставившись открытыми глазами в темноту. Осторожно приоткрыл дверь и выглянул. Рассвело, но вокруг ещё было тихо, дом только начинал просыпаться. Встречаться ни с кем не хотелось, поэтому он быстро проскользнул по коридору и выскочил на улицу, подхватил за ручки телегу, и быстрым шагом ушёл со двора. Городок ещё спал, только изредка встречались спешащие по своим делам горожане.

Он рассматривал утренний неприхотливый пейзаж. Деревьев почти не было, изредка у кого во дворе можно было повстречать одно, два одиноко растущего ствола. Пересекающиеся с мощёной мостовой улочки были узкие, кривые, изгибаясь словно змеи, они уходили в разные стороны. Некоторые из них были совсем короткие и заканчивались тупиками, которые просматривались с основной улицы. Антон шёл спокойно, с интересом знакомясь с новым миром, в который его занесло.

Теперь он, во всяком случае, знал, почему его называют щенком. Ощущение было не совсем обычным и что греха таить, не совсем для него приятным. Диана часто читала всякую муру про нереальный мир, который населяли оборотни и пришельцы. Он всегда над ней посмеивался, а она обиженно надувала губы. Но те оборотни играли мышцами и поражали всех своей силой, а он? Разве мог он тогда подумать, что когда-нибудь попадёт неизвестно куда и станет шавкой, по совместительству подрабатывая водовозом.

Этот день пролетел незаметно, он молча таскал воду, стремясь, как можно меньше попадаться на глаза Тюре. Так звали между собой хозяина постоялого двора работники, за его любовь кормить их непонятно из чего сваренной кашей. На самом деле его звали Петро, и был он скор на расправу и неимоверно скуп, только этим и объяснялся тот факт, что он взял проклятого оборотня на работу водовозом. Он просто ничего ему не платил, изредка подкидывая старые вещи, чтоб не ходил уж совсем голым, пугая постояльцев, и раз в день давал неполную миску часто подгоревшей каши. Народ на постоялый двор заезжал разный, от водовоза шарахались, как от чумного, некоторые окриками пытались отогнать его подальше. Редко кто, вероятно сжалившись, бросал ему краюху хлеба или обглоданную кость на землю.