Она распахнулась настежь, и на пороге, заслонив свет, появился необыкновенно высокий мужчина, полностью закутанный в черный длинный, почти в пол, дорожный плащ.

На голову его был накинут объёмный черный капюшон, спускающийся на глаза и почти полностью закрывающий лицо. Черные кожаные сапоги под плащом чеканили каждый шаг. Он был настолько высокого роста, что ему пришлось сильно нагнуться, чтобы пройти в проем двери и осторожно выпрямиться, определяя высоту потолка. Убедившись, что рост вполне позволяет ему расправить плечи, человек в черном плаще остался стоять в шаге от двери, и, казалось, его черная тень от капюшона вместо лица обратилась к Гансу:

– Хозяин?

Тембр незнакомца был как самые низкие частоты органа в храме. Его громкий и одновременно грудной голос, шедший как будто откуда-то из недр земли, моментально развернули Ганса от кружек в сторону посетителя. Трактирщик испуганно уткнулся взглядом в черный плащ и стал медленно поднимать глаза вверх, к потолку, пока не уткнулся в черный проем капюшона невидимого лица.

– Хозяин? – как будто сомневаясь, повторил Ганс. – Ганс…

Представившись, Ганс почувствовал, что его маленькое увесистое тело не в состоянии удерживаться на дрожащих от страха больных ногах, – и прислонился к стойке. Человек в черном плаще медленно, чеканя каждый шаг, тяжелой поступью прошел мимо стойки, внимательно разглядывая антураж. Мебель в зале была старенькая, но вполне крепкая: два деревянных стола, несколько стульев… Затем неизвестный внезапно остановился рядом с барной перегородкой, за которой, замерев от страха и затаив дыхание, сквозь щели следили за происходящим три пары глаз. Развернувшись к Гансу, незнакомец уже более спокойным, тем же низким басистым голосом произнес:

– Кто из постояльцев?

– Одна семья из двух взрослых, мужа и жены с востока, и с ними четверо детей – в одной комнате; затем семья из трех человек с юга: мужчина, женщина, дедушка и с ними семеро детей – в двух комнатах; еще, похоже, цыгане: мужчина, женщина и с ними семеро детей – тоже в двух комнатах, и все они на втором этаже. Все комнаты заполнены. Пустых нет. Уходят завтра на таможню, в Брюгге. Все с документами, – как бравый солдат отчеканил Ганс, сам весьма удивившись этому.

«Да а он кто ж таков?» – только и успел подумать трактирщик, как тут же неизвестный в капюшоне прервал его мысли следующим вопросом:

– Высокий мужчина, с ним женщина и двое детей – мальчик лет десяти и девочка, на вид, лет восьми, – за эту неделю останавливались?

Ганс почувствовал, как из-под капюшона глаза незнакомца пристально уставились на него. Он ощутил вдруг, что полностью проваливается в черную бездну вместе со своим маленьким оплывшим телом. Собака Тар взвизгнула, выскочила из-под ног и, продолжая скулить, выбежала во двор. Ганс очнулся:

– Нет. Таких нет. Я помню всех постояльцев, – тихо, но с уверенностью в голосе произнес он.

«Не смотри ему в глаза… не смотри…» – вдруг подсказало ему подсознание. «Господи, да у него и глаз-то нет», – в ужасе мысленно констатировал Ганс.

Человек в черном плаще подошел к двери и вдруг так же внезапно остановился. Резким движением головы указал в правый угол:

– Это чье?

На полу в углу лежали две котомки. Из них выпало несколько кусков мела.

– А-а-а… Так это мое. Вот, собрался на днях на ярмарку. Приготовил. Вдруг продастся или обменяю на что-нибудь. Время сейчас тяжелое. Шахт здесь, в округе, полно, а пришлые берут любо-дорого.

Ганс всё больше обретал уверенность. Страх понемногу исчез, и к парню вернулась присущая трактирщику простонародная болтливость.

– Может, покушать чего хотите? Коня-то накормить надо. Да и в порядок его привести не помешает. Устал ведь с дороги.

Человек в черном плаще вышел во двор. Ганс выбежал за ним, быстро семеня маленькими ножками, и захлопотал возле коня незнакомца.

Жеребец был вороной красавец огромного роста – мускулистый, поджарый, не то что местные тяжеловозы.

«Наверно, издалека. Таких у нас нет», – подумал трактирщик, сравнивая коня незнакомца со стоящими рядом цыганскими лошадьми, чьи хозяева остановились в трактире на постой. Ганс напоил-накормил уставшего коня, не переставая всё это время болтать что-то, – про погоду, дороги, людей, что всё прибывают и прибывают…

Человек в черном плаще молчал, как будто даже его не слушал, а стоял в раздумьях и внимательно смотрел на разрушенные стены крепости и Белую башню вдали.

– Это что? Это чье? – резко прервал он болтовню Ганса.

– А-а-а… это? Так это допотопная… Белая башня, лишь она и осталась. Хозяйка – Хельга Суэн. Ой, ну и стерва, я вам скажу. Жадная. Никого к себе не пускает. Никакой от нее помощи. Грубая. Скандальная. Уважением и доверием не пользуется. А земли́-то у нее, смотрите, сколько. Всех можно было бы разместить. Но нет. Всё только себе. А собаки у нее какие злые! Любого, кто приблизится, разорвут, не то что мой Тар. Вот недавно приходила к ней община за помощью по суду, так собаки всех и порвали. Я сам не видел, но в поселке рассказывали. Все ее боятся, стороной обходят. Говорят она КУКУ… СУМАШЕДШАЯ, – Ганс покрутил пальцем у виска, демонстрируя психическое состояние Хельги Суэн.

«Господи-и-и… Что я несу?! Слышала б меня Хельга. Ну да ладно!»

Ганс настолько увлекся, что уже был не в состоянии остановить поток негатива, изливающегося из его уст на Хельгу.

Человек в черном плаще опять резко прервал его:

– Это дорога на Брюгге через таможню, – произнес он, как бы размышляя вслух.

– Да, здесь проходят только с документами, иначе не пропустят. А вот дорога на Амстердам, с которой вы свернули сюда, еще свободна, туда больше всего поток, а потом уходят на юг и дальше.

Ганс долго еще рассказывал бы о проблемах переселенцев, но человек в черном плаще внезапно отвязал вороного, вскочил на него и поскакал обратно – в ту сторону, откуда появился.

– Эх, дурак, загубит коня. Эх, жаль, загубит. Даже толком и отдохнуть ему не дал. Но, может, это и к лучшему, что быстро убрался. А я, хитрец, – отправил его на Амстердам! Ну, Хельга, ты мне должна!!!

Ганс еще долго хвалился бы сам перед собой, радуясь собственной хитрости и смекалистости, если бы не столкнулся с Павлом и Марией. Они с визгом выбежали из дверей. За ними спешила собака Лиса.

– Черный человек! Черный человек! – в ужасе кричали дети, пока не скрылись за поворотом дороги, ведущей в сторону Белой башни, и их голоса не растворились в шуме начавшегося проливного дождя.

Дождь лил стеной как из ведра. Павел крепко держал Марию за руку, но периодически то он, то она поскальзывались и падали в жидкую грязь. Тут же вскакивали и продолжали бежать в направлении башни.

Вот наконец показались главные ворота. Стало резко темнеть. Низкий тяжелый туман с проливным дождем накрыл территорию крепости, бурным потоком затопляя развалины жидкой глиной. Грязевой поток смывал детей, оттаскивал их обратно от ворот, и они, падая, уже не могли подняться из-за промокшей от дождя и глины одежды. Собака Лиса, полностью измазанная грязью до кончика носа, жалобно скуля, изо всех сил цеплялась лапами за скользкую поверхность и всё больше отдалялась от детей, уносимая куда-то в сторону параллельным потоком. Дети сидели в грязной воде и, уже не имея возможности сопротивляться, крепко держались за руки, скатываясь с возвышенности крепости вниз, к дороге – как с ледяной горки.

Вдруг чьи-то сильные руки подняли ребят высоко-высоко и кто-то крепко прижал их к груди.

– Папа!!! – радостно воскликнули дети, узнав в сильном высоком человеке своего отца. – Лиса! Спаси Лису! – закричали они.

Где-то недалеко раздавался скулящий собачий лай.

В скором времени спасённая Лиса была поднята из грязи и передана в счастливые объятия Марии. Высокий мужчина с детьми и собакой на руках благополучно преодолел бурные дождевые потоки, прошел территорию крепости, приблизился к дверям Белой башни и постучал в нее ботинком. Дверь распахнулась, и мужчина со спасёнными на руках вошел в здание.