Полное несоответствие платья и его хозяйки подчеркивал надетый на ее голову бикорн – потертая черная двуугольная шляпа из войлока, головной убор европейской армии.

Хельга расположилась в мягком кресле, вытянув босые ноги в сторону камина. Она смотрела на потрескивающий огонь – и чувство истомы бежало по ее уставшему телу. Хельга напоминала кошку, которая согревает любимое место своего хозяина до момента, пока ее не прогонят.

«Ну и гарь от него! По всему дому расползается… Ну что ты будешь делать? Как же они топили? Да нет, вовсе и не топили. А как-то иначе…» – Ее взгляд блуждал по танцующему огню, с треском пожирающему дрова, по камину, по странным набалдашникам, которые украшали его или вовсе и не украшали… возможно, они для чего-то нужны… потом опять возвращался к огню. Ее глаза, заполненные туманной пеленой сладкой дремы, закрылись под собственное негромкое сопение.

Чей-то всхлип и сдержанный стон разбудили Хельгу. Она почувствовала, как с ее руки скатываются капельки воды и звонко ударяются о каменный пол. «Вода?!!» Она, окончательно проснувшись, в ужасе вскочила с кресла. На коленях рядом с ним стояла Дана и горько плакала. Слёзы текли ручьем с ее милого личика и омывали руку спящей, что вызвало ужас в сознании Хельги.

– А-А-А-А!!! Что случилось?

Дана протерла лицо, мокрое от слёз и соплей, рукавом платья и громко неразборчиво запричитала.

– Что? Что ты говоришь, я не понимаю? Где, что случилось?

Хельга бросилась было к двери, но Дана попыталась схватить ее за ногу – и неудачно. Она потянула на себя слишком хрупкий подол платья, раздался треск разорванной материи – это привело Хельгу в бешенство:

– Да что ты творишь?!! Мое платье! – Хельга с ужасом глядела на разорванный подол. Ее огромные голубые глаза моментально наполнились слезами – Нет!!! Ну ты посмотри, посмотри, что ты наделала! Негодная… Говори, что случилось! Или вон с моих глаз!!!

Дана тут же от испуга прекратила причитать, поток слёз остановился, и она дребезжащим скрипучим голосом произнесла:

– Тетушка, простите меня, бога ради.

Хельга удивленно взглянула на Дану и рассмеялась своим грубым заразительным смехом, совершенно не соответствующим ее социальному статусу, как размер платья – ее невысокому росту:

– Ха-ха-ха!!! Нет, ну только посмотрите на нее! Разорвала мое любимое платье, и я должна ее простить. Взять и простить. Не отделаешься, голуба моя. Оштрафую тебя. Никаких поездок в поселок и не жди в ближайший месяц.

Дана опустила глаза в пол, и ее плечи стали вздрагивать от наплыва очередного слезного потока.

– Стоп! Хватит ныть. Говори, что случилось, – внезапно осознав, что дело не в глобальном катаклизме, а в чем-то совсем другом, Хельга упала в кресло. Неприятное предчувствие защекотало у нее где-то в желудке.

Дана, несмело глядя в глаза тетушки, надтреснутым от страха голосом произнесла:

– Я беременна.

Огонь в камине еще тлел в угольках. То и дело импульсивными всплесками он пытался вырваться наружу, но тут же лениво успокаивался, и только мягкое потрескивание нарушало повисшую тишину.

– Как? Кто он? – тихо произнесла Хельга, где-то в глубине души предчувствуя ответ.

– Парис? Какой ужас! Конюх… Вдовец с двумя детьми… Вот почему ты так часто проводишь время в поселке. Благодетельница!!! Обманули мое доверие. Да они же нищие. Пришлые. Я дала ему работу, кормлю его детей…

Хельга негодовала, и ее крики долетали аж до седьмого этажа башни.

– Как ты могла?! Ты забыла, кто ты и кто он? Ты позоришь наш род. О, бедные твои родители! Слава богу, не видят этого позора с того света. Но и хороша же я, не углядела за тобой и не сдержала обещания удачно выдать замуж. Какой срок?

Дана, напряженно попытавшись подсчитать, неуверенно ответила:

– Ну, где-то три. Ну, с начала августа. Тетушка, он будет мне хорошим мужем. Он любит меня. Он заботливый, работящий. Я люблю его детей. Они привязались ко мне. Нам всем будет так только лучше…

– Лучше? Да чем же лучше? Теперь я пущу их в свой дом? Никогда! Убирайся к себе в комнату и не смей оттуда выходить без моего позволения и решения относительно тебя самой! Поняла?!

В моменты гнева Хельга всегда переходила на пафосный тон, свойственный ее темпераментной натуре. В ней явно жила великая трагическая актриса, не желающая мириться с отсутствием зрителей и превращающая свою родную племянницу и всех остальных людей без разбора в безмолвных зрителей, не смеющих ей перечить. Всё это сопровождалось страстной жестикуляцией, прекрасным громким голосом, горящими голубыми глазами.

Хельга вскочила с кресла, поправила платье, посильнее нахлобучила двуугольную шляпу, встала в величественную позу Юлия Цезаря, что на картине над камином, и царственным жестом руки, направленной куда-то вверх, чеканя каждое слово, громогласно произнесла:

– Вон!!! К себе в комнату!!! Не смей оттуда выходить без моего позволения!

Дана, вся в слезах, тут же убежала наверх, а Хельга, устало опустившись в кресло, тяжело выдохнула и погрузилась в размышления…

Прошло не так уж много времени. Тишину прервал мальчик Жан, поспешно вбежавший в покои своей госпожи.

– Хозяйка, мисс, вам срочно письмо…

– Откуда? – Хельга удивилась столь позднему посланию.

– С трактира… срочно.

Она раздраженно развернула послание и стала читать. Завершив прочтение, замерла в явном замешательстве. Подошла к камину. Залпом выпила воды из кувшина, стоящего на полу, и вдруг засуетилась: посмотрела в сторону окон, где багровый закат окрасил черно-фиолетовые тучи, бросилась в сторону двери, затем обратно к камину.

– Жа-а-ан! – закричала она.

– Я здесь, мисс. Я никуда не уходил, – спокойно ответил мальчик, стоя у двери и ожидая дальнейших распоряжений.

– Так… Жан, запрягай. Едем. Зажги факел.

Быстро стемнело. Не так давно прошел дождь. Холодный ветер спешил на ночное гуляние. Повозка, запряженная лошадью и подгоняемая огромной рыжей сторожевой собакой Лисой, выехала с территории крепости. Хельга сидела на дрожках, укутанная во что-то черное, напоминающее военное обмундирование. Жан с чувством важной миссии шел перед каретой, освещая горящим факелом дорогу. Лошадь осторожно ступала по скользкой глинистой земле. Проехали мимо разрушенных крепостных стен, затем через ворота длинного деревянного забора, обозначающего границу частных владений. Далее так же осторожно, медленно, неспешным шагом – вдоль пустынных полей и холмов. Наконец повозка остановилась у старого придорожного строения.

Лиса громко залаяла, оповещая о приезде важного гостя. Ей навстречу выбежал местный сторожевой пес Тар, приветствуя давнюю знакомую ответным громким лаем. Жан цыкнул на них. Они тотчас стихли и прилегли рядом со входом в заведение. Хельга торопливо соскочила с повозки и вошла в трактир. Ее встретил хозяин заведения Ганс и молча знаком руки указал наверх.

Хельга торопливо поднялась по лестнице на второй этаж и уже ровным спокойным шагом, тихо ступая, подошла к указанной двери. Прислушалась. Стук сердца громко отдавался в висках. Она несколько раз резко выдохнула, пытаясь восстановить сбитое дыхание и успокоиться. Наконец-то решилась. Постучала костяшками пальцев, уверенно толкнула дверь и вошла.

Это была небольшая комната. По центру – стол. На нем, на старинном подсвечнике, – горящая свечка. Внезапный сквозной ветерок влетел в комнату, покружил над столом, приветственно потрепал огонек, и он в радостном танце зашуршал, затрепетал.

У стены, справа от окна, на железной кровати в изголовье сидела женщина. Двое детей – мальчик и девочка, – укрытые шерстяным одеялом, сладко спали, обнявшись, слившись в единый комочек. Рядом с кроватью, спиной к двери, стоял необыкновенно высокий худой мужчина.

Хельга, прикрыв за собой дверь, шагнула к нему, желая сказать что-то, но он резко повернулся к женщине и предупредительно приложил палец к губам.

Свеча догорала. Они сидели за столом и шептались, чтобы, не дай бог, не разбудить детей.