– Гейзрих, на этот раз ты победил, но клянусь тебе богами, если бы он так резко не дернулся, тебе не пришлось бы метать свой дротик, – произнес один из всадников, худой высокого роста с большим количеством веснушек на лице.

– Не всегда же должно тебе везти, Агнеуд, – ответил человек, прикончивший несчастного путника и которого звали Гейзрих. Он был могучего телосложения и огромного роста, с длинными светлыми волосами и почти полностью заросшим бородой лицом, лишь большие бледно голубые глаза и огромные ноздри, с продетой серьгой выделялись среди его волосяного покрова.

Пока убийцы, спешились и, подойдя к телу мертвого путника, извлекали из тела покойного орудия убийства, показался четвертый всадник, который следовал за первыми тремя на небольшом расстоянии. В отличие от варваров, вновь прибывший был одет в длинный плащ, красного цвета, его голову прикрывал шлем римского легионера, с боку свисал гладиус и небольшой круглый щит, украшенный римским орлом. Третий варвар, державший лошадей Агнеуда и Гейзриха и все время молчавший, при виде римлянина резко соскочил с лошади и почтительно помог последнему спешиться. Ничем примечательным третий варвар не отличался, такой же высокий и заросший с бледной кожей лица, разве что отсутствием левого глаза, на месте которого тянулся уродливый шрам.

– Варвары устроили настоящую охоту на римлянина, – с неприятным смехом произнес вновь прибывший.

– Мы только исполнили свой долг перед августом и казнили шпиона и предателя, по-твоему же распоряжению, Ветраний – воскликнул Агнеуд, протирая наконечник своего дротика о плащ убитого. – Согласен, странная казнь, скорее напоминающая охоту на кабана! – Рассмеявшись, Агнеуд добавил – но мы ведь варвары, как нас презрительно называют римляне.

Достав из сумки убитого гонца несколько свитков, рыжий франк передал их центуриону.

– Забросьте тело подальше от дороги, чтобы его никто случайно не обнаружил, – сказал Ветраний, ибо именно он и был четвертым всадником, следовавшим, за тремя варварами. Читатель догадался, несчастный, погибший от рук варваров, был тот самый посланец императора Максенция, о котором прошлым вечером рассказывал Агнеуд.

– Не беспокойся начальник, до следующего дня от него останутся только кости, ты же знаешь наших местных волков, они всегда голодны особенно, если есть такое лакомство, как мясо римского гражданина, – все трое, при последних словах Агнеуда разразились диким хохотом, которым явно была по душе грубая шутка рыжего варвара.

– Дай вам волю, вы перебили и сожрали бы всех римлян, не хуже здешних волков, – злобно произнес Ветраний.

– Когда-нибудь это произойдет, поверь мне, Ветраний – с улыбкой произнес варвар, – придет время и мы, как вы нас называете варвары, уничтожим римский мир и вашу так называемую цивилизацию! Но ты можешь не беспокоиться, ты наш друг и советник, ты сам нам подскажешь, как это сделать! Возможно, мы сделаем тебя римским королем варваров, а я стану варварским императором Рима!

Гейзрих и одноглазый вновь громко рассмеялись, волоча труп в лесную чащу. Агнеуд тем временем продолжал:

– Начальник не обижайся, ведь это всего лишь наши грубые варварские шутки!

– Слушай меня, варвар, в следующий раз при своих вояках не смей со мной так шутить, иначе, я проткну тебя мечем, как бешеного пса! – зловещим тоном произнес Ветраний и немигающим взглядом посмотрел в глаза Агнеуду. Его правая рука нервно сжимала рукоятку меча, готовая в момент его выхватить из ножен. От напряжения, шрам налился кровью и яркая полоса, резко бросалась в глаза на фоне бледной кожи лица центуриона. Агнеуд, увидев глаза и налившийся алой краской шрам, понял, что сказал лишнее, зайдя слишком далеко со своей шуткой. Он прекрасно знал свирепый и необузданный характер центуриона, показателем которого являлся цвет его шрама.

– Прошу извини меня, Ветраний, не хотел тебя обидеть – дружелюбно произнес Агнеуд.

– Держи свой варварский язык за зубами, – огрызнулся Ветраний и быстро успокоившись, добавил – передай королю Седрику послание августа и пусть немедленно снаряжает отряд для армии Константина. Пусть пришлет ко мне казначея, я передам ему аванс под роспись.

– Сегодня же я отправляюсь к дяде, – Агнеуд указал на одноглазого, который тем временем вместе с Гейзрихом появились из чащи, – а этот, – кивнув в сторону блондина великана, – будет находиться в Бингиуме, ждать твоих распоряжений.

– Да, кстати, возможно ты мне понадобишься здесь, поэтому не смей уезжать со вспомогательным отрядом.

– Я буду весь в твоем распоряжении начальник, дядя отправит, скорее всего, Гейзриха. Признаюсь, тебе, не горю желанием проливать кровь ради Рима!

При последних словах Ветраний бросил злобный взгляд на Агнеуда, но ничего не сказал, вскочил на лошадь и поскакал в том направлении, куда следовал несчастный посланец Максенция.

Варвары проводили взглядом, быстро удаляющуюся фигуру центуриона и когда он исчез в дымке леса, Агнеуд произнес, обращаясь к своим спутникам:

– Ненавижу римлян, всех причем, и что дядя нашел в этом мерзавце, – с этими словами, махнув рукой товарищам следовать за ним, направил лошадь в противоположную сторону и вскоре все трое исчезли за поворотом.

Прошлое центуриона. Аттал. Разочарование Ветрания. Термы и похотливая смотрительница. Интуиция Ветрания

Отступление. Очерки из жизни центуриона

Несколькими годами ранее

Несколько лет назад, до описываемых событий, алеманны нарушили перемирие и вторглись в римские провинции. Ветраний получил приказ незамедлительно присоединиться к другой когорте, охраняющей дорогу на Колонию Агриппины, чтобы отрезать путь к отступлению варваров. Приказ был отдан трибуном Марцеллом, о чем было вскользь упомянуто в предыдущей главе. Центурион вынужден был снять с Бингиума основные силы и оставить небольшой отряд для охраны города, так как рассчитывать на местное вспомогательное ополчение особо не приходилось. Варвары поняв, что оказались в ловушке быстро рассеялись по окрестностям на небольшие отряды, каждый из которых самостоятельно стал пробираться за Рейн. Это была излюбленная тактика неприятеля. С одной стороны, для преследователей было намного легче по отдельности уничтожать отряды варваров, но это лишь в том случае, если они, обремененные добычей разграбленных селений, могли задержаться, и римляне настигали их. Но в большинстве, небольшие вторжения варваров оканчивались успехом последних. Прекрасно ориентируясь в лесах и будучи намного более приспособленными к лишениям и долгим переходам, небольшие группы варваров, жестоко расправлялись с встречающимися на их пути поселениями и мирными жителями, угоняли не только скот, но забирали женщин и детей. Если римляне их настигали, то варвары оказывали ожесточенное сопротивление, отличаясь необычайной силой, храбростью и отвагой перед превосходящим противником, нанося римлянам немалый урон. Во время очередного нападения варваров, Ветраний и его воины, совместно с другой когортой, рассеяли часть отступавших варваров. Последние, в свою очередь, рассыпались еще на несколько небольших отрядов, один из которых, теснимый римлянами, вынужден был углубиться в лес. Существовал негласный указ не преследовать варваров в лесах, хотя отчаянный центурион готов был добить варваров, однако, солдаты другой когорты напомнили ему о нежелательном преследовании. Отряд варваров, отступая через леса, оказался в тылу римлян и вышел к берегу Навы. Остатки гарнизона Бингиума, не ожидавшие появления варваров, были захвачены врасплох. Озверевшие, долгим отступлением и лишениями, варвары жестоко расправлялись с попадавшими им на пути мирными жителями. Они не в силах были захватить крепость, так как не обладали достаточным количеством, однако разрушили и сожгли несколько домов и перебили тех, кто не успел укрыться за ее стенами. Несмотря на то, что несколько десятков варваров все-таки ворвались за укрепления, отважный гарнизон мужественно защищался и смог отразить нападение, откинув врага за пределы укреплений. На месте боя оказались случайные жители, среди которых были пятнадцатилетний сын Ветрания и его жена, погибшие от рук варваров. Так центурион потерял близких ему людей. Для человека, привыкшего видеть смерть кругом и рядом, и даже можно сказать сеющего ее, потеря родных, нанесла сильную душевную травму, излечить которую он был не в силах даже спустя несколько лет. Он винил себя, солдат гарнизона за их беспечность, варваров, весь римский мир и всех его правителей. Его жизнь потеряла смысл. Глухая ненависть и жажда мщения заняли место в его покалеченной душе. За все годы, проведенные в одиночестве после гибели семьи, Ветраний заливал вином горечь утраты и не упускал удобного случая отомстить варварам. Несколько раз он сам нарушал перемирие и с небольшим отрядом жестоко расправлялся с мирными скотоводами с противоположного берега Рейна. В итоге, он был наказан императором Константином и лишенный своего жалованья, был отправлен на вал, что являлось худшим наказанием. Но это стало на руку центуриону, который оказался в непосредственной близи своих ненавистных врагов. Оказавшись на последнем рубеже границы, он завязал тесные отношения с одним из союзов племен франков, которые по мирному соглашению являлись федератами империи. Королем был Седрик, имеющий обязательства по мирному договору с Константином, взамен на предоставление римских земель вдоль Рейна, нести приграничную службу и защищать границу от других варваров. Зная систему изнутри, Ветраний начал мстить своим, натравливая невежественных варваров требовать от Константина дополнительной платы за служение и охрану границ. В сговоре с Седриком, они вдвоем, спровоцировали нападение на римские укрепления и победоносно его отразили, принеся в жертву своему коварству жизни варваров, мирных земледельцев, охотников и несколько десятков солдат. После такого успеха, Ветраний лично предстал перед Константином и был восстановлен в своих должностях и получил награду из рук императора. Ему также удалось продвинуть требования Седрика, и федераты получили неплохие откупные. Благодаря этому, авторитет Ветрания среди дружественных варваров очень сильно возрос, и они охотнее прислушивались к центуриону, нежели к префекту лимитанских легионов или легатам императора. Будучи восстановленным в своем звании и вернувшись в Бингиум, Ветраний не успокоился. Его черствая и жестокая душа требовала крови, чтобы заглушить душевную боль.