– Да ладно тебе, зачем ты на плохое настраиваешься сам и всех остальных, ― пожурил его медбрат, подошел, наклонился над ним и почесал аккуратно нос. ― Здесь? Так хорошо?

– Чуть левее. Да, здесь. Премного, брат-медбрат! ― пошутил Коля.

Дом отреставрировали после выкупа, обустроили под нужды клиники. Комнаты-палаты получились разными, и зависели от расположения в доме.

Сеня больше всего любил восточное крыло. Медбрат приходил проветрить несколько раз в день палату и один дополнительно ― в дни посещений. В четырехместной комнате ― по две кровати у каждой стены ― занято три. По больничной классике, окно ― напротив двери. Но выходит не в центральный двор с главным входом, а в сад. Утренние часы нарушаются птицами и работающей системой полива. Так больные защищены от неосторожных разговоров родственников, которые, выходя на улицу, продолжают говорить, забывая о приглушенности. Случалось невольно разное подслушать.

– Парни, да хорош вам уже обижаться! Как маленькие, честное слово, надулись и ни слова. И не надоело это вам? Иду-ка проветрю остальные палаты, загляну еще перед тем, как идти в холл к вашим родным, вдруг передумаете. ― Семен направился к выходу. Его движения были плавными и отточенными многолетней привычкой ― никакого лишнего шага или взмаха рукой. Он мог бы с закрытыми глазами обойти комнату по периметру и ни на что не наткнуться. Но, беседуя с пациентами клиники, всегда зорко наблюдал за их возможным малейшим движением с неугасающей надеждой.

Медбрат ушел, плавно прикрыв за собой дверь палаты. Некоторое время воцарившаяся тишина внутри комнаты противостояла вторжению через открытое окно внешних звуков просыпающегося дня. Соседи по палате редко общались между собой, но иногда они не могли удержаться, чтобы не восхищаться медбратом.

– Я лежал когда-то в другой клинике, так нас "таких" никто не мог понять. Представьте, лежишь весь день, переворачивают не по твоему желанию, а по часам, и за день ― ни слова в твою сторону. Мол, лежишь и лежи, ― делился воспоминаниями Костя.

– А как ты сюда попал? ― удивился Саша.

– Встал и пошел, ― съязвил немногословный Миша.

– Бабушке кто-то рассказал про Сеню, она и уговорила родителей поместить меня сюда, ― ответил всем разом Коля.

– Я ― в холл и вернусь к вам, принесу традиционные приветы от родственников. От вас им что? ― раздался голос Сени, он задержался у двери, вглядываясь в каждого из троих парней своими сверкающими серо-голубыми глазами.

– Если ты настаиваешь, ― оживился Коля, ― уточни, завершена ли история с наследством. И постарайся не испугать бабушку, скажи: в платяном шкафу, где она держит постель, во второй стопке, между её накрахмаленными простынями письмо я припрятал. Пусть прочтет, кажется, пришло время… Тогда и поговорим.

– Зачем столько загадок и недомолвок? ― пожал плечами Сеня и ушел.

Светлый больничный холл напоминал зимний сад окнами от потолка до пола, обилием вазонов, причудливой игрой света и тени. Посетители занимали стулья подальше друг от друга, перешептывались. Визитеры отличались от традиционных родственников, навещающих больных. Все приходили с пустыми руками: без домашней еды, не шелестели газетами и фольгой. Никто не пытался нырнуть мимо санитаров в рваных одноразовых бахилах в нужную палату. Холл был гранью между мирами ― с довлеющей над всем тишиной и робким скупым шепотом. Через полчаса начнется время для посещений. Врачи и родственники будут беседовать между собой, обмениваться скупыми репликами, все будет происходить в торжественной атмосфере приглушенных звуков холла.

Посетителей сегодня было немного: опрятная старушка, сидящая у окна, две женщины: одна, ссутулившись, бесцельно разглядывала причудливые тени на полу, вторая ― что-то писала в блокноте. У входных дверей переговаривались между собой мужчина и женщина, настолько тихо, что можно было подумать по началу, что они просто наклонились друг к другу и застыли.

По коридору кто-то шел. Женщина оторвала взгляд от пола, села ровнее и развернулась всем телом на звук. Ожидание и напряжение сквозило в ее осанке и сцепленных до выразительных белых костяшек руках на коленях. Вторая женщина захлопнула блокнот, сунула его в сумку и, поглядывая в сторону приближающихся шагов, непрерывно крутила ручку в руках, чем выдавала волнение. Старушка отвернулась от окна и, вглядываясь, старалась узнать в приближающейся фигуре человека.

Улыбаясь издали, к холлу по длинному больничному коридору приближался молодой медик. Он шел энергичной походкой, уже давно выхватив взглядом нужных ему собеседников. Сеня знал за годы работы, что родственники палаты №3 с упрямой регулярностью возвращаются сюда, в то время как больные других палат, не могут этим похвастаться. От встречи к встречи, разговоры продолжались, не имея ни начала ни конца, поскольку все случилось в далеком прошлом. О тех временах у каждого своя память и боль. Воспоминания о событиях того времени округлила острые углы конфликтов и затихла в клинической беспросветности.

– Это же наш Семен! Один разговор с ним, заменяет три с врачом. ― Обрадовалась вслух старушка, нарушая тишину.

– Добрый день! ― поприветствовал всех присутствующих в холле громко парень. Разогнал тишину улыбкой. ― Сегодня мое дежурство по палатам №3 и №5, есть ли родственники этих ребят среди гостей нашей клиники?

– Как всегда пунктуальный, ― одна из сидящих женщин поднялась навстречу Семену, ― я ― сестра Саши из третьей. ― И хотя было утро, вид у нее был измотанный ― она выглядела много старше своих лет. ― Как он?

– Эти вопросы к лечащему врачу, ― серьезно ответил медбрат.

– Да, простите. Сколько мы уже времени так общаемся с ним, через "переводчика"? ― горько усмехнулась она.

– Полгода со мной. До меня вы не слышали друг друга всю жизнь. Он продолжает настаивать на том, что вернется только в том случае, если суд по завещанию будет остановлен, и разногласия по наследству улажены мирным путём.

– Ничего не меняется, ― зло отрезала девушка, рывком взяла пальто со стула, сумку и направилась к выходу. Бросила через плечо на ходу, ― передайте, что мне его не хватает. ― И хлопнула входной дверью.

Пока эхо разметало по холлу непростительно громкий звук, к Семену, тихим шагом уважения к утренней тишине и покою клиники, подошла старушка. Она вызывала восхищение своим внешним видом: тщательно уложенные волосы в прическу, несмотря на раннее утро, свежий маникюр вопреки стереотипам о возрасте и гордой осанкой, в насмешку над прожитыми годами и тяготами жизни.

– Сень, внучек, доброго тебе! Коля мой не одумался там? ― поглаживая парня по руке, с надеждой заглядывала в глаза собеседнику.

– Не переживет он потери, если с Вами что случится. Твердит, что "там" дождется встречи скорее всего. Устал от ссор родительских, развелись бы они уже и оставили его в покое. ― Голос с хрипотцой, словно осип внезапно, выдавал волнение медбрата.

– Так лет тридцать это уже тянется! Как же быть то? Я то не спешу, помаленьку наслаждаюсь каждым моментом ― сколько мне их отведено еще и не знаю. Только без него тоскливо: Коленька ― радость дней моих в конце жизни. Не мне ему глаза закрывать, ой, не мне. ― сокрушенно покачала головой старушка и устало оперлась на парня, который на добрых полторы-две головы был выше ее. ― Боюсь забыть цвет его глаз, сколько я уже в глаза ему не смотрела, напомнишь?

– Антонина Прокопьевна, они и сюда по одному ходят, цирк устраивают, а Коля ― он все дальше вглубь себя от них сбегает. Только для Вас и возвращается, ждет на грани между мирами в часы посещений. ― Загрустил медбрат. ― Вы подождите, пусть разойдутся все, устрою разговор Вам, побеседуете, как обычно, он в настроении сегодня. ― Поглаживая её по плечам и по спине, подвел и усадил на стул у окошка, где она и дожидалась его сутра. ― Не думайте далеко и о грустном не надо.

– А медицина нового не придумала ничего? В интернете столько чудесного пишут разного, ― уточнила старушка.