Правозащитник Листопадов пьяно падал перед ними на колени. Стал срывать с себя рубашку, обнажая изможденное тело. Нелепо танцевал, заплетая ноги, а потом рухнул лицом на траву. Было видно, как вздрагивают его тощие лопатки.

Скрипачки опустили смычки, взяли под локоть скрипки. Нагнулись, подцепив с газона шелковые ткани, и удалились вереницей, напоминая экзотических птиц.

Быстро темнело. Гости перешли с открытого воздуха во дворец, где янтарно загорались окна. Служители бережно подняли Листопадова, увели в диванную и уложили отдыхать.

На темном газоне остался Алексей Васильевич Златоведов. Его почти не было видно. Чуть светлело лицо, белели модные туфли. Он смотрел на оранжевые окна дворца, на высокий голубой фонарь, установленный на краю газона перед входом в ночной парк. Слушал, как за деревьями идет электричка из Йоркшира в Лондон.

Стал вращать руками, раскрыв ладони и проводя пальцами по небу, темному лугу, синему фонарю. Казалось, он что-то ловит, захватывает, сгребает. Алексей Васильевич улавливал висящие в воздухе отзвуки разговоров, крики нетерпения, вспышки ненависти. Все это он сгребал в темный ком, как сгребают опавшую листву. Ком становился плотнее. Алексей Васильевич мял его, стискивал, лепил, как лепят снежок. Когда сгусток тьмы уплотнился и больше не сжимался, Алексей Васильевич протянул вперед руку с заостренной ладонью. Поместил ком на плечо. С силой толкнул вдоль руки. Ком скользнул по руке, сорвался с ладони и исчез в ночи. Так когда-то немцы запускали «оружие возмездия» Фау-2.

Сгусток тьмы умчался со скоростью черного света, преодолевая за микросекунды расстояние от Лондона до Москвы.

Сгусток тьмы приближался к кремлевскому кабинету, где работал над бумагами Президент Троевидов. Сгусток был готов ударить в серебряные купола Архангельского собора, ворваться в кремлевский дворец.

Навстречу черному сгустку ринулся Светоч, который сидел в приемной и перелистывал журнал «Метрополитен», те страницы, где рекламировались часы «Патен Филипп».

Светоч отбросил журнал и ринулся навстречу сгустку тьмы. Его искусственный глаз из горного хрусталя источал пучок лучей. Светоч из всего спектра выбрал нежно золотистый луч. Встреча произошла над Вышним Волочком. Светоч пронзил сгусток тьмы лучом горного хрусталя. Ком сгорел, как падающий метеорит. В тверских деревнях видели загадочную небесную вспышку, осветившую леса.

Президент Троевидов подписывал указ о передаче магнату Шаронову, былому соседу по даче, нескольких газовых месторождений на Ямале. Леонид Леонидович отвлекся от документов, наблюдая, как с потолка оседает пепельная пыль.

Подполковник Александр Трофимович Верхотурцев проснулся в палате московского военного госпиталя и увидел на тумбочке букет роз. Алые цветы стояли в стеклянной вазе, в каплях воды, пахли прохладной оранжереей. Глядя на розы, Александр Трофимович услышал звон взлетающего штурмовика. Боевой аэродром в окрестностях московского госпиталя отсутствовал. Однако продолжал действовать открытый Верхотурцевым закон, согласно которому звук самолета превращался в цветок. Роза порождала звук взлетающего самолета.

За неделю, пока длилось обследование, Александра Трофимовича помещали во множество аппаратов. Обвешивали чувствительными датчиками. Томограф, в поисках аномалий, лучом рассекал его мозг на множество тонких слоев. Ему вводили в пищевод крохотную телевизионную камеру. На черных листах фотопленки отпечатывался его скелет. Ультразвук просвечивал сердце, почки и печень, как гидролокатор подводной лодки просвечивает морское дно. У него брали все жидкости, из которых состояло тело, даже слезы. Врачи заглядывали на дно глазных яблок. Изучали хрусталик глаза. Психологи предлагали множество тестов, которые пугали своей простотой и таящимся в них подвохом.

Врачи докапывались до самых малых изменений, что произошли с ним во время падения в Средиземное море. Но не смогли обнаружить ту новую сущность, что поселилась в нем во время круговерти, когда смерч рассек ему грудь и вкатил под сердце таинственный шар, загадочный плод. Психологи ничего не знали о непорочном зачатии, случившемся в сумраке ревущего смерча.

Александр Трофимович лежал в палате, смотрел на чудесные розы. И ему казалось, что здесь побывала прелестная женщина, и он благодарно целовал усыпанные кольцами руки.

В палате появился доктор, весь в белом, и офицер в накинутом на плечи халате. Халат скрывал звание.

– Подполковник Верхотурцев?

– Так точно.

– Александр Трофимович, вам надлежит явиться в Кремль, где вам будет вручена правительственная награда. Награду вручит Президент. Вам достаточно часа, чтобы собраться? Машина вас ждет внизу.

Когда Александр Трофимович сквозь Троицкие ворота попал в Кремль и двинулся среди золотых и серебряных куполов, он пережил внезапное головокружение. Вдруг понял, почему воевал в Сирии, сутками лежал в укрытие, без воды и хлеба, наводил авиацию на скопление пехоты и танков. Самолеты, взлетавшие с базы Хмеймим, поднимались отсюда, из Кремля. Здесь загружались бомбами и ракетами. Здесь пилоты садились в кабины, взлетали, взяв курс на Пальмиру и Алеппо. В сирийском небе летели золотые и серебряные купола, пикировали на дороги, наносили удары. А потом возвращались в Кремль, раскрывали тормозные парашюты и опускались на кровли соборов. Под пыльным сирийским солнцем тускло сияли не самолеты, а купола кремлевских соборов.

Это было легкое помрачение. Так случается, когда резко встаешь, и все вокруг начинает плыть, все в жидком стекле. Мир теряет подлинность и становится мнимым.

Александра Трофимовича проводили вверх, по широкой парадной лестнице. Ввели в Георгиевский зал.

Бриллиантовая вспышка ослепила Александра Трофимовича. Хрустальные люстры сияли как солнца. Золотом на белом мраморе были начертаны имена героических полков, батарей, экипажей. Александр Трофимович испытал ликование. Его звали к себе эти русские герои, несущие русскую славу через океаны, хребты и пустыни. Он зван на их корабли, в их походные колонны и стреляющие батареи.

В зале были расставлены кресла. Высился подиум. В креслах сидели те, кто ожидал наград, а также именитые гости, кто своим присутствием придавал торжественность церемонии.

Вежливый служитель, сопровождавший Александра Трофимовича, называл имена гостей. Среди них был знаменитый дирижер, чей оркестр гремел во время национальных скорбей и торжеств.

– Конечно, я знаю его, – Александр Трофимович с благоговением смотрел на седую гриву волос. Эта грива вздымалась над головой дирижера, когда тот грозно взмахивал палочкой. – Я слушал его в Пальмире, среди античных развалин. На окраинах еще раздавались взрывы.

– Рядом с ним скульптор, который поставил памятник Владимиру Святому. Теперь он заканчивает величественную композицию, которая называется «Птица русской истории». Все великие русские князья, цари, вождь Иосиф Виссарионович Сталин передают из рук в руки Жар-птицу. Наш Президент Леонид Леонидович Троевидов принимает ее от Иосифа Виссарионовича Сталина и направляет в будущее.

– Какая величественная композиция! Это символ всей русской истории, – Александру Трофимовичу показалось, что эти слова произносит не он, а тот, кто поселился в нем, знает тайну русской истории.

– А рядом сидит детский врач. Он излечил десятимесячного ребенка, найденного в развалинах после теракта в Магнитогорске. Говорят, врач использовал во время лечения не только новейшие препараты, но и святую воду из Иордана.

– Наша жизнь в руке Божьей. Поверьте, я знаю это, – и снова эти слова исходили не от него, а от того, кто поселился в нем при падении в Средиземное море.

Александр Трофимович робел в присутствие этих великих людей. Среди них находился гениальный конструктор, создавший гиперзвуковую ракету. Математик, руководивший научным центром, где создавался искусственный интеллект. Кубанский селекционер, который вывел сорт пшеницы, приносящей невиданные урожаи.