— Когда набраться-то успел? — рассердилась командующая всем парадом тетя Лида. — Ой, мамочки мои! — спохватилась вдруг она. — А студень где?

— Да у меня он! — буркнул скуластый парень.

Он не подымал глаз после того, как при входе увидел гибкую, сильную загорелую руку с нежной кожей, приглашающую войти.

— На кухне нам не сесть! — совещалась с отцом Инна. — Давай кухонный стол перенесем в комнату, приставим его к другому столу и там позавтракаем.

— А у нас и к завтраку все готово! — обрадовалась тетя Клава.

— Ничего, ничего, — инспектировал квартиру Василий Степанович.

Через полчаса все чинно сидели за двумя сдвинутыми столами, которые были заставлены снедью: большие толстые ломти белого и черного хлеба, свежие огурцы и помидоры, синеющие переваренным желтком очищенные вареные яйца, ноздреватые пухлые котлеты, толсто нарезанная копченая колбаса, ветчина, студень.

— Я все думала, как студень довезти! — хвасталась тетя Лида, засовывая в рот яйцо. — Ну пошла к Галке, на Подбельского живет, помнишь? — призывала она в свидетели Надю. — Еще мороженым торгует. Говорю ей, Надюха замуж выходит! Дай льда, а то студень поплывет! Ну дала.

Надя не могла есть. Она сидела рядом с Лешей, смущенно улыбаясь и время от времени кивая, словно со всеми соглашалась. Но видела боковым зрением, как смотрит своими синими глазами из-под черных соболиных бровей ее жених. Смотрит строго и замкнуто. И конечно — сквозь и выше. А напротив — такие же синие глаза.

— Ну как котлеты, ничего? — встревоженно интересовалась тетя Клава у Николая Павловича.

— Котлеты — то что доктор прописал! — одобрительно крякнул дед.

— Я пятилитровую кастрюлю навертела, а ее мать, — и она, смеясь, погрозила пальцем Алевтине Ивановне, — меня оговорила. Зачем, мол, котлеты? На свадьбу, мол, котлеты не подают!

— А ты чего котлет не ешь? — вдруг спросил у Инны Николай Павлович.

— Я завтракала! — улыбнулась она.

— Где ты там, на своей ранче, такую котлету поешь? — не унимался дед. — У вас там одна химия! Хоть немножко здесь настоящим продуктом отъешься!

— Сколько народу гулять будет? — озабоченно спросила у Нади мать. — Пятьдесят? Или больше?

— Нет, что ты! — испугалась Надя. — Конечно, меньше.

— А мы и пятьдесят и накормим и напоим. — Тетя Лида с наслаждением вгрызалась своими крупными зубами в мясистые помидоры.

— Какая у вас машина? — Скуластый парень так и не поднимал глаз на синие глаза и пшеничные волосы.

— Машина? — машинально переспросила Инна. Она смотрела на сына и пыталась найти хоть что-то общее между этим красивым юношей и тем маленьким сморщенным красным несчастным существом, которое она впервые приложила к своей груди. Ей казалось, что если бы она нашла это общее, две одинаковые подробности у новорожденного младенца и двадцатилетнего юноши — она соединила бы их одной линией, и вся прожитая без нее жизнь сына оказалась бы в ее руках. Но она не находила этого. — Машина! — Она запнулась. — У нас несколько машин!

— Сашка, дай баллон с огурцами и помидорами! — нахмурилась тетя Лида. Ей очень захотелось перечеркнуть несколько машин этой странной стройной женщины своей замечательной хозяйственностью. — Мы таких четыре штуки привезли. Сейчас один откроем!

Сашка неловко вылез из-за стола и пошел на кухню.

— А вы банки закатываете? — спросила тетя Клава с хитрой ласковостью, подыгрывая сестре. — Светка! — напустилась она на белобрысую девочку, у которой изо рта вылез большой пузырь. — Плюнь свою жвачку!

— Держи! — Сашка протянул банку матери, но банка вдруг выскользнула у него из рук и грузно шлепнулась на пол.

По комнате распространился чесночно-укропный дух.

— Твою мать! — рассердился муж тети Клавы. — Руки-то из жопы растут…

— Я сейчас уберу! — Надя вскочила и побежала на кухню за тряпкой и ведром. — Вы не расстраивайтесь, я сейчас все уберу.

— Дома ты у меня получишь! — посулила тетя Лида сыну.

Леша, будто проснувшись, с интересом разглядывал живописную кучку помидоров, огурцов, укропа и битого стекла, обрамленных бесцветной лужей.

Он посмотрел на мать — она тоже разглядывала это с интересом.

Все женщины, кроме Инны и девочки Светы, бросились помогать Наде. Только Алевтину Ивановну удержал Василий Степанович.

— А чего расстраиваться! — утешала всех веселая грудастая молодая тетка, ползая вместе со всеми по полу. — Соберем, отмоем!

— А музыка у вас есть? — спросил дядя Володя — муж тети Лиды. Он был плешив, тщедушен, чуть косящие, подслеповатые глаза его добродушно моргали. — Я аккордеон привез.

Аккордеон оказался у него под стулом. Он выдвинул его, расчехлил, поднял на колени. Вдел руки в ремни, растянул мехи, закрыл глаза и запел немного фальшиво, но с большим чувством:

Пальцы с черными ногтями ласково нажимали перламутровые клавиши, извлекая из старого инструмента незамысловатые аккорды:

Все уже опять сидели за столом. Надя дотирала пол до полной сухости и блеска.

От игры и пения мужа тетя Лида впала в мечтательность.

— Где столы поставим? — спросила она доверительно Инну.

— Столы?

— Здесь-то гулять негде! — смущенно вступила в разговор Алевтина Ивановна. Она была крупнее своих сестер, но совсем не имела командирских замашек, и ее большие голубые глаза смотрели просительно.

— Во дворе поставим! — решила тетя Лида. — Я видела там большой стол со скамейками, видно, мужики козла забивают. Туда пару столов поднесем и все рассядемся.

— У нас заказан ужин в ресторане. — Инна встала из-за стола и подошла к окну.

Она почувствовала вдруг странную сонную усталость, которую можно было снять только движением. Она опять была непонятно раздражена этими людьми.

— Что это такое — «ужин»? — вскинулся Василий Степанович. Он уже давно наливался желчью, так как не встретил в доме жениха должного почета и уважения, на которые в душе рассчитывал. — Свадьбу где гулять будем?

— Положь музыку! — цыкнула тетя Лида на мужа.

Аккордеон жалобно звякнул — музыка и пение прекратились.

— Папа, ну сказали же! — Надя от расстройства говорила совсем тихо. — Будем отмечать в «Редиссон-Славянской», в ресторане.

— Пришли машины! — сообщила Инна. — Едем в загс.

Она увидела их из окна. Они не показались ей торжественными, то есть свадебными, хотя на них были какие-то ленты и куклы. Они показались ей просто глупо разукрашенными машинами. Инна сжала кулаки. «Прекрати! Перестань!» — приказала она себе.

— Доча, доча! — На глазах Алевтины Ивановны выступили слезы. — Переодевайся скорее!

Когда через несколько минут жених и невеста появились в свадебных нарядах, все сразу загалдели, зашумели, заохали.

Леша был очень элегантен в новом костюме.

Белое длинное строгое и дорогое платье Нади расстроило Алевтину Ивановну. Она представляла себе свадебный наряд дочери совсем по-другому: ей казалось, что он должен состоять из огромного количества пенных кружев, бесконечных прозрачных оборок. А короткая фата казалась ей уж вовсе бедной и неприличной.

Она смущенно посмотрела на сестру — тетя Лида поджала губы.

— Пошли, пошли! — заторопил всех дед. — Пока доедем, пока чего!.. Опаздывать-то не дело!

На улице все долго и суетливо рассаживались по машинам.

Когда Леша садился в машину, он был бледен, губы его слегка подергивались.

Наконец машины тронулись и весело помчались по Москве.

Надина рязанская родня с удовольствием ехала в нарядных машинах. Им нравилось выдавать замуж свою родственницу в Москве, им нравились цветные ленты и куклы на машинах — хотя в Рязани все происходило бы точно так же. Их немножко мучили только туфли на высоких каблуках и пиджаки с галстуками.