Временем действия писатель избрал последний год правления Людовика XI — 1482-й. Хотя принято считать, что роман «Собор Парижской Богоматери» — о Средневековье, это не так. Скорее то было переходной эпохой к Новому времени, началом французского Ренессанса. Если говорить с литературоцентричной точки зрения, то 1482 год — это между Франсуа Вийоном и Франсуа Рабле.
Людовика XI можно считать французским эквивалентом Ивана Грозного. Он был столь же жесток, подозрителен и мстителен. И также расширял пределы государства. Если «Квентин Дорвард» повествует о 1468 годе — времени расцвета короля, то «Собор» — рассказывает о его закате. Впрочем, основной герой романа — собор-эпоним.
Гюго десятки раз восходил на его колокольню, обшарил все уголки храма, тогда ещё сильно заброшенного, ограбленного во время революции 1789 года, и мог с полным основанием считать, что знает назубок его достопримечательности. Именно Гюго первым во Франции объяснил широкой публике красоту древних готических соборов. Его «Собор Парижской Богоматери» — страстный призыв к сохранению памятников средневекового зодчества, против их варварского уничтожения или «реконструкции», убивающей первоначальный замысел архитектора.
После выхода романа французы стали создавать ассоциации по спасению и сохранению готических шедевров в первоначальном виде. Деятельность великого архитектора-реставратора Эжена Виолле-ле-Дюка была бы немыслима без влияния романа Гюго.
«Собор Парижской Богоматери» — произведение современного автора, это чувствуется по детальным описаниям и нравов, и быта, и архитектуры Франции XV века, которые представляют собой взгляд в прошлое «сверху». Гюго — человек эпохи Нового времени, который взирает не просто с высоты веков, но с полной верой в прогресс и критически оценивая минувшие времена. В этом смысле его роман куда ближе нам, людям XXI века, чем, скажем, читателям 1790 года, отделённым от него куда более меньшим расстоянием.
Успех роману обеспечил трагический и кровавый сюжет — любовь трёх героев к прекрасной цыганке. Выпуклые контрасты персонажей, их яркие характеристики дали прекрасный эффект, особенно заметный в многочисленных адаптациях «Собора». Можно сказать, что в современную мировую культуру роман вошёл не напрямую, а своими постановками — свидетельство удачно придуманного сюжета и колоритности героев.
Из первого издания «Собора» Гослен выбросил три главы, под предлогом избыточной величины книги. Гюго восстановил их при втором издании, уйдя к издателю Эжену Рандуэлю. Писатель придумал красивую историю о том, что рукопись этих глав затерялась, а потом нашлась.
Между романами Вальтера Скотта или «Капитанской дочкой» (или «Арапом Петра Великого») и «Собором Парижской Богоматери» — существенная разница. Пушкин и Скотт писали всё-таки «реалистично», не стараясь слишком уж накручивать страсти и создавать демонические фигуры. Метод же Гюго заключался в шарже, в утрировании. Его Квазимодо, Клод Фролло, Эсмеральда — не живые люди, а идеальные образы, носители определённой идеи.
Неудивительно, что роман не понравился Бальзаку — он отметил, что, несмотря на наличие «двух прекрасных сцен» в «Соборе», в целом в нём — «поток дурного вкуса», это «притча безо всякого правдоподобия» и вообще книга «утомительная, пустопорожняя, полная архитектурных претензий — вот куда заводит исключительная гордыня». Самое смешное заключается в том, что исторический роман зрелого Бальзака — «Шуаны» — давно забыт. Гюстав Флобер восхищённо писал Луизе Коле: «Какая чудесная вещь “Собор”! Недавно перечитал три главы, в том числе штурм голытьбы. Да, вот это сильно! Думаю, что важнейшая черта гения — прежде всего сила».
Александр Пушкин писал своей знакомой Елизавете Хитрово: «Легко понять ваше восхищение “Собором Богоматери”. Во всём этом вымысле очень много изящества. Но, но... я не смею высказать всего, что о ней думаю. Во всяком случае, падение священника со всех точек зрения великолепно, от него дух захватывает». Чувствуется, что сдержанному и ироничному Пушкину был не по вкусу разнузданный романтизм Гюго.
Отзыв Иоганна Вольфганга Гёте был куда суровее: «Это прекрасный талант, но он по горло увяз в злосчастной романтической трясине своего времени, соблазняющей наряду с прекрасным изображать нестерпимое и уродливое. На днях я читал его “Notre Dame de Paris”, и сколько же потребовалось долготерпения, чтобы выдержать муки, которые мне причинял этот роман. Омерзительнейшая книга из всех, что когда-либо были написаны! И за всю эту пытку читатель даже не вознаграждается радостью, которою нас дарит правдивое воспроизведение человеческой природы и человеческого характера. В книге Гюго нет ни человека, ни правды! Так называемые действующие лица романа не люди из плоти и крови, но убогие деревянные куклы, которыми он вертит, как ему вздумается, заставляя их гримасничать и ломаться для достижения нужного ему эффекта. Что ж это за время, которое не только облегчает, но более того — требует возникновения подобной книги, да ещё восхищается ею!»
Время оказалось милостивее современников. «Собор Парижской Богоматери» прочно вошёл в классику мировой литературы. «Сен-Мар» Альфреда де Виньи или «Повесть о двух городах» Чарлза Диккенса сегодня уже никто не читает, как и большинство романов самого Вальтера Скотта, тогда как произведение Гюго актуально, как и почти 200 лет назад. А какой-нибудь виконт Арленкур, автор сенсационных исторических романов, которого сопоставляли в 1830-е годы с Виктором Гюго, забыт полностью. Роман в мировой культуре приобрёл значение не меньшее, чем одноимённый храм. При словах «Собор Парижской Богоматери» книга приходит на ум едва ли не чаще, чем собственно здание.
В России холодность Пушкина была скорее исключением, Иван Панаев вспоминал: «После появления “Notre Dame de Paris” я почти готов был идти на плаху за романтизм. Я узнал о “Notre Dame de Paris” из “Московского телеграфа”. Вскоре после этого весь читающий по-французски Петербург начал кричать о новом гениальном произведении Гюго. Все экземпляры, полученные в Петербурге, были тотчас же расхватаны. Я едва достал для себя экземпляр и с нервическим раздражением приступил к чтению. Я прочёл “Notre Dame” почти не отрываясь. Никогда ещё я не испытывал такого наслаждения от чтения. Клод Фролло, Эсмеральда, Квазимодо не выходили из моего воображения; сцену, когда Клод Фролло приводит ночью Эсмеральду к виселице и говорит: “Выбирай между мною и этой виселицей” — я выучил наизусть. Я больше двух месяцев бредил этим романом».
Достоевский, уважительно относившийся к Гюго, в « Братьях Карамазовых» упоминал о романе устами Ивана Карамазова в главе про «Великого инквизитора»: «В Notre Dame de Paris у Виктора Гюго в честь рождения французского дофина, в Париже, при Пудовике XI, в зале Ратуши даётся назидательное и даровое представление народу под названием: Le bonjugement de la tres sainte et gracieuse Vierge Marie, где и является она сама лично и произносит свой bon jugement». Лев Толстой относил «Собор» к числу немногих книг, повлиявших на него в период между 1820 и 1835 годами.
Уже вскоре после выхода книги в свет начались её постановки на сцене. Виктор Гюго изменил своим правилам и самолично написал либретто оперы под названием «Эсмеральда» для музыкантши-любительницы, композитора и способной поэтессы Луизы Бертен, дочери влиятельного издателя «Журналь де Деба» Луи Франсуа Бертена, известного сегодня больше по знаменитому портрету Энгра.
Луиза, искалеченная в детстве полиомиелитом, передвигалась на костылях, но сумела получить отличное музыкальное образование. «Эсмеральда», поставленная в ноябре 1836 года на сцене Парижской оперы, стала её четвёртой и последней оперой, хотя она прожила до 1877 года. Провал объяснялся целым рядом причин. Во-первых, и Гюго, и постановщиков обвиняли в том, что они занялись оперой ради того, чтобы понравиться папаше Бертену, крупнейшему газетному воротиле Парижа. Гюго перед тем отверг предложения ведущих композиторов своего времени — Мейербера и Берлиоза написать оперы на сюжет «Собора», но согласился на сотрудничество с мало кому известной молодой женщиной. Богатое семейство Бертен (помимо отца, братья Луизы также играли видную роль в газетном и политическом мире) вызывало у многих неприязнь, и потому его противники устроили обструкцию в день премьеры «Эсмеральды», освистав её.
