Однажды Тетушка почти попыталась убить себя, а все из-за Дядюшки Толстоморда. «От собственного мужа! Какое изуверство! Заразиться срамной болезнью от собственного мужа. Представить невозможно! Ay, уведите его! Я не желаю тебя больше видеть. ¡Lárgate! Ты мне отвратителен, me das asco, ты, cochino[23]! Ты недостоин быть отцом моих детей. Я убью себя! Убью!!!» По-испански же это звучит еще драматичнее: «¡Me mato! ¡¡¡Me maaaaaaaaatooooooo!!!» И большой кухонный нож, что Тетушка держит в стакане с водой (она режет им пироги, испеченные на дни рождения мальчиков), нацелен прямо в ее безутешное сердце.

Ужасно было смотреть на это. Элвису, Аристотелю и Байрону пришлось бежать за соседями, но к тому времени, как те появились в квартире, было уже поздно. Всхлипывающий Дядюшка Толстоморд был распростерт на полу наподобие сломанного шезлонга, а Тетушка Лича бережно поддерживала его, словно Дева Мария Иисуса после снятия с креста, обнимала и, икая, всхлипывала, прижимала его голову к своей груди и снова и снова шептала ему на ухо: «Ya, ya. Ya pasó. Все позади. Все, все, все».

Когда Тетушка не сердится на Дядюшку, она называет его payaso, клоуном. «Не будь payaso, – тихо бранит она его, смеется его дурацким историям и расчесывает пальцами несколько сохранившихся на его голове прядок волос. Но это лишь воодушевляет Дядюшку на то, чтобы стать еще большим payaso.

– Вот я и сказал боссу, что ухожу. Эта самая работа все равно что el calzón de una puta. Трусы проститутки. Вы слышали, что я сказал! Весь день напролет туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда.

– Не болтай такое при детях, – ругается Тетушка. Но при этом смеется и промокает глаза краешком скомканной бумажной салфетки.

Но если кто и живет словно кинозвезды, так это наши Дядюшка Малыш и Тетушка Нинфа. В их квартире пахнет сигаретами и кондиционером, в то время как у нас – жареными маисовыми лепешками. Долгое время я считала, что воздух из кондиционера и запах сигарет – признаки элегантности. Тетушка крутит свои любимые магнитофонные записи: Exodus, Never on Sunday и Энди Уильямса, поющего Moon River. В доме Тетушки сигаретами пахнет всё: занавески, коврики, мебель, пудель, чьи когти выкрашены в розовый цвет, ее мудреная прическа и даже дети. Только в комнате девочек с кроватками принцесс попахивает мочой, потому что Амор и Пас до сих пор писаются по ночам.

– Заткнись, дура.

– Ма, Амор сказала мне «Заткнись, дура».

– Господи Иисусе!

– Может вы, девочки, все-таки обе заткнетесь и дадите мне послушать музыку? А не то я вас сама заткну!

Хотя квартира у них маленькая, мебель в ней огромна. Металлические кухонные стулья с высокими спинками, напоминающие троны. Спальные гарнитуры, что выступают из дверных проемов и не позволяют закрыть двери. По тюку одежды на вешалках за каждой дверцей. Ходить здесь трудно. Когда кто-то хочет пройти, другому приходится сесть; когда кто-то хочет открыть дверь, другому приходится встать. В кухне большой портрет итальянской попрошайки, наклонившейся, чтобы попить воды из фонтана. «Мы купили его, потому что она вылитая малютка Пас». От стены до стены ворсистое ковровое покрытие, на нем половики и синтетические дорожки. Мраморный кофейный столик, смахивающий на крышку гроба. Пестрые венецианские безделушки из дутого стекла – петух, тропическая рыба, лебедь. Пепельницы из оникса. Мне больше всего нравится золоченая лампа с подставкой в виде трех граций, танцующих под струями воды. C ней не сравнится даже наша гремящая, как маракас, лампа-ночник на крутящейся подставке, изображающая Кармен Миранду.

В нашей квартире красивые вещи долго не задерживаются. Маленькие птички, сидящие вокруг поилки-конфетницы улетают и исчезают навсегда. Фарфоровые щенки боксеров, прикованные золотой цепью к маме-боксерше, каким-то образом умудряются сбежать, и их не найти. Японские гейши в застекленной витрине потеряли свои зонтики, хотя витрина висит высоко и до нее не дотянуться. Кто знает, куда они подевались? Некогда мраморный кофейный столик Дядюшки Малыша и Тетушки Нинфы был нашим, но слишком многие из нас расшибали о него головы. Вот как у нас обстоит дело с красотой.

Тетушка Нинфа родом из Италии и привыкла к прекрасным вещам. Дядюшка Малыш познакомился с ней в прачечной самообслуживания на Тейлор-стрит и влюбился в ее голос, чувственный и печальный, словно тромбон в дымном кафе.

– Моя семья не хотела, чтобы я выходила замуж за Малыша, потому что он не итальянец, но я все равно за него вышла… может потому, что они были против.

Скучает ли она по Италии?

– Не знаю, солнышко, я никогда там не была.

Все в доме тетушки белое или золотое и похоже на свадебный торт, на Марию-Антуанетту. Диван со множеством декоративных пуговиц. Глубокие парчовые кресла с рельефными спинками и бахромой внизу. Скамеечки для ног, будто кексы. Их смастерил Дядюшка Малыш. Он же сшил и чехлы для кресел. Шторы и узорчатые карнизы – тоже его работа. Над обеденным столом фарфоровая люстра с фарфоровыми розочками и виноградными лозами, как-то летом привезенная из Гвадалахары. Обеденный стол у них не обычный, а представляет собой толстую стеклянную пластину в металлической раме с прихотливыми белыми металлическими розетками, обвивающими ножки. В каждой комнате по несколько пепельниц, даже на кухне и в ванной – руки белой женщины, сложенные ковшиком; хрустальная корзиночка; лежащая на спине развратная женщина – ее ноги взметнулись вверх, и она двигает ими вверх-вниз, и веер у нее в руке колышется. Здесь есть большие зеркала в тяжелых золоченых рамах. Лампы с гигантскими шелковыми абажурами, все еще в целлофане, словно в корсетах. Ковер цвета шампанского в гостиной. Зеркала, стекло и статуэтки. Вещи, которые очень непросто содержать в чистоте.

Вот почему, перед тем как нанести им визит, нужно удостовериться, что на тебе хорошие носки. И помыть ноги – ботинки придется снять и оставить в прихожей. Все передвигаются по квартире в носках, за исключением абрикосового пуделя с глазами цвета ржавчины.

В квартире Тетушки Нинфы так чисто, что мы не любим бывать там. «Ничего не трогай. Смотри не бегай, а не то что-нибудь разобьешь. Когда будешь включать свет в ванной, не заляпай зеркало. Радость моя, этот стул не для того, чтобы на нем сидеть. Солнышко, никогда не садись на тетушкину кровать, а не то у нее может случиться приступ астмы. Перед тем как уйдешь, обязательно положи все подушки на место, чтобы все было точно так, как до твоего прихода. Малышка, хочешь конфет?» Нет, спасибо, хотя дома мы бы слопали их все до последней крошки.

Наш дом обставлен позаимствованной мебелью, разрозненными вещами работы Файфа или времен королевы Анны, набитыми конским волосом викторианскими козетками, кожаными креслами с «плечами», как у Аль Капоне. Все, что оставлено, забыто или хранится на складе мастерской, стоит у нас дома в ожидании, когда поменяют обивку и вернут владельцам. Способны ли Папины клиенты вообразить, что на их любимой мебели, потягивая из пакетиков шоколадное молоко, сидим мы и смотрим комедийные фильмы с «Тремя балбесами»? Как-то Папа обнаружил в изгибах одного из диванов настоящую жемчужину, серебристо-голубую, которую вставил в булавку для галстука, потому что она подходила по цвету к его любимому костюму. И мы стали искать между подушками спрятанные там сокровища получше, чем Папина голубая жемчужина, но обнаружили лишь кожаную пуговицу, монету в два пенса, канадский гривенник, пригоршню собачьей шерсти да желтый обрезанный ноготь.

Иногда, если нам везло, клиент забывал забрать какой-либо предмет мебели, и тогда он становился нашим, именно так мы заполучили оранжевое кресло-кровать из искусственной кожи, обожаемое Папой, на котором я сплю ночью. Некогда оно принадлежало одному дантисту, но он так и не пришел за ним. Вдруг дантист, вырывая чей-то зуб, внезапно вспомнит об этом? Даже подумать о таком страшно. Папа любит свое нечаянное приобретение. Когда он страдает от одного из своих знаменитых приступов мигрени, то просит у Мамы нейлоновый чулок и повязывает его вокруг головы, что делает его похожим на индейца. Мама подает ему на металлическом сервировочном столике обед в гостиную, а он восседает на столь любимом им кресле и пялится в телевизор, по которому показывают мексиканские telenovelas[24]. ¿Qué intentas ocultar, Juan Sebastián? ¿Qué intentas ocultar?[25]* Мы приподнимаем подставку для ног, и Папа на какое-то время засыпает с поднятыми и согнутыми в локтях руками и открытым ртом, а затем переворачивается на бок, принимает форму вопросительного знака и взывает: Tápame[26]. Тогда мы приносим одеяло и укрываем его с головой, потому что он любит так спать.