— Может кто-либо из вас, подлецов, отважится выйти со мной на поединок? — заревел конунг, занося бастард над головой.

Эльфы не соизволили ответить людскому правителю, только вновь выбросили зеленые нити лоз и плющей. Скупыми движениям бывалого воина Фандар перерубил большинство травяных канатов еще в воздухе. Также конунг клинком разбил несколько сияющих сфер, подобных той, что парализовала годи-вервульфа.

Верно, предводителям ииэс-миилской рати наскучило забавляться с презренным варваром, ибо на Фандара извергнулся целый шквал сетей, арканов и обездвиживающих заклятий. Через пару секунд обернутый в кокон из изумрудных стеблей правитель Сарминхейма простерся на земле.

Восточный край неба медленно, но неотвратимо светлел, предвосхищая зарождение нового дня. Связывавшая орка сеть выпустила длинные жгуты, которые, змеясь, потекли к стволу одного из ближайших дубов. Проскользив по черной от копоти коре, лозы обернулись вокруг основания одной из нижних веток и, скручиваясь, поволокли скованного орка к себе. В итоге опутанный травяными канатами Дрогг оказался висящим вниз головой на высоте почти двух своих ростов. Бывший трэлл заметил, что всех плененных варваров живые вьюны и лианы также затягивают на деревья.

Все сарминхеймские полоняне очутились подвешенными, точно грозди, на широких ветках могучего дуба, полностью лишившегося листвы вследствие примененных годи огненных заклятий. Только Дроггу, будто почетному гостю, выделили отдельное древо, что не стало для него откровением, поскольку единственный плененный орк являлся для эльфов исключительной добычей. Бывший трэлл даже не силился гадать, какую кончину ему уготовят остроухие родичи, осовелым взором уставившись в пустоту перед собой.

Всю прогалину, послужившую полем брани, покрывала толстая черно-бурая короста из запекшейся крови и оплавленной земли, откуда торчали части мертвых тел и оружия.

Эльфы, не обращая внимания на подвешенных пленников, занимались обычными (и не совсем обычными) для воинов после битвы делами. Лесные жители шустро сновали меж грудами тел, выискивая живых. Своих раненых востроухие оттаскивали в разбитый неподалеку лазарет. Найдя подающего признаки жизни сарминхеймца альвы подзывали гаэлсэ. Имевших легкие ранения врагов лесные колдуны с помощью магии латали на месте, судя по исполненным боли воплям, стараясь причинить как можно больше страданий. После чего подлеченных варваров утаскивали на дерево лианы и вьюны.

Над смертельно ранеными противниками остроухие заклинатели принимались водить ладонями и напевать. Внимая эльфийской ворожбе, латы и кольчуги исходили ржой, одежда распадалась тленом, а плоть таяла, оседая и впитываясь в землю. Люди и дверги хрипели, захлебываясь кровью, опадали и исчезали, оставляя после себя едва взрыхленную черную почву, лишенную каких бы то ни было следов недавней сечи. Тела мертвых варваров чародеи Ииэс-Миила растворяли точно таким же образом.

Десятки гаэлсэ ползали на коленях по полю давешнего боя, совершая плавные пассы и ласково нашептывая заклинания. Сковавшая землю корка трескалась и распадалась, а на ее месте появлялся налитый муравной зеленью мох.

Павших собратьев эльфы с мрачной торжественностью относили к корням окрестных деревьев. Там над покойниками гаэлсэ проводили короткий обряд, и тела мертвых детей леса разлетались смарагдовыми не то искрами, не то светляками. После непродолжительного танца в воздухе искры-светляки медленно, словно снежинки, опускались на землю и, мигнув, гасли. В тех местах, где они исчезали, из почвы поднимались щуплые ростки будущих деревьев.

Щедро удобренный кровью лес быстро залечивал раны. На деревьях вокруг елани набухали почки, раскрываясь молодыми листьями. Черное пятно выжженной земли, точно клинки, пронзили изумрудные языки мха.

Большая часть эльфийского воинства, видно, созванная на бой со всех концов Ииэс-Миила, спешным маршем покинула ратное поле, прихватив с собой почти всех раненых. На прогалине осталось около трех сотен лесных воинов.

Зардевшееся солнце уже терялось среди густых крон, когда гаэлсэ завершили свою работу. На том месте, где накануне ночью бушевало сражение, зияло черное пятно голой земли, исподволь затягиваемое зеленым ковром.

Благодаря стараниям тщательно выискивавших раненых эльфов, количество пленных сарминхеймцев увеличилось почти до тридцати душ. Все они, опутанные лозами, висели на ветках одного дерева. Лишь Дрогг в одиночестве располагался на дубе по соседству. Среди полоняников большинство составляли дверги. Помимо Фандара на ветках дуба пребывало всего несколько людей. Орк немного удивился, столкнувшись взглядом с Рибольдом Хогаром, сейчас более походившим на заключенную в куколку личинку насекомого. Потерявший в бою кисть левой руки ярл не выказал каких-либо чувств, узрев своего бывшего трэлла. Создавалось впечатление, что гаэлсэ одурманили Рибольда каким-то унимающим боль заклятьем. Двумя ветками ниже в травяной сетке пребывал младший сын знатного ярла — Биргальм. Юнец вышел из сражения почти невредимым, если не считать громадного синяка под левым глазом, явно полученного еще в междоусобной драке альтинга.

Еще, когда эльфы трудились над устранением последствий битвы, уничтожая тела и раненых, варвары, коим пленители не удосужились, либо попросту не додумались заткнуть рты с упрямым тщанием окликали находившихся поблизости лесных обитателей, отпуская глумливые замечания и скабрезные шуточки. Надменные жители Ииэс-Миила старательно делали вид, словно сарминхеймских полонян не существует.

Три сотни ииэс-миилских воинов широким полукругом выстроились поблизости от дубов, на коих в травяных садках болтались пленники. Из рядов лесных солдат появился эльф в золотистых доспехах и высоком шлеме с нелепым козырьком. Головной убор и броню остроухого военачальника густо испещряли изумрудные узоры, изображавшие стебли, ветви и листья. Предводителя ииэс-миилского войска сопровождало несколько гаэлсэ и воинов в таких же блестящих желтизной бехтерцах, но с меньшим количеством завитков и украшений.

Одесную эльфийского вожака семенил маленький толстый человек, волочивший по земле подол слишком длинной для него рясы. Если бы Дрогг не видел собственными глазами как эльфийский воин, ухватив за волосы, задрал голову и перерезал горло ползавшему окарач среди сражающихся сарминхейскому герольду, ему бы подумалось, что конунгова глашатая обрили налысо, приладили к нижней половине лица клок медвежьего меха, и нарядили в аляповатую мантию. Орк слыхал, что гаэлсэ изредка принимают в ученики способных к магии людей. Видимо, шагавший меж эльфов человечек относился как раз к числу подмастерьев лесных жрецов.

Неспешной, исполненной достоинства и грации поступью ииэс-миилский полководец и его свита прошествовали к дереву с пленными. Дверги заулюлюкали, приветствуя новоприбывшего насмешками и откровенными оскорблениями.

В ответ на выкрики гномов высокомерный эльф и бровью не повел. Хотя, быть может, он попросту плохо знал язык, на котором говорили сарминхеймцы. Остроухий военачальник едва нагнулся и что-то шепнул на ухо бородатому толстяку. Тот раболепно кивнул и сделал несколько шагов вперед.

— Многопочтенный не’фиаал Сэаме Нианеготэль фтир-тэон требует тишины, — неожиданно сильным для его мелкого тела голосом объявил пузан в рясе.

— Так что же получается, тут энтое чванное мурло за главного? — вопросил дверг с расчехранной соломенной бородой и кровавым комом на месте носа. — Я вот что скажу тебе, милостивый государь нахал Сама Нинабутыль Забыл-как-дальше, от тебя прелым листом за версту разит, ажно глаза слезятся. Ты не пробовал зад благовониями мостить? Могу тебе посоветовать одного алхимика в Сармине — мастера Дерфимара. Он знатно пахучую дрянь продает, смажешь ей свое благородное седалище, дабы не смердело.

Пленные варвары дружно заржали, яко табун жеребцов. Лысый бородач угрюмо опустил глаза, а уголки губ многопочтенного не’фиаала поползли вниз, что вероятно, означало крайнюю степень неудовольствия.