Лазарев усмехается как-то совсем невесело и пальцами треплет волосы на макушке, прежде чем вернуть руку на место ещё ближе. Антон чувствует, как чужие пальцы накрывают его собственные, и кусает изнутри губу прямо до крови. Может быть, Серёжа это всё случайно, но убирать ладонь Антон не спешит — нечасто ему выпадает вот так вот сидеть ближе положенного и чувствовать эти обжигающие прикосновения.
— Срать я на него хотел и на его желание меня с кем-нибудь сосватать. Мы, слава богу, не в восемнадцатом веке живём, и не ему решать, с кем мне спать и кого мне любить.
— Выходит, Иру ты больше не любишь? — спрашивает Серёжа и наконец-то смотрит прямо в глаза.
Антон в них утонул, кажется, уже окончательно, но даже самому себе в этом признаваться до усрачки страшно, не говоря уже о том, чтобы когда-либо всё это вывалить на Серёжу. Антон всё ещё надеется, что это пройдёт, что всё это ненадолго, он ведь не педик какой-то и на мужиков его никогда не тянуло. Это всё Серёжа с его невозможными глазами и улыбкой этой яркой, светлой, словно неземной.
— Не любил я её никогда, с чего ты вообще это взял? Она красивая и секс с ней был неплох, но о любви речь не шла никогда.
— Она, кажется, так не думает, — фыркает Сергей, и Антон почти уверен, что в его голосе сквозит недовольство.
— Ну, тогда придётся её разочаровать, — Антон ловко хватает свой телефон, игнорируя несколько всплывших уведомлений о пропущенных вызовах, и лезет прямиком в сообщения.
— Вот только не говори, что ты хочешь бросить её по смс, — шикает Сергей, высоко вскинув брови.
— А что? Толку тянуть кота за яйца? И так погрязли в этом болоте дальше некуда.
Антон знает, что должен был сделать это давно. Поступить честно, не идти на поводу у родителей и сказать Ире, что сердце его, кажется, уже давно и безнадёжно занято — пусть тем, кто никогда не ответит на эти чувства, но ведь это неважно, потому что так было бы честно.
Но Серёжа завершить начатое не даёт, перехватывает за руки, отбирает телефон, смотря на Антона с явным осуждением во взгляде.
— Нет, Антон, ты сделаешь всё правильно. Пригласишь её куда-нибудь и объяснишься по-человечески. Она не заслужила того, чтобы ты распрощался с ней так. Никто не заслужил.
Серёжа — чёртов ангел в человеческом обличье, только и делает, что спасает его грешную душу от всякого дерьма. Может быть, Лазарев, правда, не с этой планеты, потому что таких святых здесь, на Земле, просто не бывает.
На часах два-десять и хорошо бы пойти поспать — Антон знает, что после полуночи не происходит ничего хорошего, но остановить себя он уже не может. Серёжа в этом тусклом свете такой красивый и словно весь только для него. Утром Антон обязательно пожалеет, но он всё ещё пьян, и да — это чертовски убедительное оправдание.
Всё, что он видит, прежде чем накрыть чужие губы в сладком поцелуе, — это пара удивлённых светло-карих глаз.
Серёжа выдыхает горячий пьянящий воздух прямо в поцелуй, и у Антона замирает сердце, потому что губы Серёжи именно такие, как он себе и представлял — мягкие, податливые и нежные. Но важнее всего, что Серёжа не отталкивает, лишь прикрывает глаза, и Антон видит, как дрожат его пушистые ресницы.
Он чувствует, как его язык встречает Серёжин на полпути, и поцелуй из осторожно-нежного превращается в жаркий и страстный, до мурашек бегущих по спине. Антон хочет остановить это мгновение, остаться в нём навсегда, чтобы завтра никогда не наступило, чтобы вечно чувствовать эти невозможные губы на своих губах.
— Что мы делаем? — шепчет Лазарев, когда они отрываются друг от друга па пару секунд, чтобы набрать в лёгкие воздуха.
— Я не знаю, — честно отвечает Антон, потому что себя он не понимает больше от слова совсем.
Он хочет раствориться в этом человеке, и это до безумия пугает, ведь ещё никогда он не чувствовал ничего подобного. А Серёжа словно читает его мысли.
— Мне страшно, — признаётся он, и это так странно, но до дрожи приятно слышать от сильного, здорового мужчины.
— Мне тоже, очень, — выдыхает Антон, и они снова сливаются в очередном поцелуе, не в силах оторваться друг от друга.
— Мы пьяны, и наутро можем всё забыть, — Антон не глупый парень и прекрасно понимает, на что Серёжа намекает прямо сейчас.
Он не хочет ничего забывать, вот только потерять Серёжу он не хочет ещё больше.
— Да, конечно. Это всего лишь алкоголь, — соглашается он, хотя собственное сердце рвётся на части.
Антон совершенно не догадывается, что Серёжа чувствует то же самое, что боится потерять, но о поцелуях этих не забудет никогда. Антон пока что не знает, что не только его сердце сходит с ума, когда они просто сидят рядом.
***
— Ты думаешь, я дам на это добро? — строго спрашивает Дима, поглядывая на Антона из-под оправы своих очков, будто тот умалишённый.
— Я не спрашиваю твоего одобрения. Ты сам развязал мне руки, когда отдал это дело. Я прошу всего лишь обеспечить охрану этого чинуши.
Отец убитой согласился на все пункты этого рискового дела, даже не спорил. Он преисполнен местью и желает выманить психопата из своей норы не меньше самого Антона, что, конечно же, играет им всем на руку. Антон пока что не знает, сработает ли эта задумка вообще, но пока что других предложений у него нет, а это в любом случае лучше, чем сидеть сложа руки.
— Мы не используем людей в качестве приманки. Как тебе вообще это в голову пришло?
Антон невесело усмехается.
— А я тут ни при чём, это всё твой Ебусений Батькович. Его идея. А я всего лишь прислушиваюсь, как вы все и просили.
С Антона взятки гладки, он тут вроде как и не при делах вовсе. Вот только Дима как никто другой знает, что мимо Шастуна и муха не пролетит, если тот не даст на это своего согласия.
— Ты ведь сам мне на мозги капал, рассказывал, какой он классный специалист, так в чём теперь проблема? — настаивает на своём Антон. — Я не предлагаю приносить никого в жертву, от него и нужно-то только перед камерой покрасоваться и гневную речь толкнуть. У него будет охрана, если ты, конечно, дашь добро.
Дима тяжело вздыхает и устало трёт переносицу. Он бы и рад поспорить, может быть, даже запретить, он ведь какой-никакой начальник, но в то же время он знает, что Шастун всё равно сделает по-своему, а потому легче уж согласиться. Да и, по правде говоря, дело Линчевателя стоит на месте и не двигается с мёртвой точки уже больше года, и, возможно, этот идиотский план — именно то, что им нужно.
— Делай, что хочешь, но если что-то пойдёт не так, отвечать будешь сам.
— Есть, товарищ полковник, — самодовольно фыркает Антон и покидает кабинет быстрее, чем Дима успевает распорядиться об охране для Самойлова.
Антон тем временем решает забежать к Егору. Нет, он не надеется узнать что-то новое, но несмотря на это, всё равно хочет обговорить всё лично. В конце концов, эта жертва была у Линчевателя довольно продолжительное время, и вдруг это даст им хоть какую-нибудь зацепку?
Он не с первого раза оборачивается на громкое: «Товарищ майор» — мало кто тут обращается к нему по уставу, а потому останавливается Шастун, лишь когда Арсений собственной персоной тормозит прямо около него.
— Ты, значит, всё же решил сделать по-моему? — сходу спрашивает он.
Антон ничего не говорит о субординации и прочей херне, в конце концов, какая разница, у кого сколько звёздочек на погонах красуется. Ему никогда не было до этого особого дела.
— А что не так, Сень? Сам же втирал всем о действенности своего гениального плана.
Шастун почти сразу замечает, как этот пижон морщится от своего исковерканного имени и берёт себе это на заметку.
— Арсений, — поправляет тот, подтверждая догадки Антона. — Просто, если уж решил эту карту разыграть, мог бы и меня к делу привлечь. Мне есть, что сказать и подсказать, если что.
Глаза у него синие-синие — сразу ясно, что злится. И Антона это подстёгивает ещё больше. Он уже и не помнит, когда в последний раз кто-то пробуждал в нём столько противоречивых эмоций за раз.
