========== Когда ничего не ждёшь ==========
Утро у Антона начинается, когда на улице ещё темно. Бледно-жёлтый месяц освещает припорошенные утренним снегом улицы, которые уже через пару часов будут покрыты грязью и слякотью, ведь зима в этом году в Северной столице на удивление тёплая и почти каждый день в ожидании снега заканчивается очередным питерским дождём.
Антон снега не ждёт. Он уже вообще довольно давно совершенно ничего не ждёт.
Привычная чашка горького кофе — и та остаётся недопитой, но, в общем-то, всем глубоко насрать, что ему едва ли удаётся выхватить пару часов беспокойного сна. Он теперь вообще не спит, скорее, проваливается в непроглядную тьму, полную кошмаров. Большой город тоже вечно в суматохе, но Антон с сожалением смотрит на тёмные окна однотипных многоэтажек, невольно вспоминая, как это — жить нормальной жизнью, но быстро выкидывает это из головы.
До Красносельского района он добирается даже быстрее, чем планировал. Магазины слепят яркими вывесками и обещаниями небывалых скидок, Антон бросает машину прямо у обочины, пользуясь служебным положением, и юрко заворачивает в ближайший переулок у небольшой булочной, минуя красную ленту и уже не пойми откуда взявшихся зевак.
Оперативная группа и судмедэксперт уже работают на месте, когда Антон наконец-то видит причину своей бессонной ночи. Он едва ли узнаёт в изувеченном теле молодую девушку, но даже не морщится: со временем привыкаешь ко всему.
— Наш? — коротко бросает он, обращаясь к Егору, склонившемуся над трупом.
Егор руку для приветствия не тянет, оно и понятно, только машет ладонью, облачённой в перчатку, и указывает на уже привычный рисунок китайского феникса у девушки на груди — одном из немногих мест, где вообще сохранилась кожа.
Антон просит перчатки и тоже присаживается рядом, рассматривая замысловатый рисунок.
— Что по уликам? — спрашивает он, сглатывая горечь на языке.
— А сам как думаешь? — усмехается Егор. — Линчеватель работает чисто, не прикопаешься. Смотри, даже ногти оторвал.
Булаткин без лишних сантиментов едва ли не тычет Антону в лицо окровавленной ладонью и издаёт свой поистине маньячный смешок, когда Антон невольно отодвигается подальше.
Недокормленный желудок издаёт устрашающий стон.
На улице потихоньку начинает светать, и пресса слетается, словно мухи на говно, заполоняя собой всё доступное пространство. К счастью, ближе ограждения журналистов не пускают, но посторонний шум всё равно мешает Антону сосредоточиться. Он устало трёт виски и поднимается на ноги, когда его окликает Лёха, похлопывая по плечу.
— Утречка, товарищ майор, — Лёша, как обычно, плещет своим абсолютно неуместным позитивом.
— Личность установили? — пожимая коллеге руку, бросает Антон.
— Канешн, — усмехается Щербаков. — Линчеватель ведь не зря её тут оставил, документы у дамочки при себе.
Антон понимает, что последующая речь его совсем не обрадует.
— Дарья Самойлова. Как ты, наверное, уже понял, это дочь того самого Самойлова, которого недавно взяли на взятках, но быстренько это дело замяли.
Возможно, в скором времени Линчеватель доберётся и до самого Самойлова, Антон почти уверен, что это лишь дело времени.
— Родителям сообщили?
— Нет, пока что, мы сами тут не больше часа, — отвечает Лёша.
— А кто труп нашёл?
Щербаков немного щурится и осматривается по сторонам, кивая в сторону близлежащего подъезда.
— Дык вон та бабуля, бдительный гражданин, так сказать, услышала шум и выскочила, а там вот… — Леша многозначительно машет рукой в сторону тела.
— Она видела… — Антону вопрос даже заканчивать не нужно, Лёша понимает его и так, но, к его сожалению, в ответ лишь отрицательно машет головой.
— Местные бомжи решили, что пьяное тело до дома не дошло и решили поживиться, впрочем, вид этой несчастной их не остановил. Егор говорит, что часы увели и серёжки, судя по всему, но бабка их спугнула. С ней Нурик сейчас беседует.
На улице становится всё оживлённее. Любопытствующие из ближайших домов так и толпятся за ограждением, и срать они хотели на полицию и гоняющих их подальше отсюда ментов — любопытство ведь превыше всего. Антон то и дело слышит, как кто-то печально вздыхает с наигранным сочувствием, а кто-то бросает едкое, вроде как «Так им и нужно, этим баловням судьбы, меньше простой народ грабить будут». Судя по этим репликам, Антон понимает, что пресса уже в курсе, чьих это рук дело, и уже через пару часов заголовки всех СМИ загудят, сообщая детали нового убийства Питерского Линчевателя. Антона это прозвище из себя выводит, для него этот урод — просто ненормальный псих и прозвищ громких не заслуживает, но пресса всегда живёт своей жизнью, и, увы, заткнуть ей рот Антон просто не в силах.
Он не сразу слышит возню за своей спиной, лишь через несколько секунд соображает, что Ваня и Егор ведут оживлённый спор по поводу улик.
— Что происходит? — нервно бросает Шастун, в упор глядя на этих двоих.
Ваня тяжело вздыхает и только качает головой, прежде чем уйти, а Егор неловко мнётся на месте, явно не зная, как сказать. Антона эта заминка чертовски бесит: в последнее время все начали вести себя с ним так, будто псих тут именно он.
— Говори уже, что произошло, всё равно ведь узнаю.
— Я нашёл это у неё в кармане, — Егор вытягивает руку, и в прозрачном пакете для улик Антон видит армейский жетон, который он мог бы узнать из тысячи.
На секунду у него буквально темнеет в глазах и воздух будто весь из легких вышибает, а перед глазами мелькают они — куртка, кровь и чёртов феникс краской на джинсовке.
Его немного ведёт в сторону. В реальность Антона возвращает лишь обеспокоенный голос Егора и крепкая хватка на собственном плече.
— Эй, чувак! Ты ведь понимаешь, что он играет с тобой, это возможно даже не его.
Антон вырывается слишком резко и быстро берёт себя в руки, напоминая себе, где он и кто, и что времени быть слабым у него просто нет. Он не имеет на это права.
— Это его. Я знаю. Занесёшь мне отчет, и я прошу тебя, не упусти ни малейшей детали.
Шастун знает, что говорить это необязательно, Егор лучший и никогда ничего не упускал, но всё, что касается дела Линчевателя, имеет слишком большое значение, и Антон просто не может себе позволить что-то пропустить.
Антон никогда бы не признал, но у Линчевателя получается выбить его из колеи этим чёртовым напоминанием, и он не может себе простить собственную слабость, ведь сосредоточиться теперь едва ли возможно. Перед глазами всё ещё — куртка, кровь, феникс, — и у Антона кружится голова.
Шестью месяцами ранее
Антона будит сладкий аромат выпечки и свежесваренного кофе. В доме тепло, и ленивый луч редкого питерского солнца медленно ползёт вверх по его лицу, теряясь где-то в светло-русых волосах. Антон лениво потягивается в мягкой постели, так, что длинные ноги вылезают из-под одеяла, и наконец заставляет себя встать. Ему едва ли верится, что выходной становится поистине полноценным, ведь ему удаётся проспать до обеда.
Он идёт на звуки музыки, с улыбкой слушая, как родной голос подпевает какой-то дурацкой песне из «Муз-ТВ», подпевает, к слову сказать, куда лучше, чем поёт оригинал, что заставляет Антона невольно гордиться, ведь не стань его Серёжа полицейским, из него вышла бы отличная поп-звезда.
Серёжа в лучах обеденного тёплого солнца выглядит едва ли не как супермодель. На нём только растянутые домашние спортивки, и Антон может свободно любоваться подкачанным телом любовника, смотреть, как напрягаются сильные, крепкие руки, когда тот переворачивает на сковородке очередной румяный блин.
Антон буквально чувствует, как на собственном лице расплывается идиотская широкая улыбка, а в животе роятся пресловутые бабочки, когда он смотрит на него. Он ничем не выдаёт своего присутствия, просто наблюдает со стороны, как Серёжа дурачится. Берёт высокую ноту, крутится вокруг себя и чуть не валится с ног, когда наконец-то замечает притихшего Антона, устроившегося у двери.