Они трахаются прямо в зале на неразложенном диване, под пристальным взглядом светло-карих глаз, наблюдающих за ними с комода, а после Антон курит, даже не удосужившись открыть окно.

Арсению хорошо бы помалкивать и не требовать от Антона больше, чем тот может ему дать, но смириться он не может. Собственные чувства к Шастуну уже давно переросли отметку простой симпатии, стоило его поцеловать в первый раз.

— Тош, скажи мне, только честно… Тебе комфортно находиться здесь? — решая зайти издалека, спрашивает Арсений.

Антон хмурит светлые брови, продолжая перебирать волосы Арсения своими длинными пальцами.

— В зале?

— Вообще, в квартире, — уточняет Попов.

Антон тяжело вздыхает и на пару секунд прикрывает глаза.

— Ты ведь знаешь, что нет. К чему эти вопросы?

Арсений, конечно же, знает, что Антон ненавидит возвращаться домой, но сама мысль о том, что будь тут Серёжа, всё было бы иначе, сводит Арсения с ума. Сегодня они тут только потому, что Антону нужно было взять хотя бы какие-нибудь вещи, потому что заявиться в участок в шмотках Попова он позволить себе не может.

— Просто, мне кажется, всё это из-за того, что ты превратил эту квартиру в музей.

Антон непонимающе смотрит в ответ, хлопая своими светлыми ресницами.

— В музей имени Серёжи, — поясняет Попов.

Ему не нужно ничего говорить — достаточно видеть, как лицо Антона в один момент меняется и весь он словно закрывается внутри себя.

— Это его дом, — коротко бросает Шастун, ощетинившись, как дикий кот. Словно не он буквально десять минут назад самозабвенно втрахивал его в этот диван.

— Я ведь не спорю, но, Тош, его больше нет. А все эти вещи… они словно ждут его домой.

Арсений старается слишком не напирать — знает, что для Антона эта тема больная, что говорить о Серёже в таком ракурсе он не любит, но, несмотря на это, его безмолвная тень словно постоянно стоит между ними, и терпеть это просто нет сил.

— Не лезь куда не нужно, Сень. Тебя это не касается.

Эти слова бьют прямиком в сердце.

— Меня не касается? — взрывается Арсений. — Тогда что между нами? Просто перепихон без обязательств?

— Ты ведь знаешь, что это не так, — шикает Антон. — Не начинай истерику, прошу тебя!

Арсений даже на ноги подлетает, не в силах больше держать всё в себе.

— Да как ты не понимаешь! Я чувствую себя дешёвой потаскухой, с которой спят только потому, что любимый парень уехал в командировку! Я знаю, что он не вернётся, но всё здесь буквально кричит о том, что его всё ещё ждут.

И Серёжа этот всё смотрит на него с фотографий и Антона обнимает, так по-собственнически, потому что где-то в душе Антон всё ещё беспрекословно его.

— И что? — срываясь на крик, отвечает Антон. — Что ты предлагаешь мне сделать? Выбросить его вещи и сжечь фото, сделать вид, что его не было в моей жизни никогда? Этого ты от меня ждёшь?!

Арсений не хотел доводить всё до скандала: он, правда, не скандалист и совершенно не королева драмы, как многие думают о нём.

— Нет, — мягко говорит он. — Я просто хочу, чтобы его было немного меньше между нами. Я не прошу избавляться от этих вещей, я прошу всего лишь убрать их. Даже не фото — хотя бы те, что лежат в коридоре. Ты даже в спальню меня не пускаешь: оно и ясно, я ведь не Серёжа, чтобы лежать на его кровати… Он умер, Антон, пойми же ты это, наконец.

Антон сжимает дотлевшую сигарету прямо рукой и смотрит так, словно готов ударить Арсения, хорошенько так, перечеркнув этим нахрен всё, чего они успели вдвоём достичь.

— Заткнись. Прекрати всё это. Ты знал, на что идёшь, и я тебя не заставлял быть рядом.

Арсению кажется, что сердце его вырвали из груди и растоптали прямо на его глазах.

— Ты ведь всё ещё любишь его?

Вопрос скорее риторический.

— Конечно, — выкрикивает Антон, разбивая всё до конца. — Конечно же, блять, я люблю его!

Арсений молча одевается и так же молча идёт к двери, мстительно пихая ногой чёртовы кроссовки, стоящие на пороге.

— Значит, оставайся жить с призраком, если тебе от этого станет легче, — бросает он, прежде чем хлопнуть дверью.

Антон понимает, что натворил, совершенно не сразу: для этого ему нужны полпачки сигарет, пара стаканов коньяка и несколько сот ругательств в сторону Попова. И до него начинает постепенно доходить: Арсений этого не заслужил.

Выходит, именно Антон в их отношениях — токсичный человек, но правда в том, что отказаться от Серёжи он всё ещё не может. Ему по-настоящему хорошо с Арсом — он живой, улыбчивый, болтливый, он приносит смысл в серые будни Антона, с ним хорошо просто трепать языком и с ним просто охренительно трахаться.

Таких, как Арсений, в мире больше нет — в этом Антон уверен, — и оттого Шастун чувствует себя особенным, ведь, несмотря на все заёбы в его голове, Арсений выбрал его. Он сделал шаг навстречу, тогда как Антон только и делает, что продолжает шагать от него назад. И продолжаться вечно это совершенно точно не может.

Антон знает, что Арсений прав, — он прав абсолютно во всём, и Шастун на самом деле не может двигаться дальше. Он застрял в том самом дне, когда Серёжа не вернулся домой, и всё в его квартире продолжает ждать, несмотря на то, что дни неумолимо бегут вперёд и больше Серёжа никогда не наденет свои кроссовки и не выпьет кофе из чёртовой кружки, Серёжа никогда не дочитает книгу и больше не ляжет в эту кровать. Серёжи просто больше нет, и всё, что осталось у Антона, — это вещи, которые на деле не значат ровным счётом ничего.

Он встаёт с дивана, достаёт из шкафа коробку, которая осталась ещё с переезда, и идёт в коридор. Антон не плачет — слёз больше не осталось, но на душе кошки раздирают всё в клочья, когда в коробку отправляются куртки, шарфы и кроссовки и коридор вдруг в один миг становится пустым. Антон убирает коробку подальше в шкаф и думает, что смог бы убрать и всё остальное, но только не сейчас. По крайней мере, он сделал шаг, а это уже дорогого стоит.

Он набирает номер Арсения раз за разом, но натыкается только на короткие гудки.

Попов же в это время находит ближайший бар. Идти домой, где всё теперь пропиталось Антоном, он не хочет, равно как и думать об Антоне, прокручивая в голове эту идиотскую ссору, о которой он уже успел пожалеть. Если бы не собственная гордость и обида, съедающая изнутри, уже давно приполз бы с извинениями — тем не менее, вместо этого он выбирает алкоголь.

Арсений в одиночку оприходует целую бутылку бабского мартини, которое он, мать вашу, просто любит, и даже выкуривает пару сигарет, ведя мысленный диалог с Серёжей, которого даже не знал никогда.

— Отпусти его, — просит Арсений в пустоту, но Серёжа в ответ только улыбается своей этой очаровательной улыбкой и молчит, словно упрекая Арсения за собственную глупость.

Боже, он ведь совершенно точно не был плохим человеком, и сам он — полный моральный урод, раз продолжает его так откровенно ненавидеть, но Попов не может больше так.

Может быть, Серёжа не был идеальным, но что-то подсказывает Арсу, что он был явно получше его, — по крайней мере, не стал бы соревноваться с тем, кого давно нет.

Если честно, Арсений никогда даже не думал, что однажды его соперником за чьё-то сердце станет призрак. До чего же нелепо, грустно и смешно!

Попов прекрасно помнит, что ничего хорошего после полуночи не происходит, — к тому же, он пьян и совершенно точно не в себе. Лучшим вариантом было бы пойти домой, но Антон продолжает ему звонить, а собственное глупое сердце бьётся в три раза быстрее в глупой надежде на то, что Антону не всё равно, что он тоже скучает и что их отношения — не простой фарс, подвязанный на сексе. Даже от мысли о подобном Арсения выворачивает наизнанку.

Ему бы пойти домой и хорошенько проспаться, но ноги ведут его к Антону — в общем и целом, как всегда.

Антон выдыхает с облегчением, когда открывает дверь и видит, что на его пороге стоит в хлам бухой Арсений. Он лохматый, щёки его раскраснелись и теперь горят румянцем, он держится за дверной косяк, чтобы не упасть, и выглядит до трогательного милым и родным, что Антон не может сдержать мягкой улыбки, которая сама по себе расползается на его губах.