— Зотов знает этого ублюдка, — говорит Антон, как только входит в кабинет.

— Теперь понятно, почему он начал драпать прямо через окно, — фыркает Арсений.

— Думаешь, он связывался с ним лично? — спрашивает Ваня.

— Судя по его пламенной речи — да. Линчеватель имел на него большое влияние.

— Но ты ведь понимаешь, что мы не можем держать его у себя вечно? У нас никаких доказательств, и рано или поздно нам придётся его отпустить, — резонно замечает Нурлан.

Мелкий засранец не признает свою вину, а улик у них ровным счётом ноль — только невнятные слова Влада, которые, возможно, он даже не повторит под присягой.

— Я дожму его. В конце концов, на деле он всего лишь зазнавшийся пиздюк. Явно переоценивший свою значимость в этом мире.

Арсений кивает головой. В Антона он верит как ни в кого другого.

Четырьмя годами ранее

Лето в этом году по-настоящему жаркое, особенно тут, на черноморском побережье. Южное солнце припекает голову, а лёгкий тёплый ветерок разносит повсюду яркий запах моря, заставляя вдыхать полной грудью, смешивая этот привкус жары с блаженной прохладой. Антон не бывал в Крыму с самого детства, ведь когда доходы отца стали расти, их отдых проходил в основном намного дальше необъятной Родины, так что он уже успел подзабыть, насколько красивым может быть полуостров.

На самом деле, он хотел поехать куда-нибудь на лазурные берега Италии, поваляться у бассейна с коктейлем в руках, чтобы всё включено и желательно без экскурсий. Серёжа думал о Таиланде, где можно полазать по экзотическим местам и попробовать не менее экзотическую кухню, но переезд потребовал слишком много средств, и зарплата полицейского диктовала свои правила. Антону приходится привыкать к новой жизни, где экономия становилась вполне обычной вещью, и поэтому в свой первый отпуск они отправились к Чёрному морю. Впрочем, на деле Антону всё равно: главное — вместе, а там хоть и в соседнее село поехать.

На Ай-Петри они поднимаются по канатке, но Серёже не сидится на месте — он уговаривает Антона подняться на самый вверх, куда идти приходится только пешком. Именно в этот момент Антон, как никогда, чётко понимает, что сигареты — зло. Он даже десяти метров пройти не успевает, прежде чем начинает задыхаться, как старик. Ещё и чёртова жара: ему кажется, что он успел умыться в своём поту.

— Антон Андреевич, Вам явно пора завязывать с курением, — освещая всё вокруг своей белозубой улыбкой, говорит Серёжа.

Кожа у него успела покрыться загаром, превращаясь в молочно-шоколадную, а тёмные волоски на кончиках ресниц забавно выгорели, но Серёжа всё равно просто до боли в глазах красивый, так идеально вписывающийся в этот южный колорит. Не то что Антон, типичный московский вампир, кожа которого от загара становится красной, а после слезает клочьями, словно он змея, решившая сбросить шкурку при смене сезонов.

— Активный отдых рассчитан не для меня, — честно признаётся Антон.

Не то чтобы он в плохой форме — в конце концов, время от времени им на работе приходится сдавать экзамены и совсем запускать себя нельзя, но горы… Чёрт, Антон их, правда, ненавидит.

— Давай поднимайся, не будь ленивой задницей, тут осталось-то всего ничего!

Антон с явным недоверием смотрит на крутой и просто бесконечный подъём, куда, словно кидая камень в его огород, резво поднимается пожилая пара, пока он умирает прямо на ближайшем камне.

— Иногда я не понимаю, почему шило в заднице у тебя, а страдать приходится мне.

Серёжа в ответ смеётся и тянет его за руку, помогая подняться. Антон, пыхтя, как старик, всё же медленно, но уверенно взбирается наверх.

— Боже, а ведь ещё вниз спускаться, — как старый дед, бурчит он себе под нос.

Серёжина ладонь так и норовит выскользнуть из потных рук, но он не отпускает, стойко продолжая буквально тянуть Антона выше.

— Сейчас скину тебя вниз, и покатишься, как колобок, — угрожает Сергей, но серьёзным не выглядит от слова совсем.

Улыбка почти не сходит с его губ. Серёже, правда, подошло бы жить здесь, на юге, среди таких же улыбчивых людей. Возможно, если бы они не были так влюблены в Питер, то смогли бы спокойно остаться где-нибудь, где всегда тепло. Крым разительно отличается от дождливого Питера — местные говорят, что солнце здесь почти круглый год и весна тут наступает рано, так же, как и в сентябре люди всё ещё купаются в море — бархатный сезон.

Говорят, это лучшее время года, чтобы побывать в этих местах. К счастью или к сожалению, отпуск у них выпадает на июль, самый жаркий месяц, хотя крымчане искренне смеются: ведь невыносимая жара начинается ещё в мае, после первых весенних дождей.

— Ты точно хочешь меня убить, — тяжело вздыхает Антон, поглядывая перед собой в надежде наконец-то увидеть окончание этого бесконечного пути.

— Поверь мне, Тош: когда ты окажешься наверху, то поймёшь, что всё это трудное восхождение было не зря, — обещает Серёжа.

Антону хотелось бы в это верить. Впрочем, он ведь не поэт и не художник, красот ему хватало и так, когда их поднимали по канатной дороге.

Тем не менее, стоит им подняться на вершину, Антон на самом деле понимает, как он был не прав. С одной стороны прямо перед ними раскинулась Ялта, а с другой открывается вид на небольшой Симеиз. Море переливается бирюзово-аквамариновым и, кажется, уходит в самое небо. Вокруг только вода, горы и бесконечные леса.

— Смотри, гора Кошка, — завороженно говорит Серёжа, притираясь к Антону вплотную.

— Почему «Кошка»?

Серёжа тяжело вздыхает и качает головой.

— Ну, разве не понятно, похожа она на кошку. Вот голова, — он тычет пальцем прямо перед собой, — а там туловище.

Антон никакой кошки там не видит. Красиво конечно, но, видимо, с фантазией у него полный ноль.

— А это тогда страус? — фыркает он, указывая на скалу, уходящую прямо в море.

— Почему страус-то? — с любопытством спрашивает Серёжа, не отрывая глаз от видов.

— Ну, вот шея и вот клюв.

Серёжа смеётся и, оглянувшись по сторонам, чтобы убедиться, что никому до них нет дела, быстро целует Антона в уголок губ.

— Дурачина ты, конечно.

Антон смеётся, продолжая нести всякий бред, от которого Серёжа тоже не может удержаться от смеха.

Тут, на вершине, и правда, невероятно красиво — дух замирает. На самом деле, Антон хотел бы остаться тут с Серёжей только вдвоём, но вся эта красота меркнет по сравнению с солнечной улыбкой, блестящими от счастья глазами и лучиками-морщинками в их уголках. Антон смотрит на Серёжу на фоне бескрайнего моря и понимает, что вот оно, произведение искусства куда красивее, чем любой художник мог бы нарисовать. У Антона сердце щемит от нежности, и этот момент он бы хотел отложить в свою копилку памяти навсегда, чтобы холодными питерскими зимами вспоминать море, горы, леса и Серёжу тут, кажется, на самой вершине мира.

***

Арсению у Антона некомфортно. Дело не в том, что его квартира как-то кардинально отличается от жилья самого Попова, а в том, что здесь он чувствует себя совершенно чужим. Словно он какой-то преступник, ворвавшийся в жизнь посторонних людей.

Проводить дни и ночи в квартире Арсения становится чем-то привычным, потому что там они оба только вдвоём, наедине друг с другом, а тут Антон даже на кровать его не пускает, словно он любовница, оказавшаяся тут по чистой случайности. И всё вокруг давит на него, буквально сводя с ума.

В коридоре его встречает Серёжина обувь, его куртки и пара шарфов, небрежно брошенных на комоде. На кухне его ждёт Серёжина чашка, вернувшаяся на место немым напоминанием, что именно он сидел тут, по утрам выпивая свой кофе. В спальне, куда они почти не заходят, в шкафу ровными стопочками лежат его вещи, на прикроватной тумбочке — пара наушников и книга с закладкой на тридцать шестой странице: Арсений знает, слишком часто это бросается в глаза. Но всё это — ещё ничего по сравнению с кучей фотографий, с которых Серёжа смотрит на него с усмешкой, словно говоря: это мой дом, мой мужчина, а ты — лишь временная замена, потому что любит он всё равно только меня. И самое ужасное то, что Серёжа прав абсолютно во всём, и чувствовать себя утешающим призом Арсению просто невыносимо больно.