Антон может сказать наверняка, что это был просто охуительный секс.
Они так и лежат, плотно прижавшись друг к другу, — всего остального мира просто не существует, только они и только друг у друга.
Арсений не знает, что будет дальше и как Антон будет вести себя теперь: в конце концов, это Шастун, и с ним никогда не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь. Но сейчас его голова пуста: всё, о чём он может думать, — это головокружительный оргазм и Антон, тут, рядом, прямо в его руках.
***
Утром Арсения будит будильник.
Первые лучи весеннего солнца пробиваются в комнату сквозь неплотно задёрнутые шторы, так и норовя попасть прямиком в глаза. Арсений морщится и спросонья нащупывает пальцами пустоту на соседней стороне кровати, отчего мгновенно остатки сна будто рукой снимает. В комнате всё ещё витает едва ощутимый запах табака и секса, напоминая Попову, что Антон ему не приснился и всё действительно произошло, вот только мысль о том, что тот снова сбежал, кошками скребёт прямо по сердцу.
Конечно, Арсений не надеялся, что Антон запрыгнет ему на шею с клятвами в вечной любви, — он вообще не уверен, сможет ли Антон в ближайшие годы открыть своё сердце настолько, чтобы там поместился ещё кто-то, кроме Серёжи, но, по крайней мере, у него была надежда — до того момента, как он проснулся один в своей постели.
Видно, не судьба.
Арсений тяжело вздыхает, потягивается, разминая затёкшие после сна мышцы, и встаёт с кровати, первым делом направляясь на кухню, где его ожидает сюрприз.
Антон смотрит, как серый табачный дым уходит куда-то ввысь, теряясь на пути к небу. На улице сегодня на удивление солнечно: наконец-то в Питере наступает настоящая весна, на деревьях набухают почки и прямо под окнами квартиры Арсения белым зацвела небольшая вишня, невольно притягивая к себе взгляд.
Серёжа так любил весну.
Эта пора года у него ассоциировалась с жизнью: природа просыпалась после зимней спячки, и всё кругом буквально дышало этой жизнью, заставляя верить в лучшее. Серёжа всегда улыбался первому весеннему солнцу, мягко щурился, заглядываясь на синее небо, а ближе к лету у него на носу всегда появлялись едва заметные веснушки, потому что даже солнце не могло удержаться от поцелуев.
Антон должен, но не может смириться с тем, что больше Серёжа никогда не увидит, как в город приходит весна.
И вроде бы ничего не изменилось: солнце всё так же встаёт на востоке и садится на западе, деревья цветут и небо такое же голубое, только вот как странно получается — Антон тут, а Серёжи больше нет. Вот тебе и ирония судьбы.
Возможно, он обманывает сам себя, надеясь на то, что с Арсением у него есть шанс на новую жизнь, может быть, просто накручивает себя, будучи уверенным, что он предаёт Серёжу, но факт в том, что сейчас он здесь, на этой самой кухне, с сигаретой в зубах, и Земля не сошла со своей орбиты, сегодня обычный четверг, как и много других до, — вот только он здесь, а Серёжи всё ещё нет, зато есть Попов, в одном нижнем белье, взъерошенный, как воробей, и с искренним, неподдельным удивлением на красивом лице.
— Ты здесь? — спрашивает он, словно, и правда, не ожидал застать Антона в своей квартире.
— Прости, не знаю, куришь ли ты тут, — отвечает Антон.
Арсений собственным глазам не верит, потому что был уверен почти наверняка — Антон сбежал, но вот он тут, в расстёгнутых джинсах, лохматый и до боли домашний, словно идеально вписывающаяся деталь в интерьер этого дома.
— Забей, — отмахивается Арсений, а чуть погодя всё же признаётся: — Я думал, ты сбежал.
Антон усмехается как-то совсем грустно, одним ловким движением выкидывает бычок в приоткрытую форточку и подходит ближе.
— Хватит уже бегать, набегались, — фыркает он и коротко целует в уголок губ, отчего сердце Арсения пропускает пару ударов. — Я в душ.
Внезапно всё вокруг начинает играть другими красками, словно жизнь вообще началась с чистого листа, и Антон, так идеально вплетающийся в жизнь Арсения, — прямое тому доказательство.
Теперь Попов, и правда, верит в то, что дальше они смогут пробовать вместе, начать всё так, как пожелают сами, ведь Антон прав: слишком долго они убегали от друг друга, точнее, Антон бежал от него. Арсений не позволит ему быть одному, потому что вместе они обязательно справятся, что бы ни произошло.
Шестью годами ранее
Впервые это происходит с ними ещё в Москве. На тот момент они только начинают встречаться по-настоящему, и держать свои чувства в узде ой как непросто — может быть, поэтому они привлекают к себе слишком много ненужного внимания, напрочь забывая, в какой стране они живут. Это нормально, когда ты влюблён до того, что трясутся коленки.
И кажется, это ведь Москва, большой мегаполис, где, наверное, почти каждый третий — гей или, на крайний случай, бисексуал. Вот только от этого более толерантной столица не стала, и людям, проявляющим свои чувства слишком живо, здесь приходится уметь себя защитить.
К счастью, они с Серёжей это умеют, вот только осадок всё равно остаётся. Будучи натуралом всю свою сознательную жизнь, Антон впервые сталкивается с этим едким «пидор» и прочими словами явно не самого приятного содержания. На деле Серёже хватает всего пары ударов, чтобы разогнать зарвавшихся малолеток, — Антон даже сделать ничего не успевает, равно как и отойти от этой не самой приятной сцены.
— Ну ты чего? Не загоняйся так, — просит Серёжа и словно назло всем снова берёт руки Антона в свои.
По большей части, людям, конечно, всё равно: в этом городе вообще всем друг на друга наплевать, и они идут мимо, даже не обращая внимания на двух парней. У всех есть дела куда поважнее. И любопытными москвичей уж точно не назовёшь.
— Думаешь, мы делаем что-то неправильное? Плохое? — растерянно спрашивает Антон.
Его кризис ориентации ещё не прошёл до конца, и он благодарен Серёже за то, что тот настолько терпелив по отношению к нему.
— Что за бред? Думаешь, любить тебя — плохо? — с мягкой, понимающей улыбкой отвечает вопросом на вопрос Сергей.
Антон правильного ответа не знает: он вообще не знает многого, что положено знать парню в его возрасте. Серёжа старше, оттого, наверное, мудрее, и не загоняется по всякой ерунде. Серёжа видел мир за пределами своей зоны комфорта, его родители не ограждали его от жизни и научили самостоятельно принимать важные решения, в отличие от Антона, за которого все решения принимал отец.
— Я не знаю, правда, не знаю. Всю жизнь нам внушают, что такая любовь — совсем не то, чего ждут от нас родители и общество.
— Ну, ты ведь живёшь не для общества — ты живёшь в первую очередь для себя, — возражает Серёжа.
И кажется, логики в его словах хоть отбавляй, только одно Антону всё ещё не понятно.
— Тогда какого чёрта они просто не могут оставить нас в покое? Я ведь не доёбываюсь до чужого человека только потому, что его баба жирная, к примеру. Мол, найди себе кого похудей.
Пример, наверное, не самый лучший, но Серёжа смеётся, отчего у Антона на душе становится немного теплее.
— Просто люди привыкли жить в своём ограниченном мире, где есть «правильно» и «неправильно», и всё, что выходит за эти рамки, заставляет их агрессировать. Они сами живут по правилам и хотят навязать их другим. Это нормально для недалёких людей.
Антон и сам долгое время загонял себя в рамки, жил так, как посчитает нужным отец, он и навязал ему почти всё в его жизни. Серёжа был первым выбором, который Антон сделал сам.
— Не парься, солнце, однажды всё быдло сдохнет, — усмехается Лазарев, пробегаясь пальцами по светло-русым волосам Антона.
— Я не жалею, что выбрал тебя, правда, — отвечает Шастун.
Чувства просто переполняют его, бьются через край, грозясь затопить всё вокруг. Думал ли Антон когда-нибудь, что сможет полюбить так сильно, что все другие просто перестанут для него существовать?
Антону нет дела до того, что скажет его отец, когда узнает, нет дела до этих недалёких быдлонов, готовых окрестить их кем угодно, — всё это, по сути, не имеет никакого значения, если рядом с ним будет Серёжа.
