— Антон, — зовёт его Егор, — ты как?

Глупый вопрос, конечно, но реакция Шастуна Егора, по меньшей мере, пугает. Лицо его — каменная маска, не выражающая ничего.

— Всё нормально, — словно на автомате отвечает Антон. — Это Серёжино тату, я его узнал. Жду отчёт.

И так же, словно робот, уходит. Егор не знает, стоит ли идти за ним следом, да и что вообще люди говорят в подобных ситуациях — одно ему ясно как божий день: Антона сейчас нельзя оставлять одного.

— Как же так, Серёга, — тяжело вздыхает он, оседая в своём кресле, — как же так?..

Арсений не ожидает увидеть Антона так скоро — он на самом деле вообще не ожидает увидеть его сегодня, а потому буквально вскакивает на ноги, когда тот возвращается в кабинет.

Все голоса в один миг стихают, и взгляды всех присутствующих упираются в Шастуна. Никто ничего не спрашивает — да и что тут спросишь, на самом деле, и Антон, конечно же, тоже молчит.

Впрочем, Арсению много не нужно — он уже научился читать его по лицу, и то, что он видит там сейчас, заставляет собственное сердце сжиматься в груди от сильнейшей боли. Этого не может быть, так просто не должно было произойти!

Арсений головой понимает, что все они, возможно, просто откладывали неизбежное и что рано или поздно этот день всё равно бы настал, но теперь, когда это действительно случилось, он совершенно не знает, что делать, чтобы Антон окончательно не закрылся в себе. Да, он может многое, но, несмотря на это, он далеко не волшебник, и починить разбитое сердце, наверное, совсем не в его силах.

— Мне нужно, чтобы вы прочесали всю информацию о Сергеевой. Копайте землю, делайте, что хотите, но мне нужно знать всех, с кем она имела даже незначительный контакт, — ледяным голосом бросает Антон и утыкается в бумаги по делу, не поднимая ни на кого взгляд.

Никто ничего не говорит — Арсений тоже, но реакция Антона пугает его не на шутку. Было бы куда проще, если бы он не держал все эмоции в себе — Арсений не знает, что всё это только потому, что Антон держится из последних сил, чтобы не сойти с ума.

Так проходит целый день. Антон не идёт домой, даже покурить не отходит, просто сидит за рабочим столом, периодически обзванивая всякие кружки китайского и прочую дребедень. Арсений не видит его слёз, и лицо Антона — непроницаемая каменная стена, а потому, когда всё это заканчивается, он, словно самый настоящий маньяк, тащится за ним.

Антон не знает, зачем идёт домой, не знает, зачем вообще дышит или просто передвигает ногами — он смотрит, но больше не видит ничего. Всё, что имело до этого смысл, рассыпалось, как пыль. Антон бы и рад сигануть с ближайшего моста, но не сейчас. Он должен отмстить, и когда ублюдок попадётся ему, то может не рассчитывать на правосудие — Антон решит всё сам. Даст ему то, что он заслужил.

Антон не хочет думать о том, что пришлось пережить Серёже перед смертью, — все его мысли занимает только одно: он не успел, был недостаточно сообразителен и не пришёл, когда Серёжа больше всего на свете нуждался в нём и его помощи. Ублюдок издевался над ним, мучил, а Антон был далеко, спал в их грёбаной постели, ел, пил кофе и дышал, когда не имел на всё это ровным счётом никаких прав.

Антон хочет просто лежать с бутылкой в руках, уставившись в потолок, и он совершенно не хочет видеть Арсения, в очередной раз появившегося у него на пороге.

— Я не оставлю тебя одного, — упрямо заявляет тот, когда Антон собирается захлопнуть дверь перед самым его носом.

Впрочем, Антону слишком всё равно, чтобы спорить и делать хоть что-то, — он просто оставляет дверь открытой и уходит, чтобы через две минуты Арсений молча уселся рядом. Так и проходит их ночь: они просто молчат, не смыкая глаз. Арсений сидит рядом и задумчиво глядит в окно, пока Антон находится где-то совершенно точно не здесь.

Так проходит почти месяц. Антон работает на износ, копает, ищет, снова и снова загоняя себя в тупик, но не сдаётся, а по ночам они с Арсением просто молчат, с перерывами на беспокойный сон.

Антон не понимает, почему Попов не уходит, зачем тратит своё время и всё ещё пытается отыскать в нём то, что давно умерло, но не прогоняет: с Арсением легче — по крайней мере, он в этом аду не один.

В один из дней Дима вызывает Арсения к себе в кабинет. Он долго молчит, мнётся, неловко переступая с ноги на ногу, прежде чем заговорить.

— Мне кажется, что лучше Антона отстранить от этого дела.

Арсений не может поверить своим ушам. Неужели Дима, и правда, только что это сказал?

— Нет, Вы не можете так с ним поступить.

— Ты не понимаешь. Антон — мой друг, но я не слепой и вижу, что он совершенно не в себе.

Возможно, Антону сейчас приходится нелегко, ведь он почти не говорит, полностью закрылся в себе и никого не пускает ближе, чем уже позволил себе подпустить Арсения, но упрекнуть его не за что — он работает, не жалея себя, и Дима просто не имеет права забирать у него это дело.

— Это Вы ничего не понимаете, кажется. Если зовёте себя его другом, то должны знать, что это дело — всё, ради чего он всё ещё просыпается по утрам. Жизнь отняла у него любимого человека, а Вы хотите отнять у него возможность самолично наказать того, кто разрушил его счастье.

Дима стыдливо опускает глаза. Возможно, у Арсения всё же получилось до него достучаться.

— Приглядывай за ним.

Арсений кивает в ответ. Ему не нужны указания, чтобы быть рядом, — он прекрасно справляется и без чьих-то советов.

А ночью впервые за всё это время Антон наконец-то начинает говорить.

— Когда я его впервые увидел, то совсем ещё пиздюком был. Серёжа был старше меня, это его второе образование. Но тогда я ещё не понимал, что с первого взгляда меня в это гейское болото затянуло, — горько улыбается Антон. — Я долго мучился, не мог понять, что со мной происходит. Почему его глаза такие красивые и почему от его улыбки коротит пиздец как. Мне, правда, понадобилось слишком много времени.

Кто бы только знал, насколько счастлив Арсений наконец-то слышать этого голос.

— Но в итоге ведь всё было не зря? — спрашивает Попов — осторожно, чтобы не спугнуть.

— Ты знаешь, если в жизни мы можем выбирать тех людей, из-за которых по итогу нам будет адски больно, то я сделал правильный выбор. Я ни о чём не жалею.

На следующее утро они вместе едут на кладбище.

Антон не ходил на похороны Серёжи: смотреть и осознавать, что всё это реально, он тогда не мог. Лучше так, подальше от этого, чтобы всё ещё оставалась хоть какая-то призрачная надежда на то, что, возможно, где-то там он ещё жив.

Антон кладёт на сырую землю пару цветов и долго смотрит на дорогое сердцу имя на могильной табличке, пока по щеке катится слеза, теряясь где-то чуть ниже подбородка.

Что ж, по крайней мере, Серёжа у него был, а это куда лучше, чем не знать его никогда.

По дороге домой Антон неожиданно говорит:

— Спасибо тебе, Сень. Правда.

Арсений на секунду отрывается от дороги, чтобы взглянуть на это дорогое сердцу лицо.

— За что?

— Ты не должен был ничего из того, что делал, не должен был, но ты всё равно был рядом, а это многое для меня значит.

Арсений чувствует, как сердце заполошно бьётся в груди и на губах сама по себе расползается глупая улыбка.

— От меня так просто не избавишься, — отвечает он.

Арсений не знает: может быть, это всего лишь блики солнца, но на секунду ему кажется, что на чужих пухлых губах мелькает ответная улыбка.

Двумя годами ранее

Весной, где-то накануне своего дня рождения, Серёжа серьёзно заболевает ангиной.

Вообще-то иммунитет у Лазарева хороший — на памяти Антона болезнь ни разу не сваливала его в постель, а потому в этот раз Антон пугается не на шутку. Когда температура у Серёжи поднимается почти под сорок, он, несмотря на все протесты больного, всё-таки вызывает врача. Тот, к слову, и обозначает всё простым словом «ангина» и выписывает целую кучу лекарств, которые должны поставить Серёжу на ноги буквально за неделю.