Антон тяжело выдыхает прямо в поцелуй и первое время просто лежит неподвижно, позволяя Арсению нежно прикасаться своими губами к его. Это пока что даже поцелуем в полной мере не назовёшь, но у Арсения сердце замирает, а тело Антона пробирает дрожью — и он сам запускает свой язык в чужой рот, переступая через последнюю черту.
Целовать Арсения непривычно, у него тонкие, чувственные губы, сам он горячий, как печка, и пахнет чем-то приторно-сладким, даже несмотря на то, что пили они вместе и Антон всё вокруг провонял своим табачным запахом.
Шастун так давно не целовал никого, не растворялся в другом человеке, позволяя ему вести и тонуть в этих ощущениях. Арсений не торопится, но постепенно поцелуи из нежных становятся обжигающе-страстными, и Антон чувствует, как чужие сильные руки блуждают по его угловатому телу в надежде пробраться под толстовку. Впрочем, у Арсения это получается довольно быстро.
Руки у него горячие, настойчивые, оглаживают торс и мягко пробегаются по кромке джинс, отчего Антона просто лихорадочно трясёт. Арсений отрывается от этих манящих губ и оставляет несколько поцелуев на длинной шее, сдерживая себя, чтобы не вгрызться туда зубами.
Антон забыл, как тепло и хорошо бывает вот так отдаваться кому-то без остатка. Арсений настойчив и берёт всё, что только Антон может ему предложить, он совсем не похож на нежного, мягкого Серёжу и глаза у него сейчас почти синие, не светло-карие, и оттого внезапно Антона пробивает ощущением неправильности происходящего.
Где-то там, далеко, — Серёжа совсем один, тогда как Антон впервые в жизни позволил себе ему изменить.
Эта мысль, словно молния, вспышкой озаряет всё в голове Антона, и он резко отталкивает Попова от себя, до того сильно, что тот едва не валится с дивана.
Арсений смотрит перепуганно и дышит загнанно, будто пробежал марафон. Антон и сам испуган не меньше. Как он мог поступить так с Серёжей, как хватило ума поддасться и забыть про того, кто важнее всех?
— Что не так, Тош? — мягко, стараясь не сделать ещё хуже, спрашивает Арс.
Он ведь знает, что Антон тоже хочет, что желание их обоюдное и что не только Арсения коротит при виде его.
— Никогда так больше не делай, — чётко, едва ли не по слогам чеканит Антон.
— Но ты ведь тоже этого хотел, хватит от себя бегать, мы ведь взрослые люди, — пытаясь воззвать к голосу разума, говорит Попов.
Из зелёных глаз словно в одно мгновение уходит всё тепло, и теперь Антон смотрит остро, резко, обжигая холодом до костей.
— Я занят. У меня есть пара. Так что лучше уходи.
Арсению больно, как будто его сердце взяли в руки, разорвали на куски и швырнули к ногам, как ненужный хлам. Его накрывает такой злостью, что едва ли он может в полной мере осознать, что говорит.
— Пара? Ты серьёзно? Кому легче от того, что ты положил себя в гроб рядом с ним?! Отпусти наконец-то и дай себе шанс двигаться дальше!
— Свали отсюда нахрен, — рычит Шастун, едва сдерживая себя чтобы не заехать по перекошенному графскому личику.
У Арсения весь мир перед глазами рушится и от боли почти невозможно дышать. Он в очередной раз ударяется об эту холодную стену, что Антон так лелеет внутри себя.
— Его всё равно не вернуть! — бросает Арсений, поднимаясь на ноги и оставляя Антона наедине со своими демонами.
Антон не может контролировать себя, когда кидает пустую бутылку прямо Попову вслед. Лишь когда хлопает входная дверь, его пробивает.
Он рыдает, как подросток, свернувшись калачиком прямо на маленьком диване, и просит у Серёжи его простить. Кажется, у Антона просто талант ломать всё, что имеет в его жизни хоть какое-то значение.
Его изнутри выворачивает, ломает в крошево, и в голове только образ Серёжи, его глаза и улыбка, а ещё Арсений, понимающий такой и целующий с жаром и искренней самоотдачей. Антон ненавидит себя за то, что почти изменил тому, кого клялся любить всю жизнь, ненавидит Арсения за то, что пробрался под кожу и переступил черту, и ненавидит Серёжу, потому что он не рядом, потому что его просто нет. Он жалок: разбит, потерян и уже давным-давно мёртв.
Четырьмя годами ранее
Первый серьёзный скандал с Серёжей Антон, наверное, запомнит навсегда.
Всё происходит из-за банального пустяка, скорее даже, из-за ревности Антона, которая не даёт ему покоя, хотя он давным-давно пообещал себе не вести себя, как доморощенный Отелло, и не устраивать Серёже разборок из-за подобной херни. Тем не менее одно дело — говорить и верить в это и совсем другое — свои обещания исполнять.
Серёжа приходит домой только к двенадцати ночи, немного пьяный, счастливый, с расслабленной улыбкой на губах. И всё бы хорошо, если бы Антон не знал, с кем его благоверный зависал в баре всё это время.
С Димой Сергей знакомится почти сразу, как только они обзаводятся работой в Питере. Он — один из следаков, с виду весь такой приятный и положительный, что не сразу поймешь, какие тараканы водятся в его голове. Антону он почему-то не нравится сразу, но тем не менее ради Серёжи он обещает себе потерпеть и искренне, от всей души терпит, пока не видит, каким взглядом этот лощёный мудозвон смотрит на Лазарева.
Антон такие взгляды знает хорошо: Дима этот — не первый, кто на Серёжу смотрит как на лакомый кусок мяса, но вот только у него отчего-то получается подобраться ближе всех. Серёжа этого, конечно же, не замечает. Он просит Антона не быть дурачиной и не ревновать по пустякам: вроде как Дима — неплохой приятель и им есть, о чём поговорить, но Тошу своего он не променяет ни на что. Этого внушения хватает ещё на пару месяцев, ровно до сегодняшнего дня.
Антон изводит себя до нервного тика, представляя, как этот мудак зажимает Серёжу где-нибудь в туалете, настолько, что в итоге сам начинает искренне в это верить. Он реально хочет ехать туда и вытрясти из обоих душу, уже готовый застать эту парочку сосущейся без каких-либо зазрений совести, но Серёжа сам возвращается домой. И тогда-то Антона срывает.
Он орёт что есть силы и даже бьёт посуду по всем стереотипам ревнивой жёнушки, не слушая никаких доводов Лазарева, — впрочем, того тоже хватает ненадолго, он взрывается, как самодельная бомба, резко и убийственно, кричит в ответ и даже на эмоциях едва не запускает кроссовком Антону прямо по голове. Они цапаются до того момента, пока Антон из тупости своей природной не выкрикивает что-то особенно обидное — сейчас он не помнит даже что, но в ответ Серёжа хлопает дверью и уходит прямо посреди ночи, оставляя Антона одного.
Только тогда он в полной мере осознаёт, что натворил.
Антон хочет самолично разбить голову о стену, потому что, видимо, такая у него карма — портить всё. Серёжа ведь на деле даже не сделал ничего: разве сам Антон не задерживался с коллегами допоздна, едва ли не приползая домой, и то, не своими силами, а с помощью Вани или Димы, любезно доставившими его домой, в руки к Серёже? Лазарев никогда не устраивает истерик, терпеливо укладывает в кровать, а утром готовит завтрак, кидает в стакан с водой аспирин и улыбается так понимающе, вроде как «дурачина ты, Тоша, но всё равно люблю». Жаль вот только, Антон таким благоразумием похвастаться не может. И нет бы объяснить всё по-нормальному, дать понять, что ревнует не потому, что идиот (хотя и поэтому тоже), а потому что любит так, что весь мир меркнет по сравнению с его глазами и улыбкой, но вместо этого сразу начинает с порога орать и кидаться обвинениями.
Что же ты будешь делать, кретин, если Серёжа больше не вернётся сюда никогда?
Эта мысль заставляет Антона болезненно поморщиться и до боли сжать кулаки. Он выкуривает почти целую пачку сигарет и снова накручивает себя до такой степени, что когда открывается входная дверь, он готов на коленях у Серёжи просить прощения, лишь бы тот не уходил больше никогда.
Серёжа, лохматый и взъерошенный, как воробей, грустно улыбается, а в руках его — какой-то совсем небольшой букет цветов. Он улыбается немного грустно и кидает на него взгляд украдкой.
