Он открывает коробку и тянется к тумбе с ножами, но вовремя осекает себя.

— Можно?

Антон качает головой. Он серьёзно спрашивает, после того как сам лично устроил тут перестановку? Это вообще нормально, что посторонний человек знает, где и что тут лежит?

— Чего уж там, — бросает он, прежде чем рассыпать по чашкам кофе.

Чай Арсению не предлагает: сам Антон его не пьёт, а гостей, как показала практика, он больше не ждёт.

— Любишь сладкое? — спрашивает Арсений, нарезая злосчастный торт.

Антон на секунду задумывается: даже такой простой вопрос теперь вызывает у него трудности. Раньше он любил сладкое: пирожные с кремом, и чтобы крема побольше, шоколадные конфеты или просто леденцы — сейчас же он не уверен больше ни в чём.

— Не знаю, — честно признаётся он.

— Всем нравится сладкое, уверен, тебе тоже зайдёт, — добродушно отвечает Арсений и снова, как у себя дома, тянется к полке за тарелками, чтобы положить на них по кусочку торта.

Торт с виду, и правда, вкусный, йогуртовый, с красивыми золотистыми коржами, как Антон раньше любил.

— Пришёл поговорить о тортиках?

Арсений тяжело вздыхает и неловко заламывает пальцы, прежде чем начать говорить.

— Ты прав, я не должен был хозяйничать тут и уж тем более трогать вещи Сергея.

— Хорошо, что ты это понимаешь, — отвечает Антон.

— Но я вижу, что тебе тяжело. Почему ты держишь всё это в себе? Может быть, тебе станет легче, если ты сможешь с кем-то об этом поговорить?

— Слушай, Сеня, мне, конечно, приятно, что тебе не насрать и всё такое, но чего ты от меня хочешь? Думаешь, припёрся сюда с тортиком и виноватыми глазами, и я начну тебе душу изливать?

Арсений этого, конечно же, не ждёт — было бы слишком самонадеянно поверить во что-то подобное. В конце концов, это Антон, и подобрать к нему нужный ключик почти что невозможно.

— Нет, просто… — Арсений запинается на секунду. — Знаешь, когда я только начал работать в полиции — это было довольно давно — мне попалось одно дело любопытное: девчонка лет восемнадцати написала заявление, что её избивает парень. Она была из неблагополучной семьи и съехалась с ним ещё в шестнадцать лет. Все говорили не лезть в это дело, мол, сходи проведи беседу и забудь о них, что вроде такие, как она, постоянно строчат заявления, а после забирают, утверждая, что ошиблись и парень ни в чём не виноват. Они на самом деле были правы: через пару дней она прибежала и слёзно просила прощения, что вроде как она погорячилась и никто её не бил. Вот только я-то прекрасно видел ссадины и синяки. Я пошёл к ним и пригрозил мерзавцу сроком, а на следующий день она прибежала к моему начальству с претензией. Мне сделали выговор, а девчонку эту через неделю нашли мёртвой — парень этот силы не рассчитал и приложил её хорошенько головой.

Антон, невольно заслушавшийся историей, понимает, что в полиции таких дел пруд пруди. Ему самому в начале карьеры не приходилось сталкиваться с бытовухой лишь по той причине, что отец изначально обеспечил его хорошей должностью. Арсению же пришлось, кажется, пройти через все прелести этой дрянной работы.

— И к чему ты мне эту историю сейчас поведал?

Арсений поднимает на него взгляд своих невозможно голубых глаз.

— Просто в том момент я понял одну вещь: не всегда мы можем повлиять на ход событий, даже если мы очень сильно этого хотим. Иногда просто происходит то, что должно произойти.

Арсений, судя по всему, ещё и философ хренов.

— То есть ты считаешь, что нужно просто смириться и плыть по течению, как кусок говна? — спрашивает Антон.

Его такая позиция совсем не устраивает. Он привык барахтаться до последнего, как та самая жаба, что взбила сливки в масло.

— Нет, я говорил скорее о принятии того, что уже произошло.

— Я понял, на что ты намекаешь, — довольно резко бросает в ответ Антон, — но я не собираюсь молча играть в принятие, пока лично не увижу его живым или…

Договорить у Антона не получается.

— Я понимаю, — участливо говорит Арсений.

— Нихрена ты не понимаешь! Что ты знаешь вообще об этом? Представь, что от тебя оторвали половину — твою лучшую половину, заметь! — а после заставили с этим жить и влачить своё никчёмное существование дальше. Как тебе смириться с таким, а, господин философ?

Да, возможно, Антон на взводе и зол, но, по крайней мере, больше нет этой пустой маски безразличия на его лице. Этот Антон настоящий — и он нравится Арсению куда больше, потому что не держит свою боль только при себе.

— Он был моим всем, моим грёбаным миром. Ты представить себе не можешь, через что мы прошли, чтобы получить всё это! А потом какой-то ублюдок просто забрал его у меня! Это не жизнь, Арсений. Поэтому не нужно от меня ждать того, чего я просто физически не могу!

Антон убегает в другую комнату, прежде чем Арсений успевает увидеть слёзы в уголках его глаз. Неужели именно этого он и хотел?

Антон уходит на балкон, где выкуривает, кажется, полпачки сигарет — он не помнит, когда последний раз его так бросало на эмоциональных русских горках. Он так давно не говорил ни с кем о Серёже, о том, что чувствует в этом сраном мире без него, что теперь его просто трясёт, и мысли никак не хотят собираться в кучу.

Он проводит наедине с собой, по меньшей мере, полчаса, а потому, когда возвращается, совсем не ожидает застать Арсения на том же месте, где он его и оставил.

На столе стоит свежезаваренный кофе, и в тарелках всё так же лежат кусочки торта.

Арсений по-доброму, мягко и осторожно улыбается, прежде чем отодвинуть немного стул.

— Садись, будем пить кофе, — мягко говорит он, и от этого голоса Антону почти что хочется разреветься вновь.

Боже, он так давно был один, что и забыл, как это, когда кому-то действительно не всё равно.

========== С Днём Рождения, милый ==========

Утром первым делом Антон отправляется домой к Наташе Сергеевой. В душе всё ещё теплится призрачная надежда застать девушку в её квартире — возможно, она боится и просто прячется, что было бы лучшим из всех возможных вариантов.

После вчерашнего вечера он чувствует себя до странного воодушевлённым, его, как никогда, переполняет энергия и желание двигаться дальше, словно всё скопившееся в нём отчаянье Арсений вот так вот просто скомкал и выбросил в окно, заряжая Антона на подвиги. Это непривычно, ведь за эти полгода Шастун просто привык жить на автомате, просыпаться только потому, что Линчеватель всё ещё на свободе, и заставлять себя идти и делать хоть что-нибудь, дабы не сдохнуть от тоски с очередной бутылкой в руках. Арсений, безусловно, вносит разлад в его устоявшуюся систему ценностей, и пока что Антон не понимает в полной мере, хорошо это или плохо. Он думает о нём чаще, чем хотелось бы, и это вовсе не то, что нужно ему на данный момент.

Антону честно не нравится, что в мыслях о Серёже появляется кто-то лишний, тот, кого там точно быть не должно, и это немного выбивает его из колеи. Впрочем, отрицание — вещь пускай и хорошая, но не всегда эффективная. Антон не может не признать, что с появлением Попова что-то в его жизни определённо пошло на лад.

Антон тратит как минимум час на то, чтобы добраться в самые ебеня северной столицы. Райончик тут, мягко сказать, не самый благополучный, полный наркоманов и другой швали вроде мелких воришек и проституток. Отец Самойловой был бы в ужасе, узнай он, что его дочь бывала в таких местах. Впрочем, теперь ему всё равно, как и самой Дарье — Антон им честно даже немного завидует: хотел бы он так — ничего не чувствовать и больше ни о чём не переживать.

Он поднимается на второй этаж, немного морщась от стойкого запаха мочи в подъезде. Ему, конечно, приходилось дышать чем-то намного похуже: разложившееся трупы — то ещё удовольствие, но к ним он привык. Дверь в квартиру Наташи довольно обшарпанная и грязная — сразу видно, что хозяева совсем не думают о чистоте. Ещё до того, как ему открывают дверь, Антон знает, каких людей он увидит за ней.