— И что же ты выбираешь? Саморазрушение? Вместо того чтобы смело смотреть в будущее и строить новую жизнь, ты продолжаешь цепляться за прошлое, которого уже нет. Нельзя жить с призраком за спиной, нельзя заживо похоронить себя рядом с ним, как ты этого не понимаешь?

Арсений даже на месте подпрыгивает, когда рядом с его лицом в стену припечатывается чужой кулак. Антон дышит тяжело, словно загнанный в ловушку зверь, и в глазах у него столько боли, что, кажется, можно ощутить её на себе. Арсений вовсе не хотел до такого доводить, но он, правда, хочет, чтобы Антон наконец-то снова стал живым.

— Ты ничего не знаешь. Никогда больше не трогай его вещи и говорить о нём не смей — ты не имеешь на это никаких прав. И вообще, впредь держись от меня подальше!

Это последнее, что говорит Шастун, прежде чем уйти, громко хлопнув дверью.

Арсений понимает, что, возможно, поступил необдуманно, — в конце концов, Антон прав, он не должен был хозяйничать в чужой квартире и уж тем более не должен был говорить все эти вещи, потому что Антон ещё не отпустил, потому что он всё ещё, как минимум, не готов.

Он понимает, что своей выходкой отдалился от Антона в лучшем случае на двести шагов назад — он едва-едва подобрался хоть чуточку ближе, и вот опять всё по новой. Держаться подальше было бы правильней, в конце концов, Арсений и сам не понимает, на кой-чёрт ему сдался кто-то настолько сломленный, не способный двигаться вперёд — какого чёрта он к нему вообще в друзья набивается, если самому Антону оно нахрен не сдалось? Тем не менее, врать себе Арсений никогда не умел. К Антону тянет какой-то непонятной, необъяснимой силой. Антона хочется разгадать, как сложный ребус, найти правильный ключ и проникнуть в самую душу, помочь ему выбраться из ямы и вытащить наружу настоящего Шастуна — того улыбчивого, позитивного парня, которого он видел на фото.

Только вот в одном Арсений уверен наверняка: Серёжа постоянно будет невидимой тенью стоять между ними, и как с этим бороться, Арсений абсолютно точно не знает, ведь его тут даже нет, чтобы соревноваться с ним за внимание Антона воочию. Боже, неужели Арсений действительно должен тягаться с тем, кого, скорее всего, уже давно даже в живых нет? Это кажется безумием: Серёжа наверняка на самом деле был хорошим человеком, вот только сказать Антону «Живи» он больше не может, а Арсения Шастун слушать не станет никогда.

Впрочем, Арсений сложности любит, и отступать совершенно не в его правилах. Да, он сглупил, возможно, даже больше положенного, но это вовсе не значит, что ничего нельзя исправить.

***

Когда Антон возвращается в кабинет, все бросают на него настороженные взгляды, тем не менее, спрашивать ни о чём не решаются, резонно опасаясь навлечь на себя гнев начальника, который явно сегодня не в духе.

Арсений возвращается только спустя десять минут, немного взъерошенный, но, слава Богу, целый и невредимый.

— У нас любопытная информация по Самойловой всплыла, — говорит Нурлан, когда все более-менее погружаются в работу.

— Слушаю, — коротко бросает Антон.

Он всё ещё в полной мере не пришёл себя, а слова Арсения то и дело на повторе звучат в его голове.

— Мы поговорили со всеми её подругами и выяснили, что она около месяца назад рассказала им о загадочном парне, в которого она вроде как влюбилась прямо с первого взгляда. Впрочем, имени его она не называла, зато окрестила его блондинчиком. Если мы имеем дело с Линчевателем, то, выходит, теперь мы знаем о нём хоть что-то, — начинает свой рассказ Нурлан.

— Ага, или в общем и целом всё так же ничего — сколько блондинов каждый день ходит по Питеру, — фыркает Ваня.

Нурлан бросает на него хмурый взгляд.

— Мы не закончили, — прерывает его Лёша. — Фишка в том, что у Самойловой вроде как была лучшая подруга, Наташа Сергеева — родители не знали об их общении, так как Наташа не из семьи богатеев, а отец Самойловой был против таких «ненужных» знакомств. Тем не менее, они с Самойловой дружат ещё со школы. Подружки её богатенькие эту Наташу явно недолюбливали, да и не тусовалась она с ними, но примечательно то, что если кто и знает про этого незнакомца, так это она. Но вот в чём загвоздка — о Наташе этой ничего не слышно с того самого дня, как пропала Самойлова.

Это уже становится любопытно. Антон наконец-то включается в работу, стараясь не обращать внимания на явно раскаивающийся взгляд Попова.

— Пропала?

— А кто его знает, в полицию обращений о пропаже не поступало, — отвечает Нурлан.

— Тогда найдите мне её адрес и родственников, завтра наведаюсь к ним, — распоряжается Антон.

Судя по всему, Линчеватель оказывается куда хитрее, чем думалось изначально. Выходит, что жертвы с самого начала сами шли к нему в руки, даже не подозревая об этом ничего. С другой стороны, всё это выглядит крайне рискованно для него: что, если бы Самойлова или кто-то другой, проговорился о нём — или он как-то умудряется повлиять на своих жертв, дабы не выдать себя так глупо?

— Что по больницам? — спрашивает Антон.

Работа — его дело чести — продолжается.

Рабочий день проходит в основном за бумагами: Антон внимательно изучает отчёт Егора и всех остальных ребят, в очередной раз не получая никаких зацепок в отношении врачей. По крайней мере, теперь у них есть подруга Самойловой, которая, возможно, хоть немного сможет подвести их к описанию Линчевателя. Антон почти уверен, что Самойлова не могла не поделиться своей влюблённостью хоть с кем-то — девушки болтливы по своей природе, и она не могла быть исключением.

Домой Антон возвращается всё ещё в дерьмовом настроении.

Ему хочется выпить, но вчерашняя гулянка всё ещё напоминает о себе хреновым самочувствием, поэтому такие подвиги он предпочитает оставить на потом.

Антон не ждёт гостей — их на самом деле не было тут довольно давно, поэтому очень удивляется, когда около десяти вечера раздаётся стук в дверь. Он на всякий случай не забывает взять табельное оружие, прежде чем подойти к двери — в конце концов, в его деле никогда нельзя быть уверенным в своей безопасности. Он ожидает чего угодно, даже того, что Линчеватель решил лично расправиться с ним, но уж точно он не готов услышать голос Арсения по ту сторону двери.

— Я знаю, что ты не спишь. Я пришёл мириться.

Антон убирает пистолет и раздражённо вздыхает.

— Проваливай нахрен, Попов.

— Прошу тебя, я просто хочу поговорить. Я был неправ, признаю, но если ты мне не откроешь, я буду сидеть тут всю ночь и петь песни — громко.

Блять, и за что только этот псих свалился на его голову! Антон бы и рад уйти, забить хрен на этого ебанутого, но правда в том, что тот на самом деле просидит тут до утра — в этом Антон не сомневается, как и в том, что распевать песни он не забудет точно. Именно поэтому он всё же открывает дверь.

У Арсения в руках небольшой торт и улыбка во все тридцать два на лице. Он немного лохматый, и мешки под глазами выделяются сегодня как-то особенно сильно. Он смело шагает внутрь и в пару движений вылезает из своих кроссовок, чтобы без разрешения прошагать на кухню.

— Я знаю, ты злишься и не хочешь со мной говорить — и это нормально, я часто делаю вещи, о которых потом жалею, и ты не первый, кого я вот так зацепил, не подумав, но пойми: я на самом деле не хотел ничего плохого — всего лишь помочь.

Антон молча проходит вслед за ним на кухню и, немного подумав, всё же ставит чайник на огонь. Какие-то зачатки гостеприимства, несмотря ни на что, в нём всё ещё остаются.

— С чего ты взял, что мне нужна помощь?

Вообще-то Антон лукавит: помощь ему нужна, он знает это, но признать не может — это выше его сил. Слишком упрям для того, чтобы кого-то о чём-то попросить, даже если предлагают сами.

— Это немудрено. Я не хочу давить и навязывать то, что тебе не нужно, но поверь, нам всем нужен кто-то, кто выслушает.

— Предлагаешь себя на эту роль? — фыркает Антон.

— Я не самый плохой собеседник, — улыбается в ответ Арсений.