По прибытии Арсений рассчитывается с водителем и с трудом вытаскивает Антона из машины. С виду Шастун худющий, как палка на ножках, но на деле жилистый и довольно тяжёлый. Сам Арсений, конечно, тоже не маленький, но высоченному Шастуну не ровня. Длинные ноги путаются меж собой, а Арсений никак не может занять хотя бы более-менее выгодного положения, ещё и Антон не помогает от слова совсем, наваливается на него, как куль, и сопит вовсю.
Арсений не знает как, но, наверное, с божественной силой он всё-таки затаскивает Шастуна на четвёртый этаж. Кажется, ему не повредит наведаться в спортзал, потому что язык буквально висит на плечах.
Он прислоняет Антона к стене, пытаясь удерживать его в вертикальном положении, и зовёт его, пытаясь докричаться до пьяного сознания.
— Антон, где ключи? — спрашивает он, руками ощупывая дутую куртку в поисках искомого. — Где ключ, мать твою?
Ответа ноль. Возможно, будь Антон хоть чуть-чуть трезвей, точно надавал бы Арсению по щам, но сейчас он, как говорится, тут царь и бог, а потому без зазрений совести лезет Антону в джинсы — не в том самом смысле конечно, а только в карманы, и всё во имя поиска ключей.
Задница у Шастуна совсем тощая, и сексуальности в этом ноль, но Арсению отчего-то нравится, и он, забив на позывы совести, задерживает руку в заднем кармане немного дольше положенного, прежде чем выудить оттуда ключ. Полапать начальника — чем не приятный бонус за собственные подвиги?
В коридоре Арсений едва не валится наземь, перецепившись о длинные ноги Антона, благо Попов успевает удержать равновесие, иначе оба точно заработали бы себе парочку синяков. В темноте видно плохо, Арсений пару раз перецепляется через какой-то хлам, прежде чем наконец-то дойти до спальни и сгрузить свою ношу на постель. Антон падает поперёк кровати морской звездой и снова невнятно ворчит, хмуря светлые брови.
Арсений, словно примерная жёнушка, стягивает с него кроссовки и куртку, не без удовольствия снимает джинсы, открывая себе вид на длинные ноги, и помогает выпутаться из широкой пайты. Затем даже одеялом накрывает, на что Шастун довольно причмокивает своими сладкими губами и сворачивается калачиком на широкой кровати.
Кровать, и правда огромная, видно, что брали на двоих. Арсений невольно представляет, как раньше на этой самой кровати спал уже небезызвестный Серёжа, как обнимал Антона и как тот улыбался в ответ своей особенной улыбкой. От этих мыслей сердце неприятно сводит болезненной судорогой. Антон на этой огромной кровати смотрится совсем одиноким.
Арсений честно собирается принести ему стакан воды и свалить, но любопытство берёт верх, когда в зале он замирает у полки с фотографиями.
Арсению, по хорошему, нужно немедленно убраться отсюда, его никто не приглашал и уж точно не давал добро лазить в чужих вещах, но пересилить себя уже выше его сил, он включает ночник и берёт в руки одну из рамок с фотографией. На ней Антон в объятиях красивого подкачанного парня. Понять, кто этот парень, труда не составляет.
Серёжа этот в самом деле красивый. Чёрные волосы, модная причёска, улыбка, как у кинозвезды, и глубокие тёмные глаза с лучиками морщинок в уголках. На следующей фотке за их спинами виднеется море, красивый закат, чайки, и Антон улыбается так счастливо, тепло и по-настоящему, что даже щемит в груди. Неужели он, правда, раньше был таким, освещал своей улыбкой, кажется, всё вокруг? Арсению жаль, что он такой улыбки пока что не заслужил. Не нужно быть тонким психологом, чтобы понять: люди на фотографии влюблены друг в друга. Это видно по открытым позам, эмоциям и улыбкам. Арсений уверен, что Серёжа этот — хороший человек, но отчего-то будто в момент проникается к нему какой-то нехорошей завистью. Его никто и никогда не любил так, тем более кто-то такой особенный, как Антон.
Он ставит фото на место и только сейчас замечает, на что похожа квартира Антона: в шкафу Серёжины вещи лежат ровными стопочками, видимо, ровно так же, как в день, когда он пропал, в коридоре висит его куртка, на полках стоит его обувь и чуть ближе к двери яркие кеды, судя по всему, тоже его. На столе чашка, забавная такая, с его именем и погонами по ободку. Антон ничего не трогал, будто законсервировал тот день, когда Серёжа был тут в последний раз. Арсению кажется, что он буквально чувствует эту чужую всепоглощающую тоску и боль. Так жить нельзя — Арсений в этом уверен.
Помимо прочего, в квартире он обнаруживает настоящий бардак. Пустые бутылки, переполненные окурками пепельницы, грязная посуда. Антон явно не планирует тут убирать.
Арсений всё ещё должен уйти, правда, должен, он не имеет права видеть всё это, но пронизывающее до костей одиночество Антона двигает им без его воли. Арсений собирает мусор, раскладывает вещи по местам, приоткрывает окно, чтобы выветрить застоявшийся дым, и моет посуду. Он долго смотрит на злосчастную чашку с прилипшим почерневшим остаткам кофе внутри, но все же решается и моет её тоже, уже чистой отправляя в шкаф. Квартира как-то незаметно преображается в нормальный, довольно-таки уютный дом. Арсений видит, что всё здесь сделано с любовью. Что люди обживали тут всё под себя и вили своё гнёздышко в надежде прожить тут вместе долгие счастливые годы. Антон превратил это место в пещеру, предпочитая переносить своё внутреннее состояние на всё окружающее внешнее, поэтому Арсений преображением жилища гордится. Так намного лучше.
Он набирает стакан воды и достаёт из своей сумки аспирин, прежде чем вернуться обратно к Антону в комнату. Он собирается просто оставить всё это и уйти — и так натворил уже больше, чем следовало, но когда он разворачивается к двери, то слышит, как болезненно стонет Антон, видит испарину на его лбу и то, как он мечется по кровати, словно ищет помощи.
— Антон, — тихо проговаривает Арсений, осторожно усаживаясь на самый край кровати. — Тише, всё хорошо.
Он не знает, кого успокаивает: себя или его, но видеть Антона таким уязвимым и открытым ново и странно. Арсений хмурится, кусает губы, и от следующей фразы его сердце буквально забивают в тиски, сжимая до основания.
— Серёжа… — стонет Антон, зовёт его раз за разом, словно он — единственное, что может его спасти.
Арсений действует скорее на инстинктах, когда крепко сжимает большую ладонь в своих руках и мягко проговаривает раз за разом:
— Тише, я тут, я с тобой.
Тем не менее это помогает, Антон наконец-то успокаивается, складка меж бровей разглаживается, и лицо снова становится по-детски умиротворённым. А Арсений буквально слышит, как шарашит собственный пульс, иногда сбиваясь с ритма. Ему больно, но хорошо вот так держать Антона за руку, спасать его от кошмаров. Помогать ему. Какого черта с ним вообще происходит?
Он испуганно подскакивает на ноги и буквально вылетает из чужой квартиры, понимая, что, кажется, заигрался в благодетеля. Пока он не знал Антона с этой стороны, ему было намного легче. Но сейчас, когда он увидел его такого уязвлённо открытого, когда буквально заглянул к нему в душу, понял его страхи, прочувствовал одиночество, всё внутри него сделало огромный кульбит, и в какую всё это сторону клонит, Арсений прекрасно понимает, не маленький давно. Он так хотел спасти Антона, что не заметил, как помощь понадобилась ему.
Пятью годами ранее
Антон словно в замедленной съёмке наблюдает, как в очередной раз злосчастная полка рушится прямо на глазах. Он едва ли не рычит от безысходности, хотя на деле получается лишь раздосадованный стон, ибо потратил он на её сборы добрых сорок минут. Долбаные китайцы, неужели нельзя писать инструкцию на русском языке?
— Нужно было всё же оплатить сборку, — усмехается Серёжа, устало привалившись к стене и лениво потягивая пиво.
Он со своими кухонными полочками справился уже около часа назад и теперь, пытаясь хоть как-то охладиться, приговаривает уже вторую бутылку. На улице сегодня охренительно жарко, кондёра у них пока что ещё нет, а воздух из открытых настежь окон скорее нагоняет ещё больше жара. Антон чувствует, как пот стекает по вискам и спине, и клянёт на чём свет стоит эту грёбаную мебель.
