Антон смеётся. Он привык к этим мелодраматичным фразочкам, словно вырезанным из какой-нибудь романтической комедии. Они определяют Серёжу как личность, с какой-то её стороны. Серёжа — романтик, Антон же излишним романтизмом никогда не страдал. Он не умеет красиво говорить и делать широкие жесты, но Серёжа понимает его без слов, словно читает его мысли одним лишь взглядом — и что это тогда, если не судьба?

— Мне тоже тут нравится. Уже не так страшно, что приходится барахтаться самостоятельно.

— Рано или поздно это должно было произойти. Или ты жалеешь?

Жалеет ли Антон, что променял свою безбедную, абсолютно бесцельную жизнь на Серёжу? Конечно же, нет! Даже думать об этом смешно.

— Дурачина совсем! С милым рай и в шалаше, слыхал о таком?

Серёжа довольно улыбается и совсем легонько пихает Антона коленом.

— С Ирой всё было бы проще.

Конечно, было бы: папа был бы доволен и мать театрально не хваталась бы за сердце. У него была бы обеспеченная жизнь, машина, работа и большой дом, может быть, пара детишек в кучу и собака, но стоит ли это всё возможности никогда не узнать Серёжу, никогда его не поцеловать, не держать его за руки и не быть рядом? Ответ очевиден.

— Они однажды смирятся. К тому же, не я один рискнул всем.

— Мои навряд ли, — тяжело вздыхает Сергей. — Вот только срать я на их мнение с высокой горы хотел. Я счастлив.

В этом Антон с ним спорить не собирается. Да, у них нет тут ничего, но в этом-то и прелесть, стартовать с самого низа, чтобы гордиться собой, но уже не просто так.

— Знаешь, в детстве мама мне говорила, что звёзды — это те, кого больше с нами нет. Каждая звёздочка в небе загорается для кого-то, чтобы освещать этому человеку путь, — мечтательно тянет Лазарев, уставившись в ночное небо.

Антон знает: Серёжа любуется россыпью звёзд, он говорит, что ночное небо прекрасно — знал бы он, насколько прекрасен он сам.

— И ты в это веришь? — фыркает Шастун.

В отличие от него, Серёжа в детстве не был обделён вниманием, его мама рассказывала ему сказки на ночь и всякие бредовые волшебные истории вроде этой. Родителя Антона были слишком заняты собой и работой, и у него не было ни малейшего шанса верить в чудеса.

— На втором курсе я загадал желание на падающую звезду, — усмехается Серёжа.

— И как? Исполнилось?

Серёжа загадочно улыбается, смотрит так внимательно и снова отворачивается к небу.

— Ну, ты ведь со мной.

У Антона сердце сжимается от нежности и безграничной любви. Он и не думал, что вообще возможно любить кого-то так.

— Истратил желание на такой хреновый подарочек. Мог бы загадать Райана Рейнольдса на худой конец, — смеётся Антон.

— Да уж, ты тот ещё презент на Новый год. Но я, знаешь ли, не жалуюсь.

— Ещё бы ты жаловался, — закатывает

глаза Антон.

— Звезда падает, — с детской непосредственностью замечает Серёжа.

Он жмурит глаза и одними губами что-то шепчет, наверное, очередное желание. Серёжа всё ещё верит в чудеса, и если уж откровенно, с ним рядом Антон тоже готов поверить в них.

Наши дни

Антон выдыхает серый дым прямо в открытое окно. Это вторая сигарета подряд, она медленно тлеет в его длинных пальцах, сверкая в темноте ярким огоньком. Он смотрит в холодное, усыпанное звёздами небо, и думает, а сможет ли он найти там ту самую звезду, которая укажет ему правильный путь, если она вообще там есть такая — хотя Шастун наверняка знает, что небу нет никакого дела до его бед. Но всё равно каждый раз он смотрит на падающие звёзды и просит только одного: пусть Серёжа будет жив, далеко, не рядом, но жив, и тогда Антон обязательно справится, обязательно найдёт его, чего бы ему это ни стоило. Он хочет верить в то, что желания исполняются. Серёжа верит — значит, и он сможет.

Антон не хочет возвращаться в пустую холодную постель. Не хочет пить кофе на этой кухне в одиночестве. Дом больше не кажется домом, и всё чаще ему комфортнее спать на неудобном диване в участке, чем приходить сюда, где каждая мелочь напоминает о том, что он потерял.

Вообще-то он не слабак и не привык складывать руки, пока есть хоть какая-то призрачная надежда, но всё чаще ему думается, что вот он, конец, и дальше двигаться просто некуда. Дима говорит, что это депрессия. Антон ни в какие депрессии не верит, не для него это, вот только сил бороться почти нет и вставать по утрам становится слишком тяжело, потому что кажется, что смысла в этом ноль. Линчеватель ускользает от него невидимой тенью каждый раз, когда кажется, что он наконец подобрался к нему поближе, и это, конечно, злит, но с каждым днём куда больше попахивает безнадёгой. Серёжа был бы не рад, узнай он, что Антон похерил всю свою веру в лучшее, да и в себя самого, в общем-то, тоже. Блядство в том, что Серёжи тут нет, а мысли о нём сводят с ума и словно раз за разом загоняют в замкнутый круг, выхода из которого Антон категорически не видит.

Он почти смиряется с мыслью, что поспать всё равно нужно, когда его телефон мелькает новым оповещением. Шастун мысленно готовится к худшему, ведь ночью ему пишут только по одной причине: где-то нашли новый труп — но вместо этого он получает от Арсения какое-то дурацкое видео с играющими котами. Антон пялится на эту ерунду добрые пять минут, пытаясь переосмыслить всю абсурдность ситуации, а потом быстро набирает короткое сообщение.

Антон Шастун

Ты серьёзно?

Арсений Попов

Улыбнись!

Да он же пиздец какой ебанутый, и где только делают таких? Обычно Антон легко понимает, чего ждать от человека, и читает каждого как открытую книгу, но этот словно ребус, который невозможно разгадать. Они знакомы от силы неделю, а Антон от слова совсем не может понять, что творится в этой голове. Сказать, что Попов странный, — это почти ничего не сказать.

Арсений Попов

Хороших снов, Антон Андреевич :)

Следом приходит ещё и этот дурацкий смайлик в конце, словно им по пятнадцать. Антон не хочет улыбаться, но улыбка сама появляется на его губах. Это первое сообщение, где ему не пишут об очередном трупе или не присылают фотографии изуродованных тел. Сегодня ночью он впервые спит, не просыпаясь каждые полчаса от кошмаров в развороченной постели. И это странно, равно как и сам Арсений.

Антон немного опаздывает, тогда как пунктуальный Арсений уже топчется у главного входа в университет. На нём большая красная парка и штаны в тон, он сверкает всё теми же голыми лодыжками, которые, кажется, уже вообще не чувствительны к перепаду температур. Он снова сияет своей белозубой улыбкой при виде Антона и машет ему рукой. Шастун в ответ только хмуро кивает головой, когда подходит ближе.

— Как спалось? — бодро спрашивает мужчина.

И откуда только столько позитива в их откровенно дерьмовой ситуации?

— Твоими стараниями, — фыркает Шастун.

— Я рад, — отвечает Попов и едва ли хвостом не виляет, как щенок при виде хозяина.

Антон ничего не отвечает. Они вместе заходят в здание, когда Арсений снова начинает задавать вопросы.

— И кто этот эксперт, который сможет нам помочь?

— Один старый знакомый, он преподаёт тут китайский, да и вообще хорошо во всей этой теме плавает: он помог нам с фениксом в своё время. Думаю, и сейчас будет полезен.

С Владом его познакомил Серёжа. Они учились вместе в школе и были едва ли не лучшими друзьями, пока жизнь не раскидала их по разным сторонам. В своё время Влад закончил медицинский и поначалу даже практиковал, пока его сестра не умерла на операционном столе. Была признана врачебная ошибка, но у доктора получилось откупиться — с тех пор с медицинской практикой Влад завязал раз и навсегда. Переехал в Питер, как и они с Серёжей, чтобы начать жизнь с чистого листа, отучился на инъязе и посвятил себя науке и студентам. Серёжа всегда отзывался о нём только самым лучшим образом, и когда он пропал, Влад обещал помочь чем угодно, сделать всё, что нужно, чтобы вернуть Серёжу домой. Влад был одним из тех, кто, как и Антон, не верил в то, что Серёжи больше нет. Это сближало их в какой-то степени и подкупало Антона, ведь горе, разделённое на двоих, переносится хоть немного, но легче.