Ноги сами вынесли её обратно на улицу, в тот сад, мимо которого совсем недавно проходил Влад. Что ей двигало? Точно не здравый смысл. И не внутренняя сущность. Сейчас она словно со стороны наблюдала за собой. Как бежит босыми ногами по холодной траве, как цепляет кожей колючие кусты роз, как накидывает на себя пахнущий пеплом и нотками гниения плащ.

Стена, за которой скрывался спрятанный от неё мир, становилась всё ближе. Сейчас её размажет по ней. Или шандарахнет током. Что угодно, но точно не пропустит. Защита этого не позволит. Печальный опыт уже был. Регина, всё ещё смотрящая на это как бы сверху, хотела крикнуть, что не нужно. Что нужно притормозить, но не могла произнести и слова. Её эфемерное «я» зажмурилось в ожидании удара. Но удара почему-то не последовало.

Силуэт в плаще прошёл через стену, как через вязкий кисель. Пара секунд, и вот она уже на другой стороне. Почему? Неужели магия распознала в вещи хозяина и отступила, не решаясь связываться с некромантом? Такое могло быть, хотя и вряд ли.

Неважно. Всё равно: как и почему. Главное, она свободна. Впервые за последние месяцы она принадлежит только себе. Плавающее где-то в воздухе сознание толчком вернулось в тело Фокс. Она снова она. Она свободна. И вольна сама выбирать, куда ей идти…

Регина оказалась на перекрёстке. Три развилки, посредине большой камень с указателем: «налево пойдешь ― смерть призовёшь, направо пойдешь ― истину обретёшь, прямо пойдешь ― себя найдёшь». Смерть призывать она точно не собиралась. Истину найти не отказалась бы, да всё же предпочтительней было сперва разобраться с собой. Так что выбор очевиден: прямо.

Туда она и направилась.

В сине-море океане, на острове Буяне… так обычно начинаются сказки. Междуречье сложно было назвать островом, но его берега тоже окружала бескрайняя синева. И было в Междуречье три царства: Медное, Серебряное и Золотое. Когда-то едины, но ныне разделены. Причину этого давно уже позабыли, да она и неважна, но для тех, кто особо любопытен пускай будет так: когда-то у царя было три сына, и чтобы те не враждовали между собой, каждому досталось по трети государства. Земли поделились, да такими и остались.

Каждому царство досталось своё диво. Одно гордилось верной дружинной ― тридцатью тремя богатырями, возглавлял которых дядька Черномор. Помимо этого, имелось и другое чудо: уже известное молодильное дерево с золотыми яблоками, что охраняли Жар-птицы.

Другое царство славилось трехглавым огнедышащим драконом, обитающем в горном ущелье. Ещё и болтливом, так как умел тот говорить. Поговаривали, что это колдун, которого когда-то проклял второй колдун. Много отважных юношей рвались убить монстра, обычно, чтобы завоевать руку и сердце царской дочери (да и от права на трон никто бы не отказался), вот только ни один смельчак не вернулся.

Третье царство растило собственных богатырей, не наёмников, как первое, а своих родных. Одним из таких был Никита, местный кожевник. В своё время этот богатырь не раз отправлялся на подвиги во имя правителя, однако давно ушёл на покой в силу возраста. Но однажды в городе объявился другой бравый молодец. Ладный, широкоплечий, с кулаком размером с человеческую голову, полный сил и желания карать правых и виноватых.

Чрезмерно полный сил, что рано или поздно непременно сыграло бы с ним злую шутку, так как в запале однажды он едва не задушил голыми руками личного стража царя. Никита Кожемяка был добр сердцем, а потому спас глупца от виселицы, а парня взял себе в обучение, сделав учеником. Звали молодца Василием и дело учителя у него никак не спорилось. Не желал он быть кожевником, а желал быть настоящим богатырем. И желал подвигов.

Делать нечего. Пришлось Никите обучать его владению оружием. Вот только мечи, топоры и булавы Василию не понравились. Куда больше его радовал рукопашный бой. Вечно Вася влезал в местные разборки, соревнуясь с кем придётся. И на медведя с голыми руками пойдет, и один против пятерых выступит. Молодая кровь бурлила в крепком теле, и укоротить её было невозможно. Вот только неудачлив был Василий. Вечно попадал в передряги.

Так и выходило: хотел помочь, а получалось, что лишь хуже делал. Просили дров нарубить ― гору наделает, да покажется, что мало. В итоге срубит растущую во дворе берёзу, а та упадет и крышу проломит. Скажут печь натопить ― не пожадничает, вся изба в дыму стоять будет. Кошку достать с дерева попросят ― прибьёт ненароком. Местные уже знали, что лучше с Василием не связываться и обходили его стороной. А богатырь чах и грустнел. Уж очень хотел он полезным быть.

Так и отбивал удручённо мысом громадного сапога траву у порога, пока не прослыхал про трехглавую говорящую ящерицу в соседнем королевстве. Красавица-царевна, ровно, как и полцарства Васю не интересовали, а вот шанс потягаться с дивом заморским… разве может быть что-то лучше? Радостный царь, довольный бескорыстными помыслами, благословил его и помахал на прощание. Никите Кожемяке ничего не оставалось, кроме как тяжело вздохнуть и снарядить ученика в путешествие опасное.

Шёл Василий пешком. Ни один конь не смог бы выдержать его физической мощи, кобылке просто переломало бы хребет. Так что путь ему предстоял долгий, но весёлый. Так прошла неделя путешествия, а следом и больше. Время теряло очертания, счёт рассветам же Вася не вёл, сбился уже на третьем. А заблудился и того раньше, но упорно шёл на запад, как велел Никита.

То, что он идёт не туда стало понятно, когда на смену бескрайним лугам на Василия выскочил сумрачный лес. Густой, тёмный, с терпким запахом застоявшегося болота. Очень скоро появилась и сама топь, от которой поднимался и зависал на уровне человеческого роста удушливый туман. Сапоги Василия начали увязать в воняющей тине. Насмешливо квакали в илистых кустах лягушки, наблюдая за попытками богатыря выбраться. Долго он барахтался, упрямо пробираясь вперед, туда, где вдалеке горел маленький огонёк.

Туман, словно не желая пропускать чужака, становился всё гуще, оседая налётом на языке, но Вася не сдавался. Наконец, старания окупили себя ― вязкое болото начало его отпускать. Ещё четверть часа и он стоял перед низким заборчиком, собранным из кривых колышек на чьи концы, как декоративные украшения, были насажены черепа. Человеческие.

За забором угадывалась покосившаяся на одну сторону избушка, частично ушедшая правой стороной в трясину. В стороне нарезали круги каркающие вороны. Из трубы клубился дым. В единственном окошке горел свет от камина, он и привлёк его.

Василий озадаченно почесал репу, разглядывая вбитую в землю табличку с выцарапанными на ней гвоздём неровными буквами: «ЕсЛи ПрИшЛи, УхОдИтЕ. ДаЖе ЕсЛи Не ПрИхОдИлИ, вСё РаВнО пРоВаЛиВаЙтЕ». Он, кажется, догадывался, куда попал. И всё же рискнул. Как там учил его учитель?

– Избушка, избушка. Встань по-старому, как мать поставила. К лесу задом, ко мне передом.

– Придурок. Она ж неживая. Куда она тебе встанет? ― рассмеялось болото. А, нет. Это было не болото, а вынырнувшая откуда-то из спутанных ветвей молодая девушка. Точно не страшная старуха с крючковатым носом и бородавкой на подбородке, что вроде как должна жить в этом месте.

Огненно-рыжие волосы были убраны под платок, завязанный на манер тюрбана, правда узелком вперед. Понять цвет волос можно было только по бровям и выпавшей на лицо пряди. Белое платье-рубаха спущено дальше некуда, оголяя плечи и декольте, что под угрозой позора не позволили бы себе местные барышни. На талии красовался узорчатый цыганский платок. Под ним шелестела понева до щиколоток. На сгибе локтя висела плетёная корзинка.

Красавица всем красавицам красавица. Девушку уродовал лишь шрам, проходящий через бровь с глазом и рассекающий половину лица.

– Ты Баба-Яга? ― на всякий случай переспросил Василий. Вдруг за маской молодой девицы прячется трехсотлетняя старуха с единственно целым зубом?

Девица обиделась.

– Сам урод. Припёрся, ещё и обзывается. Чего надо?