Встаю на носочки, тихонько толкаю створку.

Открыто.

Цепляюсь за карниз, неловко подтягиваюсь на руках.

Весна, все тает, с крыши мне на макушку кап-кап.

С трудом заползаю в окно. С подоконника прыгаю в своей комнате.

Фух.

Справилась.

Так, а сумочка моя…

Черт.

Животом ложусь на окно, высовываюсь на улицу. Где-то она в кустах, темно, ничего не видно.

И тут слышу, как в комнате позади меня щелкает ночник.

И за спиной у меня разгорается слабый красноватый свет.

В испуге оглядываюсь. И замираю.

В кресле у кровати сидит он. Широко рассставив ноги в идеально выглаженных серых брюках, на подлокотниках покоятся широкие ладони. Рукава тонкой льняной рубашки закатаны, пара верхних пуговиц расстегнуты.

Шелковый галстук у него в руке, он лениво помахивает им, как подоводком, он словно хозяин, а я…

– Ты почему в моей комнате? – лучшая защита – нападение, и я нападаю. – Я ее запирала, кажется.

Его лицо в тени, слабые очертания подбородка и губ, темный взгляд из-под густых бровей сливается с мраком.

Четко видно лишь руку, и этот галстук, который он лениво наматывает на кулак.

– Ты запирала, – хрипловато подтверждает он. – А я отпер.

Он встаёт из кресла. Чуть потягивается, как сытый зверь, высокий и крупный, как гризли, но так пластичен, по-мужски идеален, сколько раз я видела его в один трусах – боже мой.

Ведь он живёт в этом доме.

И я тоже здесь живу.

– И как часто ты сбегаешь ночами гулять? – шаг, ещё шаг, он приближается ко мне. – И возвращаешься домой через окно?

– Первый раз, – вжимаюсь в подоконник. Вид у него угрожающий, хочется сигануть на улицу, едва сдерживаюсь. – У подруги день рождения…– лепечу, когда он останавливается почти вплотную ко мне.

От его тела будто искры шпарят. Не спасает кожаная куртка, одежда – слабая преграда, меня током бьёт от него. Что со мной творится в последние дни.

Я сама не своя.

– Первый раз, – повторяет он шепотом. Его лицо приближается к моему, и я перестаю дышать. Он чуть слышно втягивает воздух у моих губ. Отклоняется, улыбается краешком рта. – Вином пахнешь. Ты ещё и пила.

– Один бокал, – тоже шепчу. Представляю, какая нервотрёпка мне за это грозит от тети и умоляюще смотрю на него, – такое больше не повторится. Пусть это останется между нами. Пожалуйста. Ты ничего не видел. Ладно?

Он смотрит на мои губы. Долго, пристально, в спину мне дует ветер, а в груди жарко от его близости, и я на этих контрастах почти теряю сознание, в тишине жду его решения.

– Это останется между нами, – наконец говорит он. – Если, – он делает паузу, поднимает глаза, смотрит в мои, – если будешь хорошо себя вести. И сделаешь то, что я хочу.

– А…– облизываю пересохшие губы. В его словах улавливаю нечто неправильное, он не должен так со мной разговаривать, от его тона нарастает странная вибрация в животе. – Что ты хочешь?

– Немного, – его рука касается молнии на моей кожанке. Тянет, расстегивая. – Сними куртку.

– Зачем?

– Потом встань на колени, – продолжает он, сам дергает одежду с моих плеч, заставляя меня вздрогнуть. – А потом…

Его взгляд спускается вниз, и я тоже машинально смотрю туда – на вздыбленную ширинку брюк.

Он берется за ремень:

– А потом я покажу, что тебе делать.

Несколько часов назад

За окном только-только светает, зеваю и нятягиваю одеяло до подбородка, по утрам так холодно, не хочется вылезать из кровати.

Прикрываю глаза, уговариваю себя вставать, сегодня важный день. Сначала в институте семинар, потом семейный в кавычках обед, а вечером день рождения у моей Полечки, подруга мечтает закатить грандиозный праздник.

В соседней комнате раздается приглушённый стон.

Боже. Опять.

Морщусь и открываю глаза. Кошусь на часы.

Ну да, утренний секс строго по расписанию.

Стон повторяется.

За ним следует скрип кровати.

За ним задушенный голос:

– Савва…ах.

Ах, Савва.

Этот мужчина, которого сейчас ублажают – он каждую ночь мне теперь снится. В том, что ублажают его, а не он – уверена, видела. Знакома с ним всего несколько дней, но уже знаю – Савва любит минет по утрам.

Картонные стены, это невозможно. К тому же, дверь они не закрывают.

Он обычно сидит на кровати, опираясь на ладони, запрокинув голову. Она у него в ногах.

Она – мамина сестра.

Младшая.

Вроде бы.

Но мама давно вышла замуж и переехала из нашего городка, а меня подселила к Тамаре, когда я ещё училась в школе.

Тамара – она, в общем, неплохая, который год мечтает найти спутника жизни. Приличного. С загородным домом и автомобилем представительского класса.

Пока ещё ей не везёт.

Хо.

Злорадствую, да.

Поскольку, ладно, на самом деле Тамара – это дьявол во плоти, но идти мне, увы, некуда, я и здесь-то живу, как Золушка. Уборка, готовка, стирка, глажка. Друзей приглашать нельзя, домой возвращаться не позже десяти.

Это дом Тамары, и правила ее. И нарушать их можно лишь ей.

Пару месяцев назад я пренебрегла запретом и пришла из гостей в половину одиннадцатого.

Рассчитываться пришлось стипендией. Покупать ей новые туфли.

Штрафы, штрафы. Это почти смешно, она будто дочь гаишников, свое дело знает.

Втыкаю наушники в уши, включаю музыку, выползаю из кровати. Плетусь в ванную.

Для этого надо выйти в коридор.

И пройти мимо их комнаты.

Первые дни стеснялась, но они все равно ничего не замечают вокруг.

Когда заняты "этим".

Ерунда, ещё немного. Летом окончу первый курс. И мы с Полечкой переедем.

Куда подальше.

Из этой попки на окраине мира.

Здесь лишь филиал нашего агроэкологического института, а на второй курс можно перевестись в большой город.

И снимать квартирку. Маленькую, на двоих.

Нам хватит.

Босиком тихо ступаю по холодному полу, возле их комнаты останавливаюсь. Дверь открыта, как обычно, и я, не удержавшись, походя смотрю туда.

Савва в привычной позе на кровати, она у него в ногах.

Смотрю на его запрокинутую темную голову, на голый рельефный торс – и на секунду перехватывает дыхание, и сама замираю, и даже кровь в венах останавливается словно. Никого красивее, чем этот мужчина, не встречала за свои восемнадцать лет, и неясно, откуда он, вообще, в нашем городе взялся.

Знаю лишь, что приехал несколько дней назад.

Видела его одежду, такая у нас даже не продается.

А его обувь.

А часы.

Все как из каталогов для богатеньких Буратино, прожигателей жизни, хотя, он уже и не так молод – ему лет тридцать пять, и в глаза бросается, что к яркой внешности в комплекте прилагается опыт.

Он держит крашеные в оттенок красного дерева волосы Тамары.

Насаживает ее голову. Вдавливает ее лицом в свои бедра.

Она с мычанием подчиняется его рукам. Я ее слышу даже сквозь музыку в ушах.

И опять бесстыдно подглядываю. И когда уже совесть просыпается и толкает меня дальше в ванную, Савва поднимает голову.

И наши взгляды, мой светло-серый и его ореховый, схлестываются.

Щеки будто кипятком обдает.

Роняю телефон, выпадают наушники. Савва усмехается, какой кошмар.

Срываюсь с места, и торопливо несусь в ванную.

Чищу зубы, не могу успокоиться, такая трясучка, мой организм в зоне турбулентности.

Разглядываю в зеркале свое бледное лицо, спутанные светлые, почти белые волосы.

Я чуть ли не Снежная Королева, только мне не хватает яркости. Ресницы пушистые, но в цвет волос. Глаза большие, но невыразительные, скучно серые. Фигурка, вроде как, хорошая, но ростом не вышла.

Не то, что Тамара.