Например, Байрон, Эйнштейн, Дарвин. Легче от перечислений знаменитых фамилий не становилось. Здоровому человеку навряд ли подобное придет в голову спать с сестрой. Пусть это было почти и одна попытка и после произошедшего я позорно сбежал. Мне стоило остаться и попробовать объяснить свое поведение, но я струсил. Одно дело любить сестру как полагается, другое ее желать. Мне не примириться с последним. И благодаря настрою психотерапевта я все же ей звоню.

– Привет, Ника.

Между прочим, ее полное имя Вероника. Я всегда звал ее Ника, равно как и она звала всегда сокращенно. Никаких там Саш.

Я вообще не знаю, когда меня так звали в последний раз. Может, при рождении. Или пока живы были родители. Разговор между нами не клеился. Она хотела знать где я, что делаю. Даже на расстоянии тысячи километров она пыталась вновь взять меня под контроль.

Я всегда был ее послушным мальчиком. Теперь она разговаривала со мной как с провинившимся малышом. Звала домой.

Довольно грубо прервал ее изливания о том, как ей тоскливо и скучно без меня. Возможно, она говорила правду. И возможно сама в нее верила.

Я знаю, что схлестнуло нас вместе.

Ее одиночество в браке. Колоссальная разница не только в возрасте, а в мировоззрении, во вкусах. Она продала молодость в обмен на благополучие. Красоту на возможность не нуждаться. Она плохо жила, бедно. И знала цену деньгам. Ника никогда не говорила о том, как они с Димой познакомились. Смотря на нее, еще удивительно красивую после рождения трех детей, я видел в ней ту девчонку 17 лет. Она никуда не делась. Выросла. Взросление всегда дается тяжело. Мечта может сбыться, а может и нет. И иногда за ее осуществление мы платим слишком много. Цена непосильна, но мы все равно протягиваем руку.

Я помню наши длинные вечера вместе. Она казалась необыкновенной хрупкой в то время. Бесконечно грустные глаза, полные отчаяния. Ника много пила, я составлял ей компанию. Мне было 17, довольно романтический возраст. Чаще всего я мнил себя рыцарем, особенно когда не давал ей допить бутылку до конца.

Между нами не существовало тайн, я мог разбудить ее среди ночи и предложить выйти покурить, и она всегда шла. Курить, кстати я научился от нее. Она курила такие противные ментоловые сигареты, помогала с уроками. Благодаря ей я никогда не чувствовал себя одиноким или ненужным после смерти родителей. Ника выполняла роль старшей и понимающей сестры на отлично. Я знал о ее желании писать, публиковаться и втайне от нее отправил ее первую рукопись в издательство. Она тогда жутко надулась на меня. У нас были прекрасные отношения, пока она все не испортила.

Да, я отдаю себе отчет в том, что сам виноват не меньше. Мы слишком похожи с ней. Не только внешне, разумеется. Хотя и внешне похожи. Все, что во мне есть от нее. Жажда знаний, любовь к классической музыке, курение, привычка копаться в себе. Пить она тоже меня научила. Я бы мог быть ее братом-близнецом. Но проблема в том, что я не смог поддерживать ее во всем. Ника не любила Диму тогда, как я испытывал к нему уважение. Она не любила своих детей, равно как я любил их всем сердцем. Она хорошая мать, правда. Но дети нуждаются в любви. И когда-нибудь проблемы в этой части поползут вверх.

Я ей говорил об этом, она, смеясь, заявляла, что я единственный ребенок, который ей дорог. Ника умудрялась постоянно изменять Диме, стремясь заполнить хоть кем-то пустоту в душе. Знаю, она относилась к изменам легко, считая это естественным отправлением организма. Единственным разом, когда я видел ее боль, была та злополучная беременность после Руслана и Милы. Очередного ее любовника я в глаза не видел, думаю это вообще был случайный парень, как часто с ней случалось.

Стоило кому-то показать интерес к ней и у Ники срывало крышу. Ей нравилось считать себя самой нужной, необходимой. Лично мне не хотелось, чтобы о ее приключениях стало известно Диме, поэтому я прикрывал сестру как мог. Стоит ли упоминать о том, что племянники часто оставались дома одни?

Я вижу связь между нами. Она тонкой и крепкой нитью обвязала нас обоих. От сердца к сердцу. Я порой веду себя как ребенок, как своенравный и капризный ребенок и он. Он серьезный и без определенной цели в жизни. Мы оба потерянные и глупые взрослые.

Сегодня я спросила его,хочет ли он продолжать оставаться рядом со мной. Он задумчиво пожал плечами и запустил руку в волосы. Вопрос застал его врасплох. Раньше я не задавала подобных вопросов, поскольку сама не знала, хочу ли этого. Я точно не хотела больше пить. И не хотела сюда возвращаться.

А чего хотел он?

Мы вернулись к этому вопросу через пару дней. Алекс не ожидал моей настойчивости. Думается, он размышлял над этим. Он хотел учиться дальше, хотел, чтобы я вернулась домой. И даже если бы он не настаивал, я вернулась.

Нас выписали обоих в одни и тот же день. Мне не хотелось отпускать его от себя, поэтому, когда за нами приехала Сара, я втащила его в салон машины и мы поехали к нам домой.

Мама умерла, и мы давно переехали в другой дом. Алекс немного настороженно вылез из машины. Наверное, дом подобных размеров вызывает эмоции. Трехэтажный огромный дом. Зачем он нам на семью из трёх человек? Чтобы не видеться месяцами, а то и годами.

– Я могу поехать домой? – типичный вопрос Алекса.

– Нет. Не можешь. Я тебя приглашаю пожить здесь.

– Мечта бездомного? О, Боже, она сбылась! Чем занимается твой отец?

– Узнаешь, – отвечаю с лукавой улыбкой. Я не сдамся так просто. Не рассчитывай.

На удивление Алекс прекрасно вписывается в нашу жизнь. Он поладил с отцом, что само по себе удивительно. Мой отец очень добрый. На самом деле. Он всегда мечтал о сыне. Разумеется, он любил нас. Сложно не любить двух малышек. Сложно поверить в том, что дети растут и превращаются в весьма неудобных взрослых.

С Сарой, моей старшей сестрой Алекс тоже нашел быстро общий язык. Она кошкой вилась вокруг него. Я не собиралась делиться.

Алекс вернулся в университет, перейдя на другой поток. В этом есть влияние моего драгоценного отца. У него своя фирма, он строит дома или что-то подобное. Он сказал, Алекс вполне может рассчитывать на место в его фирме.

Мы редко проводили время вместе. Алекс занят учебой, работой в фирме отца. Я вижу его вечером, целиком погруженного в чертежи, схемы, вычисления… Он забавно морщит нос и слегка покусывает кончик карандаша. Я засмотрелась на него и он перехватив мой взгляд, просто улыбнулся. Так умеет улыбаться только он, в момент растягивания губ, земля уходит из-под ног, превращающихся в желе.

Я тоже вернулась к работе. Она на удивление у меня есть. Маленькое хобби. Я люблю сниматься. У меня небольшое портфолио, если честно. Модель я весьма посредственная. И это скорее всего для собственного успокоения.

Папа всегда поддерживал мои начинания. Не знаю, дело ли в невероятном и слепом чувстве гордости или еще в чем-то другом, особо гордится нечем, учитывая прошлое.

У нас никогда не было доверия. Я пряталась от всех. Ограждала себя занавесками. И почему-то лишь мальчику с синими глазами удалось заглянуть за них и увидеть меня настоящую.

Мы мало проводили времени вместе. И несмотря на это отчаянно скучали друг по другу. Это заметно по легкими дрожаниям пальцев, я часто скрещивала ноги вместе, вонзала ногти в бедра, стремясь не смотреть на него. На него непременно сексуального, в рубашках, в узких джинсах. Любила ли я его уже тогда?

Я влюбилась в него, когда только увидела, заглянула в бесконечную глубину синих глаз и нашла там себя. Нашла свое отражение. Знаю, точно знаю, я никогда не стану для него чужой. Потому что мы одинаковы.

Ей Богу, не уверен, что ей понравится эта идея. К слову сказать, я проектировал наш дом почти полмесяца, прежде чем показал кому-нибудь.

Дом выходил небольшим, достаточно вместительным. Два этажа, огромная лоджия, гардеробная для нее и кабинет для меня. Интересно, способны ли мы на что-то большее? Мы оба?