– Кто?!

– Похоже, афганская конница.

– Не к добру британские советники в форт наведывались. Господа, поднимайте взводы! – закричал капитан, – Где чертовы артиллеристы? Савельев – бегом в капонир!

На несколько дней подряд гарнизон безвылазно засел в казармах: наружу невозможно было и носу показать, даже по нужде. С верховьев Аму-Дарьи добрался до Кушки кара-буран, безжалостная песочная буря, именуемая в народе «афганцем». Учения прекратили, сняли часовых, загнали вьючный скот в укрытия, запаслись водой. Песчаная дрянь набивалась во всевозможные щели, в орудия, в глаза и под воротники выскакивающих на минуту людей. Покидая казарму, покрывали платками лица и обвязывались канатами. Шквальными порывами вихрь испытывал на прочность стены и кровли; заунывным воем ветра – нервы людей, неизвестно зачем поселившихся в Богом забытой местности на окраине Российской Империи. Солдаты и офицеры изнывали от безделья – чистили оружие, чинили шинели и мундиры, выводили вшей, писали письма, вольнодумничали, перемывая кости правительству, с хрустом давили наползающих пауков и бесконечно валялись в кроватях. Старшие и младшие чины часами паслись в офицерской, дуясь в карты и упражняясь в шахматах. Питались сухим пайком. Воду использовали строго по необходимости.

Шевцов, хоть и не был любителем эпистолярного жанра, со скуки отписал всем членам семьи, начиная с папеньки и включая сестер Софию и Анну, которые, будучи замужем, жили в Санкт-Петербурге и в Москве. Истощив воображение, Валерий черкнул пару незатейливых фраз и Дружному.

После некоторого колебания написал и жене, с надеждой на примирение. Издалека недоразумения кажутся тленом и прахом, сущими пустяками; на расстоянии легче наладить мосты и протянуть друг другу руки.

Когда список адресатов иссяк, Шевцов завел дневник и писал в него ежедневно, напрягая глаза в слабом свете вонючей керосинки. Заставшие за этим занятием товарищи подняли его на смех:

– Полагаете, найдется болван, которому вздумается узнать о нашей полной любопытных происшествий жизни в Тмутаракани?

Шевцов отшутился и продолжал свое занятие.

Господин поручик не любил праздности; вернее, он ее не понимал – отчасти по причине энергичной натуры. Вынужденное заключение скоро стало пыткою. Пользуясь случаем, он решил избавиться от ненужных предметов, устаревших и нежеланных обитателей чемоданного чрева. Среди ненужного хлама вдруг явился томик по ранней истории Англии.

Валерий Валерьянович возобновил чтение, начатое когда-то в доме Дружных. При этом он недоумевал: отчего случилось так надолго оставить изучение редкого текста, нешуточно его увлекшего:

«По кончине благоверного короля Эдгара, по праву преемственности был коронован его 12-летний сын Эдуард. Его ближайшим советником стал благочестивый Дунстан, архиепископ Кентерберийский, короновавший юного правителя. Внедрение монашеского общежительного устройства по восточному уставу Бенедикта Нурсийского, начатое при короле Эдгаре, было продолжено.

Нововведение не всем пришлось по вкусу; у короля-отрока возникла оппозиция из числа богатой аристократии, обогащавшейся за счет церкви. Вдохновительницей заговорщиков стала Эльфреда, мачеха юного Эдуарда. Вдова короля Эдгара прочила на престол своего собственного сына, 11-летнего Этельреда, сводного брата Эдуарда.

…В 979 году молодой король Эдуард, доверчивый и чистый сердцем отрок, был зазван в замок Корф, принадлежащей Эльфреде. Там его вероломно ранили ножом в грудь, а бросившаяся прочь лошадь короля проволокла страстотерпца по земле, поскольку нога его запуталась в стременах.

По приказу Эльфреды царственный юноша был похоронен в маленькой церквушке Уорхема, в нескольких милях от коварного замка Корф, без должных почестей и проводов.

Вся Англия промолчала… Никто не был привлечен к суду за содеянное предательское убийство.

…После мученической кончины юного короля архиепископ Дунстан Кентерберийский предрек пагубу стране, пролившей кровь Помазанника Божия»*. Ибо возвещал Господь через пророка:

Не прикасайтеся Помазанным моим и во пророцех моих не лукавнуйте.

(Пс. 104:15)

…Дни старой славной Англии были уже почти сочтены, и убийство короля Эдуарда, быть может, явилось тайной пружиной, роковым образом изменившей судьбы этой страны».

…В 981 году святитель Дунстан добился перенесения честных останков страстотерпца, убиенного короля-отрока, в монастырь Шрусбери, основанный некогда прапрадедом Эдуарда, королем Англии Альфредом Великим. Минуло два года со дня убийства, но такой огромной процессии, которая сопровождала новое погребение Эдуарда, Англия еще не видела.

…Преданный своими слугами на земле, король-отрок Эдуард приобрел своей любовью к Церкви Божией и собственной кровью благоволение в очах Господних. Чудеса на его могиле, как повествуют предания, начались в первую же ночь после его злодейского убийства. Старая слепая женщина, в чьей убогой лачуге ожидало погребения тело Эдуарда, внезапно обрела зрение! Вскоре неподалеку от первой могилы короля-мученика забил из-под земли цельбоносный источник, к которому начались первые паломничества. Почитание короля-мученика в чем-то напоминает почитание русских князей-страстотерпцев Бориса и Глеба.

…Когда тело Эдуарда перенесено было в Шрусбери, началось его всенародное почитание – столь обширное, что двадцать лет спустя, в 1001 г., король Этельред приказал изготовить для честных мощей своего сводного брата новую драгоценную раку. Паломники прибывали для поклонения страстотерпцу даже с континента. А еще через семь лет, в 1008 году, Альфегий, новый Кентерберийский архиепископ и будущий священномученик, от имени английской церкви официально причислил Эдуарда к лику святых. Монастырь, где упокоились его св. мощи, стал со временем известен как Аббатство Святого Эдуарда и просуществовал вплоть до начала Реформации в Англии в XVI веке. Среди многих христианских народов святой почитался в течение нескольких столетий»[7]…

С тех пор заинтригованный Шевцов пользовался всякой возможностью вернуться к знакомству с примечательным историческим периодом.

В августе 1906-го Шевцов получил разрешение на побывку домой. Что ни говори, приятно было вернуться в человеческие условия.

Он представлял себя бредущим по безлюдной Петербургской набережной, едва подсвеченной бликами восходящего солнца, мало-помалу вливающего красное бордоское вино в невские блеклые струи ранним, по-северному зябким, осторожным августовским рассветом.

Шевцов надеялся, что разлука сгладила супружеские противоречия, отодвинула ссоры. Намеревался повидать отца и сестру Софью с супругом, потетешкать племянников. Всем он вез заранее купленные в Красноводске и Чарджоу восточные гостинцы.

Но сначала Валерий отправился с печальной миссией в Тверь. Прибыв в город, он с трудом разобрал на истертой бумажке адрес. На вокзале толпились горожане, одетые по большей части претенциозно и безвкусно по моде двадцатилетней давности. В хлопотливой толпе штатских Шевцов ощутил себя иноземцем, далеким от этой будничной жизни. С неосознанной жалостью к себе разглядывал вроде бы озабоченные, но вместе с тем такие беспечные лица. Покрикивали грубоватые извозчики, куда-то спешили деловитые мещане, призывно позванивали кружками сборщики денег на погорелые храмы, выхаживали с запашистыми, исторгающими слюну коробами торговцы горячими баранками и сайками, щебетали под кружевными зонтиками от солнца чистенькие расфранченные девицы. Все выглядело таким странным, чужеродным. Словно в потусторонний мир с головою нырнул.

Без толку прошатавшись по нужной улице, Шевцов обратился к местным обывателям, что оказалось наикратчайшим средством розыска. Потом долго и безрезультатно стучался в облупленную дверь одноэтажного беленого домика, уже беспокоясь, удастся ли выполнить задуманное. В конце концов Валерий решил обогнуть домишко и попал на загаженный гусями, махровый от полувыщипанной мохнатой ромашки задний двор. Домработница неясного возраста в исподнем белье, никак не обеспокоенная желательностью ношения верхней блузы, дабы прикрыть пышные красоты, старательно развешивала не слишком усердно выстиранное белье. Шевцов деликатно покашлял. Девица театрально переполошилась, не спеша, впрочем, укрыться от нескромного взгляда. Из вежливости отведя глаза, Шевцов справился о хозяйке. Девушка, глаза которой вспыхнули от любопытства, указала на незапертую дверь черного входа.