Доложив о прибытии, Шевцов первым делом отправился в казарму. Угрюмое кирпичное здание, судя по остаткам краски когда-то бодрого терракотового цвета, теперь, под пелесым налетом песка и пыли, выглядело удручающе усталым. Внутри было сумрачно: и без того небольшие оконца сплошь завешены пропыленными противомоскитными пологами. Пакостная охряная пыль казалась вездесущей, покрывая все – от стен до простыней.

В жилой комнате Шевцов обнаружил человека с сероватым оттенком лица и без отличительных знаков на мундире. Мучимый колотившей его дрожью, тот едва отреагировал на уставное приветствие Шевцова.

– После, благородие, после! В лазарет я…

Шевцов озадаченно оглянулся: с угловой койки ему отсалютовал с вялой небрежностью господин в расстегнутом офицерском мундире и несвежей гимнастерке:

– Новоприбывший? Полно козырять, здесь формальности соблюдать не принято.

– Прошу прощения… Вы сказали – «формальности»?

– Скоро обживешься. Привыкнешь к местным порядкам. Духота, братец ты мой, невыносимый зной! И пылища… А ты покрывальце-то не убирай: ночью натурально закостенеешь. Здесь к осени температурные перепады. Я уже второй год привыкнуть не могу. Кошмарный климат. В голове не укладывается, как эти сарыки сумели здесь приспособиться.

– С климатом все ясно. Разрешите спросить: отчего военнослужащий в лазарет направился?

– Малярия, – бросил незнакомый офицер, словно речь шла о чем-то обыденном, – он в Гиссаре в рабстве у бека побывал, там этого злосчастия хоть отбавляй. Как тебя именовать прикажешь?

– Подпоручик Шевцов. Валерий Валерьянович.

– Отрекомендуюсь: поручик Алексей Васильич Нечаев. Можно неофициально, запросто, по фамилии. Поди отдохни пока. В любую минуту могут поднять по тревоге.

Ночью Шевцову действительно довелось испытать нестерпимый холод: жгучий зной сменился стужей, от которой зуб на зуб не попадал. Господин подпоручик, поднявшись, нащупал в темноте форменную куртку-фуфайку и сверху накинул одеялишко. Этого оказалось мало, поэтому он набросил еще и плащ. Только задремал – раздалось пронзительное:

– Тревога!

Все здесь спали с оружием под рукой. В суматохе Шевцов выскочил из казармы: черную утробу неба пронзила осветительная ракета. Потом еще одна. Тонкими лучами кромсал недружественную мглу суетливый прожектор.

Скоро обнаружили причину переполоха. Как впоследствии объяснили Валерию новые сослуживцы, афганские кочевые наемники, отправившись на ночную охоту, вознамерились перерезать одиночных часовых, выставленных по периметру крепости. Целью лазутчиков были головы российских солдат: британские советники давали за них немалое денежное вознаграждение. Также они не прочь были поживиться и оружием. Но бесшумно прокрасться в форт разбойникам не удалось. Он был укреплен наилучшим образом; да и часовые бдели на постах.

Разъяренный дерзостью вылазки, капитан отдал приказ преследовать врага по горячим следам, даром что ни зги не видно. Поди сыщи крота в норе.

Русские выдвинулись из крепости рассыпным строем. По-видимому, их поджидали. Завязался рукопашный бой. Разглядев в огненных сполохах светлую паколь[6] и сверкающее белками глаз, смуглое лицо, Шевцов прицелился. Он неплохо стрелял: паколь полетела наземь. Револьвер у него тут же выбили. Чьи-то мощные руки попытались сзади добраться до горла. Перед лицом мелькнул клинок. Остановив смертоносный рывок, Шевцов с трудом выдавил из широкого запястья кинжал и повалил врага на землю, а сам сразу же откатился, опасаясь удара острым лезвием в незащищенную спину. Вовремя подоспевший унтер остервенело ткнул штыком в поджарый живот. Ограненная сталь пропорола тело до позвоночника – нападающий с душераздирающим воем задергал конечностями, как дрыгающая лапами обезглавленная лабораторная лягушка.

– Берегись! – успел крикнуть Нечаев, кидаясь на спину Шевцову, прикрывая от выстрела.

Сухой щелчок браунинга – и Нечаев осел, коротко простонав.

Шевцов кинулся в ноги стрелявшему, рванув их к себе и навзничь опрокинул противника. А потом в исступлении душил туземца, не помышляя более об опасности со спины.

Отбившись, при свете факелов подбирали раненых и оружие.

Наутро Шевцов справился о семье погибшего. Молча переписал адрес.

«Недолго длилось наше знакомство. А ведь я тебе жизнью обязан, брат Алеша», – прошептал Валерий, опустившись на корточки у тела поручика.

В тот же день его вызвали к капитану:

– Поручик Нечаев выбыл из строя. Принимайте второй и третий взводы. И еще: прибыл из России старший унтер-офицер Стрельцов. Определите в третий взвод… А в ночной вылазке вы выказали себя превосходно, поздравляю…

У штаб-квартиры начальника гарнизона с баулом, в походной шинели стоял молодой человек.

Он четко отдал честь:

– Разрешите обратиться, ваше благородие! Старший унтер-офицер Стрельцов, прибыл в ваше распоряжение.

Шевцов устало махнул рукой:

– Отставить. Здесь не приняты формальности. Как, брат, тебя зовут?

Валерий не сразу притерпелся к отсутствию ванной комнаты, клозета со сливом и свежего белья. Со временем он наловчился потреблять минимальное количество воды в сутки, наскоро простирывать исподнее, спать невпопад и наспех ходить до ветру. Одного не мог принять: нерегулярного бритья. Страшно было опуститься.

– Господин Шевцов, не подадите стакан? – обратился штабс-капитан Ворохов, – Полный, разумеется. В жизни не думал, что доведется глотать эдакую гадость – гретую водку. Вот что: плесните лучше в чай. Так бойчее пойдет. Все штудируете ваши книжки? Заучиваете, что ли? Какой бабайский теперь перенимаете – тюрки? Ах, фарси? Не мутит еще? От всего, батенька, от всего.

– А что это изменит?

– То-то и оно. А скажите, Шевцов, отчего все пять наличных представительниц женского пола – повариха, прачка и медсестра с санитарками – глазки вам строят? Вы словом заветным владеете? Поделитесь.

– Никак нет. Не поделюсь.

– Скопидомничате? От боевых товарищей утаиваете? На что вам столько?

– Побойтесь Бога, господин штабс-капитан: я женат.

– Мы все женаты. Здесь это почти не в счет.

– Вспомнил: заговор знаю. Но слова позабыл.

– Так я и думал.

– Вы лучше разъясните, господин штабс-капитан: вчера часовые донесли, что обнаружили группу туземцев с верблюдами, нарушителей границы. Перемещались по нашей территории. Их не задержали.

– Ну и?

– А как же неприкосновенность границы? Ведь там, должно быть, контрабанда?

– Вы еще очень наивны, Шевцов. Туркменские и афганские племена шастают туда-сюда, как им вздумается. Разве уследишь? Мы здесь исключительно для противостояния крупным афгано-британским походам. Застолбить территорию, так сказать. Вы еще новичок, а многие из нас в Русско-японской отметились. Вон господин Калугин и в японском плену побывал. Правда, Калугин?

Офицеры помолчали.

– А позвольте поинтересоваться, Калугин: правда ли, что у японцев вас засыпали революционными газетами и агитировали за свержение самодержавия? Вербовали на японского доносчика?

Господин Калугин молча пожевал губами, отведя глаза.

Штабс-капитан Ворохов почесал спину о лафет:

– Мы здесь, почитай, все ссыльные – за политическую неблагонадежность. А вы здесь зачем, Шевцов?

– Будем считать, в добровольной ссылке.

– Любовная история? Смерти ищете?

– Господа, тревожные новости! – отрывая голову от свежеприсланной газеты, взволнованно заговорил поручик Вишневский, – в Москве совершена попытка революционного переворота! Строят баррикады, есть вооруженные столкновения.

Офицеры, подскочив, сгрудились над газетой.

– Вот черт! А мы торчим на окраине Вселенной!

От ворот крепости со всех ног бежал солдат в побелевшей от просохшего пота гимнастерке:

– Разрешите обратиться, ваше высокоблагородие! Атакован пограничный кавалерийский разъезд!