Внезапно тишину прорезал мягкий голос с красивыми серебристыми обертонами:

— Мисс Гортензия Селвин. Задержитесь пожалуйста ненадолго.

«А вас, Штирлиц, я попрошу остаться ещё на одну минуту», — промелькнуло в голове у Эйлин, похолодевшей от этих слов. Она растерянно взглянула на шедшего впереди Патрика Шелдона, не сумевшего совладать с собой и резко обернувшегося на этот голос, медленно повернулась и вопросительно подняла глаза на Аманду Флинт, замыкавшую строй студентов Хогвартса, тянущихся к выходу. Та сверкнула на неё глазами, в которых явственно читалась ревность и тихо прошептала:

— Тебя ждать или сама доберёшься?

— Доберусь, — так же тихо сквозь зубы процедила Эйлин.

Она не видела, как Патрик Шелдон медленно развернулся и побрёл к выходу, судорожно сглотнув и неестественно выпрямив спину. Эйлин дождалась, пока мимо неё пройдут все, покидающие этот зал, и лишь когда за последним из них закрылась тяжёлая массивная дверь с вырезанными на ней узорами, двинулась вперёд, к возвышению, где на троне восседал Уолтер Шафик, не сводящий с неё заинтересованного взгляда. Эти глаза будто гипнотизировали её, и Эйлин медленно брела навстречу таинственно мерцающему, завораживающему взгляду на ватных ногах, как бандерлоги брели, повинуясь призыву ужасного Каа.

Эйлин не слышала, как зал покинул последний из собравшихся, как охранники вышли за дверь и бесшумно прикрыли её. Всё её внимание было направлено на удержание окклюментного щита и сопротивление гипнотическому взгляду Уолтера Шафика. Смятение, ясно читавшееся на лице Гортензии, очень легко было объяснить столь непосредственной близостью к Повелителю, тем, что он обратил на неё внимание и остался с ней наедине. На губах Шафика играла мягкая, тёплая, ободряющая улыбка. Ему явно нравилось смятение стоявшей перед ним девушки. Наконец, он отвёл взгляд и ласково произнёс, указывая на подушки, разбросанные на полу у подножия его кресла:

— Присядь, Гортензия.

Эйлин повиновалась. Устроившись у ног Повелителя на мягкой подушке, она сидела вполоборота к нему и преданно вглядывалась в его лицо, ловя смену выражений и пытаясь угадать его настроение. Всем своим обликом Гортензия демонстрировала покорность и готовность услужить.

— Гортензия…. — Шафик положил руку ей на голову и теперь смотрел на девушку сверху-вниз из-под полуопущенных, невероятно красивых густых и длинных чёрных ресниц. «Мне бы такие», — с завистью подумала Эйлин.

— Гортензия. Сегодня я случайно прочёл твои мысли…

«Ага, случайно, как же….», — подумала Эйлин, при этом потупившись и, к собственному удивлению, заливаясь краской. Чужое тело послушно реагировала так, как нужно, и Эйлин была рада, что её маска не мешает ей выдавать правильные реакции.

— Мне показалось….Ты думала обо мне?

— Да, мой Повелитель, — Гортензия ещё ниже опустила голову. Распущенные по плечам волосы свесились, закрывая лицо. Рука Шафика продолжала медленно поглаживать её по голове. Движения эти были мягкими и успокаивающими.

— А ещё мне показалось, что ты думала обо мне не так, как раньше. Не так, как обычно принято думать о своём Повелителе.

Гортензия промолчала и ещё ниже склонила голову. Рука, гладившая её по волосам, неожиданно нашла её подбородок и приподняла лицо, принуждая взглянуть в глаза Повелителю. Гортензия, не в силах вынести этот взгляд, прикрыла веки. Из-под них тут же покатились крупные слёзы. Вдруг она почувствовала, как пальцы Шафика стирают эти предательские капли с её лица. Прикосновения казались на редкость нежными. Гортензия удивлённо открыла глаза как раз в тот момент, когда Шафик склонился над ней и губами собрал слёзы с её щёк.

«Ого!» — подумала Эйлин, вздрагивая. Эти прикосновения не были неприятными, однако, заставили её напрячься. Впрочем, напряжение это не вызывало подозрений. Его вполне можно было объяснить волнением влюблённой неопытной девушки.

— Гортензия… Гортензия… — голос был невероятно мелодичным. Он обволакивал сознание, уносил куда-то далеко, укачивая на волнах неги и рождая в теле блаженную истому. — Признайся — ты любишь меня?

— О, да, мой Повелитель, — тихо отозвалась девушка. — Я люблю вас. Не только как Повелителя… Простите меня…

— Ты ни в чём не виновата, Гортензия. Разве можно запретить любить?

Рука Шафика коснулась шеи Гортензии и по плечу плавно скользнула вниз, задержалась на груди и стала осторожно ласкать её. По телу девушки пробежала дрожь. Её можно было принять за дрожь возбуждения. На самом деле Эйлин колотила дрожь отвращения — она на всю жизнь запомнила «синдром чужих рук». Тело Гортензии Селвин на самом деле было её телом, к которому не имел права прикасаться никто, кроме Северуса. Все силы Эйлин уходили сейчас на защиту сознания и маскировку окклюментного щита. На контроль за собственным телом их уже не оставалось, поэтому она никак не могла остановить эту мерзкую дрожь, которую Шафик принимал за дрожь желания.

— Какая ты податливая…. — тихо шепнул Шафик, властно сжимая грудь Гортензии.

— Простите меня, Повелитель, — прошептала та, виновато потупившись.

— Ну, что ты? Это же прекрасно. Тебе не за что просить прощения, — рука Шафика занялась второй грудью девушки.

— Просто… Просто у Повелителя есть Аманда… И я не должна разбивать ваш союз. — Эйлин мучительно искала аргументы, способные остановить Шафика. Если дело зайдёт слишком далеко, ей придётся оказать сопротивление и полностью дезавуировать себя. И тогда все их с Северусом усилия окажутся напрасными. И неизвестно ещё, удастся ли им выбраться отсюда.

Шафик досадливо поморщился, однако, руку убрал. Быстро совладав с собой и вернув на лицо приветливо-доброжелательное выражение, он взял Гортензию за подбородок и взглянул ей в глаза:

— У Аманды в этом мире есть своё особое предназначение. Когда она выполнит его, её миссия будет окончена. И тогда… Тогда я смогу, наконец, почувствовать себя обычным человеком, не обременённым ответственностью и чувством долга. Тогда я смогу любить того, кого захочу, кому принадлежит моё сердце. И мне кажется, я знаю, кто будет королевой моего сердца.

Он наклонился и легко коснулся губами губ Гортензии. Та несмело ответила на поцелуй. Эйлин не имела права думать ни о чём, кроме того, что ей приятна близость Повелителя. Но всё её существо протестовало против того, что сейчас происходило. Впрочем, скованность девушки Шафик, опять-таки, мог легко объяснить её неопытностью и тем, что она была не готова к такому повороту событий.

— Надеюсь, всё, что здесь произошло и особенно всё, что я сообщил тебе относительно Аманды, останется тайной? Мне не нужно будет стирать тебе память? Мне бы не хотелось, чтобы ты забыла о том, что между нами случилось, — голос Шафика струился по нервам, вливался в кровь и растекался по венам сладким ядом. Гортензия должна была бы испытать от этого неземное блаженство. Эйлин всеми силами сопротивлялась распространению этого яда по телу и подчинению ему своего сознания.

— О, да, Повелитель, излишне напоминать мне об этом. Это будут самые прекрасные и дорогие для меня воспоминания. Не лишайте меня их! Никто ничего не узнает. Особенно Аманда…

— Не ревнуй, девочка. Помни, Аманда — мой бесценный помощник и необходимая деталь моего плана. А в моём сердце отныне поселилась ты.

— Благодарю вас, Повелитель! — Гортензия порывисто схватила руку Шафика и покрыла её пылкими поцелуями. Эйлин при этом мысленно отплёвывалась, но терпеливо исполняла предложенную роль. Шафик ласково поглаживал волосы девушки.

— Теперь иди, — произнёс он, когда Гортензия остановилась и подняла на него глаза. — Ты сумеешь сама добраться в Хогвартс?

— Разумеется, Повелитель. Я достаточно самостоятельная и мне не нужны няньки.

— Не сомневаюсь в этом, — улыбнулся Шафик. — Ступай.

Он подал Гортензии руку, помогая подняться с подушек. Встал со своего кресла, спустился на ступеньку вниз и, оказавшись на одном уровне с девушкой, крепко прижал её к себе и впился ей в губы уже по-настоящему страстным поцелуем. Эйлин зажмурилась, стараясь как можно более естественно отреагировать на эти ненавистные ласки. Она нашла в себе силы обнять Шафика за шею, имитируя страстный ответный порыв. Её губы и язык не принимали участие в поцелуе — Эйлин изо всех сил демонстрировала неопытность Гортензии, на самом деле не желая отвечать на действия, которые были ей противны. Казалось, эта пытка длилась вечность. Но вот, наконец, Шафик разжал объятия и отпустил её.