На самом деле Люциус чувствовал на этом кладбище так много, что впору было бы задохнуться, если бы он не научился хоть немного управлять всем этим потоком боли, отчаяния, злости и бог весть зачем пробужденной магии, льющимся со всех сторон. Да и после того, как в своей уже привычной темноте он прямо и четко увидел силуэт белого дракона с красными глазами вопросы и эмоции у него было только к одному единственному человеку на все ближайшее пространство. Хотя и не надеялся услышать ответ на свой вопрос «твою же мать, зачем?!».

— Здравствуйте, — тихо ответила миссис Поттер, в девичестве Грейнджер. Сам Поттер тоже что-то булькнул невнятное, но похоже на приветствие.

— Гарри, можно я спрошу?

Герой всея магической Британии кивнул, повернувшись к несостоявшемуся тестю, при этом пытаясь игнорировать стоящего между ними Малфоя, слишком уж тот был… да черт возьми, он просто был и радости уж точно не внушал своим присутствием с этим его странным черным одеянием и широкой черной же лентой на глазах. Как дементор, право дело, только белые волосы и спасают.

— Джинни с министром просто так или тебе назло?

Артур понятия не имел, что ему думать, да и мог ли и имел ли он право вообще что-то думать о том, что его единственная дочь, очевидно также как и Рон, обиженная на бедного Избранного, стояла у могилы брата, держа под руку министра Шеклболта и был тот на этом скорбном мероприятии явно не из доброты душевной.

— Честно сказать, мистер Уизли, полагаю что даже не назло, а выгоды ради. Не обижайтесь.

«Мне ли обижаться на твои слова, мальчик».

— А дети у тебя не промах, с министрами-то шашни крутить, — усмехнулся Малфой.

— Кстати про шашни с министрами…

— Персиваля нет.

— Его никто не видел с похорон Фреда, — тихо ответила Гермиона. — Он и Скримджер считаются пропавшими без вести.

— Аврорат искал, но так и не нашел ни единой зацепки, — продолжил за женой Гарри.

— Значит, им так было нужно, — подвел итог Малфой, сам же крайне заинтересованно уставившись для всех в очевидную пустоту, но для него в два странных, очень странных силуэта, чтобы увидеть которые не нужно было даже хоть немного напрягаться. Они были такими очевидными и такими страшными, что его искренне удивляло, почему больше никому нет до них дела.

Артур хотел было что-то у него спросить, но отвлекли чужие руки, внезапно обнимающие поперек груди и голова, по-кошачьи уткнувшаяся меж лопаток. Руки брата и его дурацкую манеру обниматься не узнать было невозможно.

— Я думал, что уже никогда тебя не увижу.

— Ты знаешь, где я живу, — снисходительно ответил Артур.

— Но ведь не знаю, хочешь ли ты меня видеть, — тот ослабил свою хватку только для того, чтобы посмотреть на брата своими небесно чистыми глазами, в которых всю жизнь не было ничего, кроме чистой веры в мир и любовь. Не от мира сего он был, слишком уж сильно в добро и счастье верил. — Наш дорогой брат нас обоих, например, видеть и знать не хочет.

То, что их старший брат их ненавидит, Артур понял по одному только взгляду. Он был там, с семьей, стоял рядом с бывшей женой брата и вероятно был последней опорой. Потому и ненавидел двух своих легкомысленных младших. Одного за то, что бросил семью, а второго за то, что всецело его в этом поддержал.

— Что произошло с Джорджем?

— Он повесился, — нехотя, с трудом ответил брат, предпочитая смотреть куда угодно, но не на гроб. Хоронить второго племянника было еще труднее, чем первого. Со всеми ними что-то не так, неправильно это. Не должны они, старшие, молодежь хоронить. — Честно пытался жить дальше, молодец он, долго держался, не пил даже, женился вот, сына народили. Фредом назвали, представляешь? Но не смог. Страшно это, правда?

— Страшно.

— Ты хоть что-нибудь чувствуешь?

Его видимое спокойствие брата возмущало, но он никогда не посмел бы высказать ему это вслух в той степени возмущения, в какой действительно хотелось.

— Даже если и чувствую, показывать этого я не буду.

— Ты стал такой же ледышкой, как и он, — брат лишь мельком взглянул на прямую и отстраненную фигуру рядом, будто он не был живым человеком, а так, неприятный элемент кладбищенского декора. Малфою до этих взглядов не было никакого дела. Его целиком и полностью занимал белый дракон и два черных силуэта.

— И ты не в праве меня за это винить.

— Идем? Я ведь не дам тебе здесь отстояться, ты знаешь.

— Идем, — обреченно согласился Артур, отпустив все это время держащую его руку мужа.

— Вы двое тоже, — не терпел возражений брат. Гарри и Гермиона переглянулись, немного помялись, но кивнули, последовав за ними.

Стоя один на ими же названном отшибе Люциус никак не мог определиться, что вызывает у него больше эмоций — глупость Чарли или беспросветная тупость Перси. Оба определенно заигрались в великих магов и черт поймет, кто из них накосячил больше.

— Не подкрадывайся, я тебя вижу, — тихо сказал он, стараясь хоть немного выглядеть не как безумец, разговаривающий с собой или пустотой.

— Правда видите? — более счастливого голоса Малфой давно не слышал. Это был голос Перси Уизли. Голос, который уже почти два года никто не слышал.

— И слышу. Как далеко ты можешь передвигаться?

— Куда захочу.

— Приходи завтра ко мне. Хочу поговорить.

— Я с радостью.

«Что же ты наделал, мальчик?..»

Были бы глаза, он бы его оплакал. С человеком, магом, за ошибки может произойти все, что угодно, у магии вариантов откатов великое множество, но зачем, черт возьми, зачем нужно было лезть в такую черную материю, чтобы самому без следа раствориться во тьме? В истории было немного глупцов, способных ради своей цели пойти на такое безумие. Теперь вот одного такого безумца он знал лично. И это совсем не радовало.

Его же личное присутствие не радовало вообще никого. Семья, из которой он увел отца, никогда ему это не простит, и на самом деле его до сих пор удивляло, что никто не попытался проклясть его уж теперь наверняка. В конце концов, великим Мерлином он не был. Он обычный смертный человек, которому просто повезло, что он был хоть кому-то нужен. И как любому обычному человеку ему на самом деле не было плевать на чужие чувства, не всех, но хотя бы отдельных людей. Он слышал даже слишком хорошо, даже на таком расстоянии, это полное боли «я не хочу смотреть на него» тихо произнесенное Чарли до того, как он уткнулся носом в плечо брата.

— Не смотри, — ответил Билл, обнимая, и понимая, что тот имел ввиду совсем не того, кто в гробу. Он не знал, мог ли тот как-то увидеть, почувствовать, осознать его взгляд, но все равно вложил в него столько ненависти, сколько в нем ее было.

Билл всей душой ненавидел Люциуса Малфоя. За то, что увел отца из семьи, без которого все начало рушиться. За то, что свел Чарли с ума и выбросил как ненужную игрушку. Если бы он только мог, он не задумываясь убил бы Малфоя хоть магией, хоть голыми руками. Но он не мог. Не потому что силы не хватило бы, нет. А потому что те, ради кого он это сделал бы в первую очередь, никогда бы его не простили и возможно сами бы его за это и убили. А ему умирать нельзя. Мать совсем больна, ей помощь нужна. И их с Флер дочке, их прекрасной Мари-Виктуар всего третий месяц. И он хочет видеть, как она растет, а не сидеть в Азкабане или вовсе гнить в земле из-за одного белобрысого ублюдка.

Расходились все в разные стороны, как будто друг друга не знают. Люциус долго думал, нужно ли ему то, что он собирался сделать, но в итоге решил жалеть о сделанном, нежели о несделанном. Он еще никогда не чувствовал себя настолько уверенным, как в эти жалкие секунды идя напрямую к нему, безошибочно хватая за ворот рубашки.

— Зачем?! — он злился. Так бесконечно злился, в первую очередь на себя за это чертово чувство вины, которое он совсем не просил просыпаться. Нет у него чувств, нет у него совести, не было никогда, так какого же черта?!

— Я уважаю твой выбор, — спокойной ответил Чарли, смотря не на него, а сквозь, куда-то за плечо на чужие могилы. И к дрожащей от злости руке не прикасался. Сам отпустит. — А ты уважай мой.