— Зачем?

— Вы издеваетесь?

— Нет, хочу внятный ответ.

— Боюсь, что поместье без ухода развалится, — сквозь зубы ответил тот.

— А когда отца замуровывал, не боялся?

Парень, без того бледный, казалось весь посерел в один миг, но виду не подал.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Да что ты, правда? Удивительно, но врать вообще не умеешь.

— Подпись. И больше меня здесь не будет.

— Даже если ты ее не получишь, тебя все равно здесь больше не будет.

— Чего вы хотите?

— Признайся.

— Мне не в чем.

— В таком случае твой отец проживет еще долгую счастливую жизнь. И когда умрет от глубокой старости, тогда ты получишь свое чертово поместье. А теперь пошел вон.

— Это просто возмутительно! Кто вы такой, так со мной разговаривать?!

— Представитель твоего слепого по твоей же милости отца. И уж поверь, я могу разговаривать еще и не так.

— Вы закончили? Ваша болтовня утомляет, — лениво поглаживая довольного енота на руках, спросил Люциус, выйдя из кухни. — Что, откат мучает? — усмехнулся он, почувствовав, как сына передернуло, стоило ему только подойти ближе. Да, для них обоих близость друг к другу теперь была мучительной пыткой. И да, внешность Люциуса для непривыкшего человека была сущим уродством, от которого не только передернет. — Не нужно было давать мне шанс выжить, Драко. Даже если этим хотел продлить мои мучения. Хочешь что-то сделать, сделай это сразу и до конца. Жалость совсем не к месту.

— Хорошо, — сдержанно ответил Драко, решив отступить ради собственного блага. Поместье он и по-другому получит. А не получит, так сможет добиться доступа к нему. Из-за отца и его мудака он не собирался рассыпаться в пыль. Их семейная коллекция артефактов принадлежала ему в такой же степени. И она черт возьми была ему нужна. — Я вас обоих услышал. Вы ведь живете здесь в изоляции, верно? — вдруг поинтересовался он, остановившись вполоборота.

— Какое это имеет значение? — спросил Артур, не дав еноту, сидящему у Люциуса ну руках, стащить с себя очки. Они оба уже почти не слушали уходящего незваного гостя.

— Значит вы не знаете о похоронах?

— Чьих?

— Вашего сына. Второго близнеца. Джордж, кажется? Они завтра, в одиннадцать. Всего доброго и спасибо, что выслушали.

И аппарировал прямо с порога, дальше которого его не пустили.

— Ты понял, что он сказал? — тихо спросил Люциус, коснувшись плеча Артура. Сердце невольно забилось быстрее в таком непривычном, забытом нервном волнении.

— Да, — чуть помедлив, ответил он. — Понял.

— Хочешь пойти?

— Хочу узнать, что случилось.

— Пойти с тобой?

— Да, — выдохнул он. — Пойду в душ.

— Давай.

Напряжение током осталось трещать в воздухе.

Горячая вода упругими струями била тело, но решительно ничем не помогала. По правде говоря, он даже на мизерную долю не понимал, что делать и как реагировать. Ведь неправильно это было — ничего не чувствовать. Но, в итоге списав все просто на тупое шоковое состояние, Артур решил, что придет на это чертово кладбище. А там будь что будет.

— Ты в порядке? — тихо спросил он, поцеловав сидящего за кухонным столом Малфоя в щеку. Лис и енот что-то с удовольствием жевали (определенно что-то, что им точно можно), а на столе дымилась чашка кофе, выбиваясь из антуража вчерашнего недоеденного ужина, который теперь был завтраком.

— А с чего бы мне не быть? — спокойно ответил тот, едва заметно улыбнувшись и прикоснувшись к его телу — горячему и обремененному только полотенцем вокруг бедер. В обстановке отсутствия новостей из внешнего мира Люциус уже не оставил бы этому полотенцу ни единого шанса.

— Я твоего сына дальше порога не пустил, — напомнил Уизли, сев напротив. Он редко пил кофе по утрам, да и вообще, но сейчас он был точно в тему. Все-таки Малфой не только чувствовал, но порой и предугадывал. Пусть и такие мелочи.

— И правильно сделал. Прекрасно вышло, если честно. Горжусь тобой. А если бы мы всю жизнь были вместе, ты стал бы тварью в абсолюте, м?

— Похоже на то.

— Провидение спасло этот мир, — усмехнулся он, осушая бокал. Открытая новая бутылка стояла рядом.

— Много пьешь.

— Как ты понял?

— Что?

— Что это Драко сделал.

— Кто может сильнее нас возненавидеть, чем наши дети?

— Каких же тварей мы вырастили, — грустно вздохнул Люциус, крутя в руке пустой бокал.

— Ты правда будешь об этом думать сейчас?

— Я об этом вообще больше никогда думать не буду. Ты моя семья.

— Почему ты не злишься на него?

— Его откат шибанет, что никто не позавидует. Даже не потому что я глава рода, нет. А потому что я его отец. Для магии сам знаешь проклясть родителя — одно из высших преступлений.

— И поэтому ты не злишься.

— Может быть. А может мне просто все равно. Знаешь, бывает так, ты кого-то безумно любишь, хранишь как алмаз, а потом в один момент просто обрубает и ты не чувствуешь ничего. Вот у меня так случилось с единственным сыном. Пусть живет как может. Я не злюсь. Пусть на него магия злится.

***

Это было какое-то чертово дежа вю. То же кладбище, те же лица. Только солнце, как насмешка, такое яркое. Артур может и не признался бы в этом, но до последнего надеялся, что это просто глупая шутка. Несмешная, неуместная, но шутка. Но разве мог быть шуткой гроб на чертовом кладбище, окруженный полными горя и отчаяния родными? Казалось, что у весельчака Джорджа к этому моменту совсем не осталось друзей. Если Фреда как героя провожали десятки людей, хорошо или плохо его знающие, то теперь стояла лишь жалкая горстка, которая, казалось, абсолютно не была способна поддержать друг друга. Бывшую жену Артур совершенно не узнавал — осунувшаяся старуха. Казалось бы, не стоило допускать мыслей «и вот на ней я столько времени был женат?», неправильно это было, только ощущение этой неправильности не останавливало. Он все пытался заставить себя понять, что это реальность, что сына больше нет, а в душе вообще ничего на это не отзывалось. Кем я стал? Кем, черт возьми, я стал?..

Он смотрел на свою семью, которая уже давно и не его вовсе. Смотрел на сыновей, которых к удивлению было всего трое. Это ведь так мало, правда же?.. И где только вся эта веселая гурьба, со смехом носившаяся по двору… Он так хорошо помнил их маленькими, что никак не мог осознать, что вот эти угрюмые, побитые жизнью взрослые мужчины — его сыновья.

То ли кажется, то ли правда Билл так сильно постарел и шрамы его стали выглядеть как будто страшнее. Его вейла рядом с ним будто из другого мира. Как красавица и чудовище. И у красавицы маленький сверток на руках. Интересно, мальчик или девочка? Да кто ж ему скажет. И подержать внука или внучку точно никто не даст.

С таким же свертком стояла Анджелина, та девушка, которую близнецы все никак не могли поделить, влюбленные как два дурака. Он помнил ее, даже слишком хорошо. И хотел бы и дальше помнить ее веселой выпускницей Гриффиндора, желанной гостьей в их доме, а не рыдающей вдовой.

Чарли изменился за эти два года до неузнаваемости. Пить он определенно бросил, а заменой нашел физический труд, иначе как еще объяснить то, откуда у и раньше немаленького мужчины взялась такая гора мышц. Но особенно сильно бросалась в глаза даже не это, а обожженная правая часть лица и шеи, заплывший бельмом глаз. И татуировка на груди в разрезе едва застегнутой на пару пуговиц рубашки — белый оскалившийся дракон с яркими красными глазами. Татуировка определенно была магического свойства, слишком уж очевидно от нее фанило каким-то искаженным волшебством, но что он туда заложил понять видимо мог лишь он один.

Рон выглядел потерянной и злой мебелью, то и дело сжимая и разжимая кулаки в нервном жесте. Те, на кого он так злился даже на похоронах брата, тоже появились, но почему-то остановились там же, где и они с Люциусом — от всех подальше.

— Добро пожаловать на отшиб отверженных, мистер и миссис Поттер, — усмехнулся Малфой, чувствуя смятение их обоих также сильно, как и магию брачных обетов в брачных же кольцах. Это было так странно, троица, такая неразлучная, разругалась вдрызг. А всему виной любовь. Странно это, что такое сильное чувство может не только строить, но и разрушать до основания.