— Ну, пациент скорее жив, чем мертв, — вынес свой вердикт Скримджер, осмотрев тело, сидящее на полу и выглядящее больше как сломанная марионетка, а не как живое существо.

— Ну да, ты ж у нас теперь в этом эксперт.

— В чем?

— В жизни и посмертии.

— Заткнись уже.

— Ты правда думаешь, что он жив?

Можно сколько угодно разговаривать со своим выдуманным врагом в лице бывшего министра, только это никак не поможет. Посмотреть на то, что стало с Малфоем, все равно приходится. Как и приходится засунуть глубоко и далеко самый обычный, вполне себе человеческий ужас и сопровождающую его тошноту. Они так много лет знакомы, что Артур помнил Люциуса каким угодно. Он видел его и расстроенным до слез, и злым, и даже больным. Но таким он не видел его даже в самых жутких своих кошмарах. Очевидное магическое воздействие с каждой минутой рассмотрения казалось жестокостью в абсолюте. Одновременно лишить человека зрения и возможности умереть, замуровав в комнате, которой в поместье никогда не было, разве это не страшнее самого жестокого убийства? До костей стертые сломанные пальцы и борозды отчаяния на стенах сходились как паззл в одну чудовищную картину.

«Кто же тебя так возненавидел?..»

— Сам посмотри, дышит же, — наклонился к нему Руфус, рассматривая серое лицо. — Если опарыши в его глазницах что-то и сожрали, то это были мозги, а не легкие.

— Ты отвратителен.

— Справедливости ради, самый отвратительный в этой комнате все же не я.

— Чему ты постоянно так радуешься?! — не выдержал Уизли, пытаясь скрыть за злостью свою слабость. Нужно было откуда-то найти силы взглянуть, опуститься рядом, прикоснуться наконец. Помочь. Но силы все никак не находились. Ради этого он его искал? Чтобы в ужасе убежать? Черт.

— А чего мне, плакать что ли? Твоя ж женушка-то, не моя, — развел руками Скримджер, все также улыбаясь. Весело. — А чего это мы глаза-то отводим, а? Смотри сюда, на стену-то чего смотреть? Что искал, то нашел. Наслаждайся.

— Ему помощь нужна, а не твоя болтовня.

— Ну так помогай, Ромео.

От того, каким страшным был вздох, стоило только прикоснуться к израненной, костлявой руке, вздрогнули все, кроме Скримджера. Тот равнодушно пожал плечами и просто наблюдал. В конце концов, не каждый день попадаешь на такой спектакль да еще и бесплатно.

— Почему он отсюда не ушел? — спросил стажер, стоя в дверном проеме и обнимая косяк. Двое авроров посмотрели на него с очевидным снисхождением.

— Наручники, — ответил за них Артур. Он прекрасно знал эту старую ритуальную блокирующую магию пару наручников черт разберет какого древнего века, исписанную рунами. Видел когда-то как один из трофеев странной коллекции, принадлежащей Малфоям. Быть отрезанным от собственной силы артефактом из коллекции своего деда — уму непостижимо. — Он не мог выйти из этой комнаты.

Сначала не мог. А когда артефакт сам спал с рук, по задумке ли или еще какой причине, уже и не смог бы никогда доползти до двери, даже если бы она для него существовала. Сплетение нескольких заклинаний в одно дали поистине жестокий результат — ни выбраться, ни умереть, ни позвать на помощь. И ничего не видеть. Одному Мерлину известно, какой болью была каждая секунда, проведенная в этом месте.

Этой несуществующей комнатой объяснялось и то, что на Малфоя не откликалось ни одно заклятие поиска. Пока он находился здесь, он будто и не существовал вовсе. Не мог быть найденным и не мог умереть, рискуя до конца вечности остаться ждущей мумией в растянутой на бесконечность последней секунде агонии.

— Тогда вообще неизвестно, сколько он тут…

— И не сдох ведь, — закатил глаза Руфус.

— И до конца времен бы не умер, если бы его не нашли, — Артур опустился на пол, всем нутром чувствуя, как магия вокруг меняется. Подобно дыму во время пожара, вырывающемуся из открытых окон, так и черные волны, настоящим цунами бесновавшиеся в доме, туманом улетали вникуда, оставляя тишину, отмеряемую только редкими каплями со стены. Сложно было сказать, в какой именно момент пришла эта тишина. И действительно ли эта черная магия была чужой, а не криком отчаяния хозяина дома. — Эй, Люц, ты меня слышишь? Понимаешь, что я говорю?

— Н-е-н-а-д-о… — чтобы услышать хриплый, мертвый, медленный до слов, произносимых по букве, голос пришлось придвинуться ближе. Черт с ними с опарышами. Он жив. И ему нужна помощь. Жив. О Мерлин. — П-о-ж-а-л-у-й-с-т-а… П-у-с-т-ь-в-с-е-з-а-к-о-н-ч-и-т-с-я… Т-ы-о-п-я-т-ь-и-л-л-ю-з-и-я…

— Ребят, чего стоим? — поинтересовался Скримджер, приведя в чувство будто завороженных подчиненных. — Вызывайте Мунго. Пациент таки жив.

— Я не иллюзия. Все будет хорошо. Тебе помогут. Все будет хорошо.

В какой-то момент Артур поймал себя на мысли, что успокаивает совсем не покалеченного, измученного человека в своих объятиях, а самого себя. Мысли сменяли одна другую, но главной была она, та самая, ужасная: а что, если бы он поверил чужим уверениям, что тот просто сбежал, что за границей живет припеваючи. Что тогда? Сидя на ледяном полу, обнимая до абсурдности тощее, дрожащее тело, слушая не прекращающееся «т-ы-и-л-л-ю-з-и-я» было страшно. А каково было бы остаться до конца жизни в неведении? Ужас из кошмаров тошнотой поднимался к горлу.

Не прошла тошнота и тогда, когда лекари забрали свою новую тяжкую ношу. Артур, смотря на валяющиеся на полу наручники, не мог отделаться от одной единственной мысли: он ждал. Столько раз спасался иллюзиями, что теперь не мог поверить в хоть какую-то реальность. Ждал. А он так долго боролся с этими чертовыми бюрократами.

— Я не пойму, он что, руку свою пытался сожрать? — без какого-либо интереса наблюдая за лекарями в лимонных мантиях, спросил Скримджер. На левой руке Малфоя выше запястья была самая настоящая сквозная дыра.

— Скорее хотел содрать Метку.

— Ну… это ему удалось. Конечно не без выдранного мяса…

— Какой же ты придурок, Мерлин помилуй.

— Да хватит тебе. Просидел всю жизнь со своими исчезающими ключами, вот и не понимаешь всю прелесть юмора.

— Это юмор?

— Аврорско-медицинский, ваше благородие.

— Мой сын — просто кретин, раз не видит, с каким мудаком связался.

— Ну, справедливости ради, быть кретином ему есть в кого.

— Прекрасно.

— Мне вот что интересно. Магия в артефакте уже давным-давно не действует. Хлам хламом.

— Вероятнее всего, тот, кто с ним это сделал, просто напросто умер, вот сила и рассеялась. Вариантов-то, кто это мог быть, даже больше, чем нужно.

— Да уж, вариантов предостаточно мы в погребальном костре сожгли, — ответил Руфус, задумчиво рассматривая то, что назвал хламом. — Значит, наш злодей помер, а страдалец этого не понял, потому что крыша помахала ручкой.

— Вот посмотрел бы я на тебя, если бы тебя в одной единственной комнате запрели без еды и магии на черт знает сколько времени.

— Вот с чего же ты весь испереживался-то? Защищаешь его, а? Враждовали ж вроде.

— С кем тут враждовать? Должно ж хоть что-то человеческое остаться. В тебе вот не осталось.

— Да ну тебя.

***

Вечер выдался унылым и дождливым, приправленным просто нестерпимой головной болью. Казалось бы, хоть немного стоило успокоиться. Нашел, живым, и в Мунго его если на ноги не поставят, то хоть умереть точно не дадут. Но сердце колотилось как сумасшедшее, набатом отдаваясь в висках. Жена уже давно ничего не спрашивала, а обезболивающее изредка молча приносила дочь. Артур вообще не помнил, когда в последний раз разговаривал с кем-то из своей семьи. Такая большая семья, а поговорить было абсолютно не с кем. Можно было конечно у собственных братьев попросить помощи, хоть просто поговорить. Но понимание, что не сможет вытолкнуть из себя ни единого слова, останавливало. Единственным раздражающим спасением был Скримджер с его этой и в прошлой жизни отвратительной манерой язвить и считать всех идиотами. В нем не было жалости да и злости тоже не было. Ему было абсолютно все равно и за это его хотелось от души поблагодарить.