— Нет, это мое абсолютно взвешенное и категоричное решение, — спокойно ответил Малфой. Он был готов длинному разговору, убеждая себя, что через это нужно пройти один раз и забыть как даже не самый страшный сон.

— Мы должны проверить вас на подавление воли.

— Пожалуйста.

Процедура «докажи, что ты — это ты, и при этом ты не идиот» продолжалась ровно полчаса и отобрала все силы. Лишь по привычке, выработанной десятилетиями, спина держалась прямо, когда хотелось лечь на пол и не шевелиться.

Озвученная выписка с единственного счета явно была для Малфоя сущим расстройством.

— И это все, что осталось?

— Да.

— Я нищий, — такая драма в голосе Люциуса вызывала желание рассмеяться в голос, но Артур честно сдерживал себя, делая самый серьезный вид, на какой был способен. В конце концов, ему теперь предстояло быть его представителем по свежесоставленной только подписанной доверенности.

Вот уж чего, а представителем миллионера он в своей жизни еще не был. Неплохой карьерный рост после тридцати лет в затхлых кабинетах Министерства.

Проведя в банке почти четыре часа, убедившись, что работать до конца жизни к счастью не придется и попав под зоркий взгляд самой Риты Скитер, — а ведь она честно просто прогуливалась по магазинам перед Хэллоуином! — они оба чувствовали себя довольными как никогда.

— Для тебя правда десять миллионов галеонов — это нищенство? — спросил Артур, когда они вышли из банка на холодный осенний воздух.

— Любовь моя, я был на третьем месте в списке миллиардеров. Конечно это нищенство! — и возмущение даже не было наигранным. Если он снова способен думать о деньгах, значит путь у выздоровления точно правильный. — Но я придумаю, как это исправить. И ты мне поможешь.

— Любой приказ, мой господин, — покорно согласился он, совершенно не желая упоминать, что вот с чем, а с деньгами у него в жизни отношения точно не сложились. И даже совсем не потому, что семья была больше возможности его зарплаты.

— Почему так шумно? — нервозность Малфоя выдавало только то, с какой силой он держал его под руку. Он слышал шум, он чувствовал вокруг много людей. И он безумно устал за часы в банке.

— Завтра Хэллоуин.

— Уже конец октября? — его это искренне удивило. С момента выхода из больницы у него был один большой бесконечный день без какого-либо чувства времени. Даже указания когда завтракать, а когда ложиться спать не помогали.

— Ну да.

— Как быстро… — выдохнул Люциус задумчиво. — А помнишь мое красное кимоно, которое тебя так бесило? — вдруг почему-то вспомнил он. Это было прекрасное время их частых встреч, сопровождаемых опьянением дорогим вином и невероятным сексом. По красной веревке для бондажа он даже иногда скучал. Слишком уж красиво та смотрелась на бледной веснушчатой коже. Хотя, теперь он, даже если бы и взялся за узоры на его теле, все равно смог бы свою работу только почувствовать. А так было не интересно.

— Помню, — эти воспоминания вызывали невольную улыбку. Как же Малфой раздражался, каждый раз утверждая, что кимоно это «мать твою не халат!». — А еще я помню, как ты однажды на Рождество пытался сделать из меня человека.

— О, ты был так сексуален в этой черной шелковой рубашке, о боги… — то, как тяжело он выдохнул, едва не застонав от воспоминаний, было уже на самой тонкой грани приличия.

Разговаривать об этом с самым невозмутимым видом, идя мимо пялящихся на них зевак, было чем-то абсолютно невероятным. Кровь в венах бурлила и кипела.

— Держи себя в руках, Рита из-за угла выглядывает. Первая полоса тебе обеспечена.

— Пфф, как будто это что-то новое.

Сейчас казалось, что не прошло ни единого дня и ни единого страдания. Малфой был все тем же самодовольным ублюдком, а лента на глазах казалась очередной богатой придурью. Было в этих моментах нечто прекрасное. Как будто ностальгическими волнами обдало.

— Нам ведь что-то кроме банка нужно было сделать, да? — с трудом взяв себя в руки, спросил Малфой.

— Да. Ужин. Как на счёт покупной еды?

Звучало соблазнительно, отчего-то всякая покупная, порой и вовсе маггловская дрянь соблазняла его поесть успешнее, чем не так уж плохо приготовленная стряпня благоверного, но раздражение и возбуждение диктовали свои требования.

— Нет уж, дома сам приготовишь. Не отлынивай от своих прямых обязанностей.

— Как скажете, мистер моя прямая обязанность.

— Можешь и дальше звать меня господином.

— А могу и выебать до потери сознания, мой господин.

Как же всегда трудно было его развести на пошлости, и как же горячо они звучат, особенно вне просторов спальни.

— И вот он требует от меня держать себя в руках! Ты правда считаешь это угрозой, м?

Невозмутимо ведя свою размеренную, горячую до неприличия беседу, они шли нарочито медленно, даже медленнее, чем могло понадобиться незрячему. В этом было какое-то истинное извращенное наслаждение. Оттягивать момент, когда бы они оказались дома, наедине, было сладко до боли.

«Смотри, Рита. Запоминай. У тебя хорошая фантазия, додумаешь все, что тебе нужно, дорогая».

— Посмотрим.

— Ну давай-давай, скажи что-нибудь пошлое.

— Сегодня на ужин я жарю тебя.

Черт с ними всеми, кто был или не был свидетелем их жаркого поцелуя в тесной грязной подворотне. Плевать.

— Пошли домой.

— А все-таки еда для ужина?

— К черту ужин. Хочу твой член.

Из-за состояния здоровья все последнее время желания в Малфое не было от слова совсем, и такой напор теперь был долгожданной положительной динамикой.

— Мне иногда кажется, что тебя возбуждаю совсем не я.

Мантии первые полетели в сторону, по случайности накрыв собой радостного лисенка. Он выбрался из-под них и, удивленно двигая ушами, крутил головой, смотря на своих человеческих друзей, целующихся и обнимающихся с такой теснотой и страстью, что сошли бы за единый организм.

— Какая чушь! — усмехнулся Малфой, не дав стянуть с себя ленту, зато позволив снять все остальное. — Кроме тебя у меня стоит только на деньги.

— О чем я и говорю.

— Будем ходить в банк чаще, м?

— Заткнись.

Малфой покорно заткнулся, заняв себя более интересным делом. То, как он увлеченно делал минет, было чем-то абсолютно невероятным. С годами практики на одном единственном партнёре он научился не только доводить этого самого партнёра до абсолютно невменяемого состояния, но и сам получать удовольствие от происходящего, даже долго стоя на коленях и не прикасаясь к себе.

Не видя, а только чувствуя, Люциус сгорал от желания, позабыв о вечном холоде. Запах и вкус дурманили, опьяняя. Он скучал по этому. Скучал по ощущениям до самого горла, скучал по его стонам и дрожащим в возбуждении бедрам и поджимающемуся животу с дорожкой ярких рыжих волос. Малфой поймал себя на мысли, что помнит каждую веснушку и это безумно возбуждает.

— Пойдем в спальню, — хрипло попросил он, даже не представляя, насколько возбуждающе выглядит с ярко-алыми влажными губами.

На кровати определенно было удобнее, чем на диване в гостиной, и показавшийся бесконечным путь с остановками каждые две ступени того явно стоил.

Они оба уже давно не помнили, когда в последний раз были вместе так. Последние годы встречи были короткими и нервными, было определенно не до секса, но теперь их ничто не останавливало и не ограничивало время. Это осознание было чем-то просто невероятно восхитительным.

— Все нормально?

Малфой был таким горячим и таким невообразимо узким, что на подготовку пришлось потратить все терпение и самообладание без остатка, а это было совсем нелегко. Как вообще можно держать себя в руках, когда этот дьявол еще даже на пальцах выгибается и стонет.

— Да! Блять… Если будет что-то не так, я тебе скажу.

— Ага, как же.

— И по-твоему буду терпеть боль назло тебе? — его ухмылка через тяжелое дыхание была предпоследней каплей.

— Ты постоянно так делаешь.

— Просто вставь уже в меня свой огромный член, — а эта невообразимая пошлость — последней.