У Малфоя всегда было это умение — вытаскивать на свет самые черные мысли, самые искренние желания. Он старательно этим занимался почти двадцать лет, с одной только разницей — Артур сам себя не признавал тем, кого тот так старательно описывал. Ошибался ли Люциус хоть раз? Нет.

«Подумай хоть раз о себе. О себе одном, как о личности. Целой, единой личности. Без жены, без детей, без братьев. Ты один. Найди себя. Под всей этой шелухой, болью и радостью. Найди себя».

Этим словам было больше пятнадцати лет, но истина в них за это время не заржавела. Несколько последующих дней они крутились в голове как мантра. Когда увольнялся с такой легкостью на душе, какой никогда в жизни не чувствовал. Когда выбирал абсолютно новую одежду для них обоих — настолько не в стиле его прошлого, что Малфой определенно будет в восторге даже от банального ощущения дорогой ткани. Недаром же он все вспоминает то Рождество, когда умудрился натянуть на него черную шелковую рубашку стоимостью в пять его зарплат. Малфоя это вдохновляло, даже возбуждало. Может и сейчас вернет его в нужное русло.

— Развлекаешься? — бывший министр все так же не любил здороваться, но все также улыбался самой жуткой из улыбок. Встретить Скримджера в Косом переулке не было чем-то желанным, но он хотя бы больше не раздражал своим существованием.

— А ты?

— А мне вот скучно. Не найдется больше безумцев на оправдание?

— Почему ты спрашиваешь об этом меня?

— Ну мало ли, может ты уже и гарем можешь себе позволить, — он многозначительно приподнял бровь, намекая на магазин явно ранее не уровня собеседника.

— А зачем он мне?

— Ну мало ли, — вновь повторил он.

— Тебе и правда скучно.

— До смерти.

Это уже звучало как минимум комично.

— Извини, не помогу.

— Конечно. Ты никогда не помогаешь.

Пустой какой-то вышел разговор, бестолковый, но после вдруг пришло осознание, что тот единственный не смотрел на него иначе. Все старые друзья, знакомые, подчиненные, у всех у них во взгляде было что-то, так ярко похожее на презрение, будто они знали уже то, что им только собирались сказать. Как хорошо, что ему теперь не было до этого никакого дела.

Одевать Малфоя на следующее утро было неожиданным наслаждением. То ли от того, как, не смотря на худобу, сидели на нем новые вещи. То ли от того, как ему эти самые вещи нравились. Он ощупывал каждый миллиметр, оценивал ткань с пристальностью ювелира. И ему все действительно нравилось.

— Ты превзошел все мои ожидания.

— Я же сказал, что знаю тебя, — ответил Артур, обняв его спины и наслаждаясь его видом в отражении в зеркале.

— И себя видимо тоже узнал, — улыбнулся Люциус, проведя рукой по ткани его рубашки. — Я точно в тебя влюбился?

— Это нам еще предстоит узнать, — поцелуй в шею был дополнением к ответу.

Рука Малфоя поднялась чуть выше, задев край оправы его очков.

— Это же та оправа, которую я тебе дарил, — с удивлением осознал он, еще пару раз прикоснувшись, чтобы удостовериться. Единственным подарком не деньгами была дорогущая пара очков, которые Артур никогда не носил.

— Ну да.

— Я думал ты их продал давным-давно.

— Твой подарок продать? Сдурел?

— Ну, я же не знаю, как ты к ним относился.

— Как к святыне.

— Ой будешь мне тут сказки рассказывать.

— Ты лучше мне скажи, что будем делать с твоими глазами.

— Которых нет? — его все еще передергивало от этих мыслей, но иногда он находил в себе силы пытаться об этом шутить. — А знаешь, у меня есть идея. Черная лента найдется?

Лента нашлась, длинная и не слишком плотная. Она идеально закрывала черные провалы, так и оставшиеся похожими на выжженную землю. Завязанная под частью волос, ткань позволяла длинным идеально ровным прядям волос немного закрывать лицо. И это было так красиво в сочетании с белой, безумно вычурной рубашкой под черной, безумно дорогой мантией.

— Ты очень долго молчишь, — упрекнул Люциус, однако, сам чувствуя, что эмоции рядом были совсем не неодобрением или сомнением.

— Ты прекрасен как никогда, — едва ли не с придыханием восхищения ответил тот, не сводя с него глаз, впервые по-настоящему понимая эту странную страсть Малфоя к его переодеванию. Это правда возбуждало.

— Так пойдем, покажем эту красоту миру.

Их появление в Косом переулке было началом того самого скандала, какого магическому миру недоставало. Все темы были избиты, все кости обглоданы. А здесь такая свежая кровь — оправданный и абсолютно слепой бывший Пожиратель Смерти, держащий под руку самого неподходящего ему спутника — одетого дороже, чем за всю прошлую жизнь и с таким высокомерием в глазах, что его явно хватило бы на них двоих.

Они впервые в жизни так открыто были на людях вдвоем, что насколько спокойными были лица, настолько же внутри все буквально вопило от торжества. Это было уже не начало конца, это был самый его разгар.

— Пожалуйста, скажи, что у меня беды со зрением, а не что это наш отец с Малфоем.

Билл и Чарли сидели в кафе у окна, встретившись впервые за несколько лет всего полчаса назад. И еще никогда Чарли так сильно не жалел о том, что поддался на уговоры брата приехать хоть ненадолго, успокоить мать, совсем сгоревшую за последние месяцы. Вряд ли он теперь смог бы успокоить хотя бы себя самого. Последние годы жизнь была настоящим безумием, настолько неоправданно болезненным и неискоренимым, что каждый вечер перед сном и каждое утро по пробуждении он не чувствовал ничего, кроме сожаления о том, что до сих пор жив. Куда делся тот гриффиндорский заводила с бешеной энергией уже никто никогда не ответит. У дракона на рогах в глуши Румынии работал уже совсем другой человек и радости в нем давно никто не видел.

— Боюсь что со зрением у тебя все прекрасно, — покачал головой Билл, — а вот у нашего отца с мозгами все-таки нет.

Он не хотел осуждать родителя, в чем-то даже согласный с дядей, так легко ко всему относившемуся, в какой-то степени даже хотел понять, как вообще вышло то, что вышло. Единственное, чего он от отца ждал, — честности. По отношению даже не к ним всем, а только к матери. Но этой честности так и не случилось, а теперь и смысла не было. Сказать обо всем так, как это было сделано сегодня, и сказать честно в глаза, — разница огромная.

— Ты не забыл сообщить мне ничего важного?

Билл на очевидную претензию даже бровью не повел.

— Например?

— О разводе родителей хотя бы.

— В том-то и беда, что они так и не развелись. И если бы не лежащий в коме Фред, была бы нашему папеньке земля пухом.

— Или Мунго домом, я понял.

Молчали долго, оба смотря в свои чашки с недопитым кофе.

— Ты в порядке? — Билл сам осознавал глупость своего вопроса, но другого так и не придумал.

— А с чего бы мне быть не в порядке? — прозвучало это слишком резко, выдавая с головой. До этого момента было просто больно, в чем-то обидно, но он заставлял себя понять и отпустить, пусть это и не выходило полностью. А теперь понять как? Отпустить как? Нельзя так сильно злиться, просто нельзя, но он едва держал себя в руках.

— Ну со мной-то можно и не играть, а?

— Душу мне вилкой не ковыряй. Не приезжал столько времени и не нужно было сейчас.

— Выпить хочешь?

— Час дня.

— Это значит да?

— Это значит пошло все к черту.

— Тогда пошли.

***

Гоблины всегда были теми самыми созданиями, которым плевать на все, кроме собственной выгоды. Им было абсолютно плевать, кто перед ними, в чьем обществе, лишь бы документы были в надлежащем виде.

— Оказывается ли на вас давление? — гоблин даже не смотрел на сопровождающего слепого мага человека, но первый вопрос был вполне себе логичным и по регламенту. Ограниченный в возможности принимать большую часть решений ввиду невозможности видеть, что подписывает, маг приводит как представителя не родственника, не супруга, а абсолютно чужого по закону человека. Естественно юридически это вопрос. Даже при наличии бумаги, подписанной самим Министром Магии. Честно говоря, гоблины в гробу видали всех министров магии и их подписи.