— А вот ел бы нормально и не мерз бы тогда, — не удержался Уизли, потушив две лампы, оставив только одну, у кровати.

— Попрекай меня тут еще, — недовольно фыркнул тот откуда-то из вороха теплой ткани. — Согрел бы лучше.

Артур уже привык, что каждый вечер, перед тем, как уснуть, приходится терпеть дрожь и ледяные руки и ноги, пока это чудо не согреется и не уснет. Но было в этом что-то родное, даже приятное.

— Знаешь, мне иногда на полном серьезе кажется, что ты мне приснился, — он сам не понял, зачем говорил это вслух, но он так давно об этом думал. — Что все, что у нас было — лишь иллюзия. Что я тебя выдумал.

— Почему? — удобнее устроившись у него на плече, спросил Малфой.

— Потому что ты идеальный. Ты такой невероятной красоты, что к твоим ногам мог упасть весь мир. А ты… ты выбрал меня. Самого, наверное, неподходящего кандидата из всех.

— Из каких «всех», придурок? — он даже засмеялся невольно. — Я кроме тебя всю жизнь никого не видел вокруг и видеть никогда не хотел. Я понимаю, что у тебя беды с самооценкой, но для меня ты чертов король мира. Всегда был и всегда будешь. Так что брось это всё. Ты еще спать не собираешься? — его пальцы ловко нащупали открытую книгу, лежащую рядом.

— Пока нет.

— Почитай мне.

Он с упоением слушал его голос, даже не особо вслушиваясь, что именно он читает. Было хорошо. Тепло. Так, как всегда хотелось.

Жаль, что ради этого сначала пришлось почти умереть.

========== Глава III. Твари, мертвецы и драконы ==========

Несколько недель, почти до самого Хэллоуина, для Артура было грустным развлечением пристально следить за его состоянием, с долей облегчения видя, как тот уже мог ходить дольше пяти минут, и даже увлеченно играл с лисенком, который так и остался у них. Только вот есть Малфоя все равно приходилось заставлять едва ли не под заклятием принуждения — все его порывы делать это самостоятельно сошли на нет даже слишком быстро. Если в августе казалось, что дома выпирающие кости будет легко исправить, то теперь эта задача была сложнее, чем получить оправдательный вердикт в суде.

— Люц.

— М? — он сидел на полу с лисенком, оба укутанные в плед и мило друг с другом переговаривающиеся. Голос у зверька был чем-то невероятным, звонким, иголками впивающимся в мозг.

— Нам нужно в банк дойти наконец.

— Знаю.

— Сможешь?

— Должен. Это же все равно делать придется. Но я хочу быть самым красивым человеком на земле. Обеспечишь?

— Мне нужно разобраться, как тебя одевать, — тяжело вздохнул Артур. Он уже привык, что Люциус в этом доме, их личном островке свободы, выглядит совсем иным человеком — простым, без этого его вечного превосходства по денежному признаку. В конце концов, здесь ему не нужны были его дорогие костюмы и мантии. Не замерзал бы, и вовсе голым бы ходил и это обоих абсолютно устраивало. Но поход даже в банк, хотя, нет, особенно в банк был событием определенно важным. И выглядеть оправданный, а значит абсолютно невиновный, все еще лорд Малфой должен соответственно.

— Тебе жизненно необходимо разобраться, как шедеврально меня одевать, чтобы у всех отвалились челюсти.

Определенно получить бумаги из суда было самым простым в мире делом.

— Поэтому тебе предстоит крайне непростая задача. Что ты смыслишь в моде?

— Ничего, — честно признался Уизли. — Но смыслю в тебе. Ты уже доверил мне свою жизнь. Доверь и свой гардероб. Поменяемся местами в твоих фетишистских играх.

Малфой на это довольно улыбнулся. «Подъеб засчитан, дорогой».

В любом случае, у него не было никакого выбора, зато была уверенность, что он никогда в жизни не выставит его посмешищем. Припоминания всех прошлых грехов как повод для такого теперь как минимум неуместны.

— Я знаю, что ты оскорбишься сверх меры, но все равно спрошу. Откуда деньги сейчас? Еда, лекарства, одежда. Мой счет заблокирован, пока я сам не явлюсь в банк, я знаю.

— Мы правда должны об этом говорить?

— Но ты же не ограбил Гринготтс?

Они с лисенком оба повернулись в его сторону с самым любопытным видом, на какой были способны.

Как же это странно, когда изуродованное лицо любимого человека становится нормой по привычке. Уже казалось, что он всегда был таким, а серые, всегда внимательные глаза были не более чем иллюзией.

— Нет.

— Не скажешь? — молчание. — А мне казалось, у нас нет друг от друга секретов.

Лисенок, чтобы еще понимал, явно в подтверждение слов издал какой-то абсолютно невообразимый звук.

— У тебя ведь была дурацкая привычка дарить мне подарки деньгами.

— Ну да, у меня с фантазией плохо, — закатил глаза Малфой. Он каждый праздник действительно дарил ему деньги, потому что никогда не смог бы подарить ему дешевую вещь, а дорогую тот никак не объяснит своей семье — откуда, от кого. Подарок должен быть радостью, а не подставой.

— Очень смешно. В общем, я ни кната из них не тратил. До этого периода времени.

— Почему? — это по-настоящему удивило. Малфой уже даже не помнил, сколько галеонов отдал просто так, как подарки, а порой подколы из категории «за прекрасную ночь, еще увидимся». Было весело и для его, тогда неисчислимого бюджета совсем неощутимо. В глубине души он, наверное, хотел, чтобы любимый человек выглядел чуть менее уставшим, и даже может быть чтобы у его детей появилось что-то свое, личное и новое. Да хотя бы чтобы чертов дом, как они его там называют, дыра? Нора? Неважно. Чтобы этот дом стоял не одной только магией склеенный. Наверное, ему все-таки хотелось просто помочь. Так, как умел. А тот ни кната не тратил. Не идиот ли?

Иногда Люциус думал, что если бы тот попросил, просто попросил, сам, искренне, хоть раз наступив на свою блядскую гордость, он сделал бы для него все, что угодно. Черт с ней с женой, но дети же не виноваты, что у их родителей нет денег на них всех. Если бы только он попросил, не жили бы они в таком доме, и вещи бы у детей были нормальные, новые и свои. Они вдвоем придумали бы обоснование, любое, от работы до публичного признания дружбы. Они все могли придумать и исправить, когда еще было можно и нужно. Но гордый Малфой не предлагал, а гордый Уизли не просил и дальше сидел за нищенскую зарплату в Министерстве, зато в отделе, который, мать его, ему нравился. «Шел бы ты к магглам своим, Уизли!» — бросил Люциус ему однажды в пламени ссоры. А тот пошел бы. Мог бы — пошел. И что он только в этом нашел, эгоист несчастный?

— Не хотел, — ответ был дан совсем неохотно. Он ненавидел себя за то, что за эти годы праздников и подколов собралось под тридцать тысяч галеонов, но он ничего из них не взял, чтобы что-то сделать для своей семьи даже в самое хреновое время. Старшие сыновья по ползарплаты своей нищенской, будучи всего лишь стажерами, присылали, а он… А он теперь себя ненавидел. — На них не хотел. Да и на себя тоже.

— Я впервые слышу это в тебе.

— Что?

— Искреннее сожаление.

— Ты не пойми меня неправильно, я люблю своих детей.

— Не оправдывайся. Я все равно не могу тебя судить. Моя жизнь точно с такой же… не ошибкой, но… линией сожаления что ли.

Лисенок ткнулся носом ему в ладонь, отвлекая. Будто правда все понимает, маленькое создание. Будто знает, как больно ему думать о единственном сыне.

— Мы придурки.

— Хуже. И всегда будем сожалеть. Но жить дальше как-то надо.

— Чтобы жить дальше, нужно все закончить, — это осознание пришло совсем недавно, но было таким четким и ясным, что отмахиваться уже не имело никакого смысла. — Помнишь, ты меня хотел сделать последней тварью?

— О да, — расплылся Малфой в улыбке. — Я всегда в тебе это видел.

— Делай. Пошло все к черту.

— Ну наконец-то!

Быть совсем другим человеком, но до последнего не осознавать это — наверное, тот самый верх неумения слушать самого себя. Все для других. Быть глупым, быть удобным, лишь бы отстали. Хоть как-то оправдать хоть чьи-то ожидания. Не знать самого себя. Как тогда жить и судить о ком-то другом?