*

На вокзале Бен взял такси, чтобы отвезти ее домой, несмотря на все протесты о том, что ей намного лучше и она может идти сама. Лиззи вылезла и неловко застыла на крыльце собственного дома, пока Бен расплачивался с таксистом. Из окон кухни струился мягкий свет. И, наверное, мама суетилась с ужином. Лизз вдруг ощутила, как бы ей хотелось поскорее оказаться в своей комнате, в тепле и с тарелкой чего–нибудь вкусного.

Она виновато взглянула на Бена, подошедшего к ней. Она должна была предложить ему зайти и угостить ужином. Но все внутри нее кричало, что ей нужно побыть одной.

— Бен, — начала она, еще не решив, что скажет дальше.

Но Бредли перебил ее:

— Я знаю, о чем ты думаешь, –взглянул он ей в глаза. — Приглашать ли меня. И я бы даже согласился. Но вижу, как ты устала, и поэтому я сразу совру, что хочу поехать домой.

Ей было так неловко. Все что пережил сегодня Бен — пережил из–за нее.

— Прости меня, Бен. — ей хотелось бесконечно извиняться. — Я очень ценю, что ты…

Договорить ей не дала распахнувшаяся дверь.

— Я слышал звук автомобиля, — голова ее отца показалась в дверном проеме. Папа был все еще в рубашке и галстуке — видимо, только пришел с работы. — Лиззи, зачем ты держишь гостя на пороге?..

Краем глаза Элизабет увидела за папиной спиной тетю Линн, маячившую в прихожей. Хочет еще раз взглянуть на Бена — поняла Лизз.

— Седрик? — мистер Томпсон протянул Бену руку. — Ты подрос. Как родители?

— Это не Седрик, пап, — вздохнула Элизабет.

— Бен Бредли, — пожал руку ее отцу Бен.

— Бен — мой сокурсник, — пояснила Лизз.

Кажется, папа немного смутился.

— О… Бен? Зайдешь на ужин?

Бен посмотрел на Лизз, но та сразу отвела взгляд.

— Пожалуй, нет, спасибо, сэр… — вернулся он к мистеру Томпсону. — Уже поздно, и мне пора.

Лизз было не по себе, это была крайне неловкая ситуация. Тетя Линн, поняла Элизабет, это она, наверное, подослала папу, чтобы он затащил Бена на ужин. Мысленно она пожалела, что у нее есть родственники.

Мистер Томпсон покосился на дочь и кашлянул:

— Ну что ж, не буду мешать, — пожал еще раз руку Бену, — очень рад знакомству, надеюсь, ты зайдешь к нам в следующий раз.

И скрылся за дверью.

Элизабет молчала, не поднимая взгляд и теребя шарф Бена, завязанный на ней.

— Лиззи… — тихо позвал он, и ей ничего не оставалось, как посмотреть на него. — Мне, правда, пора. Я был очень рад провести с тобой этот день. Надеюсь, с тобой все будет хорошо.

— Да, пожалуйста, не волнуйся, со мной все нормально, — заторопилась она. — Это тебе спасибо за все. Извини, что так все получилось.

Бен улыбнулся краешком губ. Вид у него тоже был усталый.

— Ты знай, что я рядом. Если что–то случится — пиши.

Она кивнула.

— Спасибо, Бен.

— Ага. — Бен качнулся на пятках взад–вперед. — Я, пожалуй, пойду. Увидимся в школе.

— Да, хорошо тебе провести оставшиеся каникулы.

Они помолчали. Лизз не понимала, почему Бен не уходил и все стоял и стоял здесь, ожидая чего–то. Так что она просто открыла дверь, собираясь зайти домой.

— Лиззи, — вдруг окликнул он ее на пороге.

— Да? — замерла она.

В два шага Бен подошел к ней и поцеловал в щеку. Едва заметное прикосновение губ, кажущихся на холоде обжигающим.

Элизабет замерла как истукан в дверном проеме. А потом просто захлопнула дверь у него перед носом.

Пару секунд она еще стояла и смотрела на закрытую дверь, не понимая саму себя. Она сама не ожидала, что сделает подобное. Лицо Бена всплыло перед глазами, а щека едва уловимо помнила его прикосновение.

Черт! Черт, черт! Как это все неловко, как не вовремя! Злость на себя и на Бена боролись в ней вместе с раскаянием. Наверное, Бен до сих пор стоит с той стороны. Думает, что она пошутила и сейчас откроет дверь снова. Но открыть ее было бы еще глупее, чем закрыть до этого. Элизабет решительно повернулась к ней спиной.

— Кажется, у меня появился парень, — произнесла она мрачно, глядя на Линн.

Тетя стола в прихожей с кружкой в руке и все это время наблюдала за происходящим. По искрящемуся весельем взгляду, Лизз поняла, что все это ее забавляло. Но Элизабет не дала ей возможности отпустить едкий комментарий и громко затопала в свою комнату мимо — вверх по лестнице. Сейчас она была зла на весь мир.

С кухни веяло чем-то вкусным, и раздавались родительские голоса.

— Я видела этого парня утром, — мамин голос, — Лиззи что, встречается ним? Думаешь, он ей подходит?

— Она уже не ребенок и сама разберется. Мне он показался довольно милым… — ответ папы.

Вся семья сегодня вечером, похоже, будет обсуждать ее личную жизнь. Прекрасно. Пусть. Только без ее участия. Элизабет сердито хлопнула дверью в свою комнату. Хватит с нее на сегодня разговоров.

*

Скинув пальто и шарф на пол, она упала поперек кровати и лежала пластом в темноте, чувствуя себя выпотрошенной. Не было сил ни обдумывать, ни переживать. И, тем не менее, как по заколдованному кругу мозг ее перебирал снова и снова события сегодняшней поездки.

Собака, медальон, обжигающий кожу, видения прошлого, после которых невозможно понять, кто ты и где ты. Слишком много для одного дня. Много даже для нее, не говоря о Бене… Внутри неприятно заныло. Бен. Он весь день был рядом с ней, он так много делает для нее, принимает ее такой, какая она есть. И она заставляет его беспокоиться снова и снова, потому что не может посвятить в свой секрет.

Сможет ли она рассказать ему однажды? А сможет ли он поверить?

Она могла довериться лишь одному человеку — Седрику. Но когда-то давно. Сейчас… у нее не было никого близкого. Мама никогда ее не понимала, папа был вечно занят, тетя Линн — не в счет, они виделись очень редко. Соседки по комнате в Хогвартсе были только соседками.

Она словно смотрела на свою жизнь со стороны, и ей было невыразимо тоскливо и холодно. Неужели в целом мире не было никого, кто мог бы согреть ее?

Жить жизнью Ровены — это был дар. Но это было и проклятье. Она была всего лишь школьницей, на которую обрушилась чужая жизнь в виде погружений в чужие чувства и мысли, каждое движение души Ровены отзывалось в Элизабет, заставляя ее сердце сжиматься от боли или радости. Проживать две жизни за раз — на это уходило сил в миллионы раз больше.

Иногда она жалела, что нашла медальон. Сейчас, анализируя последние полгода жизни, Элизабет приходила к выводу, что все ее беды происходили из-за него — начиная от болезненного состояния и кончая почти разорванной дружбой с Седриком. Она так устала, так безумно устала бороться с этой неведомой ей силой!

В порыве Элизабет сдернула цепочку с шеи и швырнула медальон в темноту. С тяжелым звуком он приземлился на пол где-то около двери.

Она продолжала лежать без него, слушая собственный пульс. Без медальона ощущалась странная непривычная легкость, но гораздо больше — пугающая пустота. Словно в ее жизни образовалась пропасть, которую она никогда и ничем не сможет наполнить.

В дверь тихо постучали, но Лиззи не шелохнулась. Тогда дверь открылась, впуская полоску света.

— Я принесла тебе поесть.

Тетя Линн стояла на пороге с подносом в руках.

Несколько секунд Лизз боролась с собой. Желудок давно уже ныл от голода, и было бы неплохо пополнить силы, но, во–первых, ей хотелось побыть одной, а во–вторых, совершенно не было желания вставать.

Не дожидаясь ее ответа, Линн прошла и поставила поднос на прикроватную тумбочку рядом с ней. А затем зажгла свет. Элизабет поморщилась — он казался слишком ярким после полумрака.

— Как ты, Лиззи? — тетя присела на край кровати рядом с ней и погладила ее по голове. Так когда–то давно в детстве делала мама, когда они еще были близки.

Этот жест был таким простым и в то же время так много сейчас значил для нее, что Лизз едва не зарыдала в голос. Но лишь подвинулась поближе к тёте и положила голову ей на колени.