— Не будем тратить время на глупости и искать позу по-добродетельнее, — Он мягко запустил руку в мои волосы и притянул ближе, на расстояние чуть меньше ладони.

Со стороны мы напоминали любовников, наслаждающихся волшебным мгновением перед поцелуем.

Мои губы растянула усмешка. Я вперилась в глаза Адриана и нырнула в их темную бездну.

… Черноту развеяло блеклое свечение. Неясные образы, мельтешение, сгусток бессвязных эмоций. Обычное дело, внутри себя душа бурлит и бесконечно рефлексирует по кругу, даже если до смерти тела не отличалась осознанностью и жила подобно бабочке-однодневке.

Я жадно потянулась вперед, к добыче. Привычно прикоснулась к трепещущей поверхности, и… голову разорвало от яркой вспышки.

Чужие воспоминания смяли, отшвыривая в сторону. Я сжалась в точку, оставаясь невольным свидетелем развернувшейся картины.

В комнате стоял полумрак. На добротном стуле с коваными ножками сидела мертвая полуобнаженная женщина. Ее голова откинулась назад, светлые кудри тугой волной касались пола, а рот застыл в крике, обнажая крепкие белые зубы. По изогнутой шее шла широкая кровавая полоса.

Веревки, связанные умело, с явным знанием дела, безжалостно впивались в еще теплое тело. То, что шло ниже ключиц, красноречиво говорило о том, что в истязаниях садист стремился к недосягаемому совершенству.

Легкое отвращение, мое собственное отвращение, когда я смотрела глазами убийцы на жертву, мешалось с чужим чувством удовлетворения.

Удовлетворения, которое ему не способна дать ни одна женщина в постели. Даже покорная жена, терпеливо сносящая извращенные игры мужа, с трудом сдерживающего себя, чтобы не довести дело до конца.

Взгляд перешел к ребенку, рыженькой девочке лет семи. В ее широко распахнутых глазах с легкостью читался страх. Чистый, первородный.

Наркотик, придающий смысл серой жизни. Момент истины, триумф самопровозглашенного бога.

Отец девчонки был еще жив, несмотря на проломленный череп. Он лежал в углу, не в силах даже хрипеть.

Садисту нравилось, когда кто-то смотрел. Он давно хотел снимать на камеру свои развлечения, но риск разоблачения пересиливал страстное желание зафиксировать волшебные будоражащие мгновения сладкой расправы.

Так пусть глава семейства будет зрителем на этом индивидуальном показе.

Девочка скукожилась на холодном полу. Поток слез утих, она лишь сдавленно мычала в грязную тряпку, которой он пока что заткнул ей рот.

Садист наклонился и тряхнул бедняжку за ширку. Движением смел со стола нетронутый ужин и бросил ребенка на полированную поверхность.

Девочка в ужасе дернулась, неуклюже перевернулась и с глухим стуком животом упала на пол. Ее глаза мгновенно наполнились новой порцией слез, она жалко заелозила полупришиблинной букашкой.

Как бесит, верткая сука!

В руках сам собой оказался тяжелый стул. Размах, и…

Сквозь страшное мычанье сдерживаемого кляпом крика раздался звук сломанного хребта.

Новый замах… нет, не так быстро, одернулся он.

Вернул обмякшую беглянку на произвольный алтарь.

Хитросплетенные путы с силой впивались в худосочное тельце, кожа под ними уже багровела. Садист впитывал взглядом каждый сантиметр воспаленной кожи. Вот бы навечно запечатлеть эту картину, выжечь в собственной голову и возвращаться каждый раз, когда внутри начинало шевелится желание жечь и резать.

Кухонный нож заплясал в руке, примеряясь, с чего бы лучше начать. Обычно он выбирал кого повзрослее, но интерес к чему-то новому подогревал азарт. Первые, пробные порезы, сочащаяся кровью.

Что, если вспороть…

Кисть обожгла пронзительная боль. Нож со звоном упал на кафель. Доля секунды, и треснули кости запястья, а вопль издал уже садист.

В глазах стремительно чернело от боли, и в горло воткнулись толстые, невероятно острые иглы. Что-то неподъемный грузом легло на плечи, заставляя встать на колени.

Последние кадры неснятого фильма: край стола, белые ступни ребенка. На полу темные и совсем свежие, алые, пятна крови…

Воспоминание смялось, поплыло и выпустило из стальной хватки. Последние мгновения жизни садиста сменились на невнятные, плохо читаемые образы. Их я с брезгливостью отбросила в сторону, стараясь не фокусироваться.

Усилием воли сжала сгусток души в маленькую цветную сферу, и та подлетела к ладони. Задержалась, тревожно звеня, и, наконец, с ошеломляющей скоростью ухнула вниз. Ее путь пролегал сквозь толстую корку земли туда, где горело вечное пламя.

Прошло несколько секунд, и тело пронзил мощный поток силы, ударивший из самой преисподни. Щедрый дар глубин ада.

Каждая клеточка моего существа наполнилась энергией, и от избытка ощущений парализовало. Эйфория, не похожая ни на что, что мог бы испытать смертный, сводила с ума. Я не могла ни заплакать, ни рассмеяться. Я была лишь сосудом, звенящим хрусталем, наполненного вечностью.

Глаза я открыла не сразу. Дыхание безнадежно сбилось, и я глотала воздух пересохшими губами.

Передача душ Матери — нечто крайне личное. Момент слабости, зрелище не для посторонних глаз, но ждать подходящего момента после получения души и оставаться даже ненадолго хоть сколько-нибудь уязвимой я больше не желала.

Наши с Адрианом лбы соприкасались, я навалилась на него, когда отправляла полученную плату в ад. Его пальцы уже запутались в моих волосах, а в глазах на самом дне плескалось беспокойство.

— Хелла?.. Ты в порядке?

— Да, — сипло ответила я и облизнула губы. — В полном.

— Твоя седина ушла, — заметил хозяин. — Значит, ты вновь полна сил? Все прошло… успешно?

Я чуть отстранилась и шевельнула затекшей ногой. Заерзала и перекинула немеющую ногу через колени вампира, тем самым, в каком-то смысле, его оседлав.

— Ты отдал мне душу того, кто искалечил Одри? — медленно проговорила я. — Неожиданно, но логично. Удручающе видеть во снах, как ломают спину твоей подопечной.

— Ты не говорила, что читаешь воспоминания душ, — дрогнул Адриан. Его зрачки сузились.

— Обычно не читаю, мне это не интересно. — Пояснила я и стряхнула со лба набежавшие капельки пота. Недавно одетый свитер, увы, нуждался в стирке. — До этого я старалась обходить воспоминания стороной, но это … такое яркое. У меня немного опыта по сбору душ у вампиров, знаешь ли. Пришлось смотреть… до самого конца.

Адриан, помедлив, кивнул. Я не врала, и меня кольнула легкая обида.

— Значит… ты, в каком-то смысле, герой?.. Спас отца и ребенка. Покарал убийцу. — Произнесла несколько жеманно.

Адриану пришелся не по вкусу затеянный разговор.

— Из спасенных получаются лучшие фамильяры, — сдержанно ответил он. — Поэтому я верю Стиву, как самому себе. Благодарность — отличная мотивация для грязной работы. Обещания вечной жизни такой ценой чаще всего привлекают крайне неказистых личностей, которые и отведенный им срок прожить с достоинством не в состоянии.

— И все же, это очень благородно.

— Благородно что? — тихо взорвался Адриан. — К чему это глумление, Хелла? Думаешь, я втайне возомнил себя спасителем рода людского, за то, что не дал истерзать ребенка очередному психопату?

Теперь я жалела, что завела эту тему.

— Знаешь, почему я в ту ночь оказался рядом?.. — понизил голос хозяин. — По собственной неосторожности меня мучал дикий голод, Хелла. И я решил наведаться в дом, стоящий на отдалении, чтобы его утолить. Забрать желаемое у семьи из трех человек. Возможно, они бы остались живы, но редкий вампир полностью себя контролирует, когда так долго не принимает пищу. Лишь полностью насытившись подвернувшимся мне садистом, я поделился своей кровью с умирающими, чтобы те смогли дотянуть до больницы. Не надо питать иллюзий, я давно расстался со всей этой юношеской романтикой: использовать свои способности, чтобы вершить правосудие над смертными.

— Я не пытаюсь тебя подловить, — пошла на попятную я, чтобы не услышать новую тираду. После подобных душевных откровений хуже всего приходится тому, кто имел сомнительное удовольствие их слушать. — Я лишь заметила, что ты совершил… хороший поступок. Да, согласна, из уст демона это отдает издевкой.