Видел ли и понимал в то время это Итан? Был ли он умнее и сообразительнее меня? Если да, тогда он вдвойне ублюдочнее, чем был на самом деле или каким хотел казаться. Видя мои терзания и, в первую очередь, непонимание себя, терзать и мучать меня ещё сильнее было слишком жестоко даже для такого, как он.

Тем не менее, медленно, сквозь боль и слёзы, ко мне наконец приходило осознание чувств к Итану. Обжигаясь, я нащупывал и учился понимать рамки допустимого и разрешённого.

Помню, Итан в очередной раз устраивал вечеринку в своём баре и все было как обычно- голодные парни, облизывающие свои клыки и загнанное стадо накаченных наркотиками овец. Если изначально во мне проскальзывала жалость к очередной грудастой блондинистой « любви на одну ночь» Итана, то теперь я смотрел на них с каким- то садистким удовольствием, ожидая, как утром она из них отправится на свалку сломанных игрушек этого жестокого мальчика.

Все до одной они утратили для меня свою значимость и облик. Безымянные куклы с белыми локонами волос вокруг сладкого маленького личика.

– Че ты на него постоянно пялишься? Уверен, у него член уже почти отсох, поиметь такое количество баб. Он у нас та ещё шлюха. – Мик, друг Итана, тот самый, со змеей на руке, которая, в моменты моего наркотического опьянение, казалось двигалась и жила своей собственной жизнью, сидел рядом со мной и раскладывал разноцветные таблетки по пакетикам. Змея на его руке хищно скользила по столу. Сегодня она снова отправит кого- то в космический полёт. – Не привязывайся к нему особо, он тебе не друг. Я его друг, а ты так, просто чтоб дома было что- то наподобие ручной собачки с которой можно играть.

Слова Мика не раз заставляли меня задуматься о том, кем на самом деле был для меня Итан и кем был для меня ты. Я чувствовал, что он тот, с кем мне постоянно хочется быть рядом. Я хотел смотреть на него спящего и прикасаться самыми кончиками пальцев к его губам. Я хотел прижаться к его крепкому обнаженному телу и вдохнуть запах его шампуня. Он не был мне другом или братом, он был для меня всем, моим миром. Я не замечал никого вокруг, кроме него. В темноте, будь я слепым, я без ошибки отыскал бы его даже на другом краю страны, в другом мире, в другой жизни. Я бы прошёл сквозь стены и года, сквозь боль и тысячу жизней, но нашёл бы его снова и снова.

О, если бы ты знал, через какой ад я проходил в то время. А я, как человек, который тебя любил и любит не меньше, чем любил его, никогда бы не пожелал испытать тебе это. Я вырос вместе с тобой, на протяжении всей моей жизни рядом со мной был мужчина, который любил меня и ласкал, поэтому моя любовь и отношение к этому было совершенно иное, чем у других людей.

Краем сознания я понимал это так же, как начинал догадываться, что не моя любовь к тебе, не моя любовь к Итану даже близко не стояла рядом с обычной любовью друга или брата. Вряд ли у братьев или друзей возникало желание прижаться друг к другу или дотронуться до губ и дрожащих ресниц.

Это мучение и метание от невозможности понять собственные мысли и желания не давали покоя моей и без того уставшей душе. Я разрывался между жгучим желанием признаться самому себе в том, что другой мужчина вызывает во мне сексуальное желание и между ненавистью к себе, своему естеству и тебе.

Иногда я начинал винить тебя в том, что ты воспитал меня таким, что подарил слишком много любви и научил не бояться, а напротив, жаждать мужских объятий. Ты же был мне как отец. Я думал, что сидеть на коленях у своего отца вполне естественно, что поцелуи в щеку и губы это нормально. Думая об этом, голова моя раскалывалась от боли и лишь присыпав мысли белым волшебным порошком я мог заставить себя расслабиться.

Что ты пытался из меня сделать, Эрик? Какие мотивы ты преследовал? Ты думал, что я никогда не вырвусь из твоей клетки? Ты ведь всегда видел во мне только мою мать. Не так ли? Мне никогда не понять твоих умыслов, как никогда не узнать и глубины боли твоего ада, твоего одиночества и печали. Возможно, твой ад был хуже, но поверь, в те минуты мое сердце сжимали чьи- то горячие руки. Они сломали мне позвоночник и вывернули мою грудную клетку. С меня заживо содрали кожу и залили обнаженное тело кипящим маслом и масло это было с запахом крепкого чая и ментоловых сигарет, с руками взрослого, который заботился обо мне с детства.

– Что у тебя сегодня? – я скучал, а Итан наверняка не упустил бы шанс завалить очередную грудастую блондинку, поэтому мне лишь хотелось как можно скорее утонуть в тёплом лоне моей кокаиновой норы.

– Порошок, лсд, мескалин и мет. – почти ласково улыбнулся Мик, раскалывая передо мной завёрнутые в пакетик препараты.

Итак, на мое горло уже была наброшена веревка, оставалось лишь затянуть ее покрепче и выбить стул у себя из-под ног. Будь что будет, решил я и полностью отдался в опасные объятия змеи.

Я проснулся лёжа головой на коленях Итана. Сам он спал сидя, закинув голову на спинку дивана. Его белая грудь ритмично вздымалась, а сквозь приоткрытые губы виднелся ряд белых зубов.

Чем больше я приходил в себя, тем сильнее мое тело ломило и трясло, как никогда раньше, а сердце колотилось дикой птицей, загнанной в клетку рёбер. Я вспомнил ужас прошедшей ночи и меня почти стошнило.

Итак как всегда развлекался с очередной блондинкой, откровенно заигрывая с ней за баром. Я знал и понимал, что это часть его работы, но менее обидно и противно от этого не становилось. Мик все так же сидел рядом, пересчитывая свои грязные деньги.

– Эй, эй, какой- то ты сегодня скучный. – он похлопал меня по щеке.

Я отвернулся от него и понял, что порошок действительно попался паршивый, от чего на душе стало ещё паршивее.

Холодная вода в лицо в узком туалете. Облокотится о железную раковину и умываться до тех пор, пока с глаз не сойдет тупое выражение словно ты в параллельной вселенной. Обрывистые воспоминания отражения Мика в зеркале позади меня разрывая голову мелькали перед глазами.

– Вдохни поглубже. – он приставил к моему лицу тыльную сторону своей ладони.

Даже не хотелось спрашивать что это, настолько все равно, чем можно было бы убиться сегодня ночью, мне было. Я глубоко втянул эту гадость в себя. Видимо, принятый ранее амфетамин, вперемешку с порошком, дали двойной эффект и все вокруг поплыло, а тело бросило в жар.

Мик толкнул меня в кабинку и усадил на крышку унитаза. Его грубые пальцы скользнули мне в рот, силой разжимая зубы. Ещё одна пощечина и слова над ухом, которые я так и не расслышал. Мое сознание ускользало и я не мог контролировать не тело, не мысли. Звук расстёгивающейся ширинки показался слишком громким даже в заполненном громкой музыкой туалете. Горький вкус слез, обиды и Мика у себя во рту.

Я глубоко вдохнул и резко встал. Ужасно тошнило, но не было сил даже блевать. Грудь и глотку сдавливало невидимой петлей. Я задыхался как рыба, выброшенная на берег и ударенная сильной рукой рыбака о прибрежный камень. Я не мог дышать. Не единый вдох не приносил ни капли воздуха в мои легкие.

– Тише. Тише. Вдох, выдох. Вдох, выдох. – его голос, такой ровный и низкий всегда заставлял доверится ему и успокаивал. Благодаря этому голосу я сновал начал дышать. – Вот так. Правильно. – он держал меня за плечи и дышал в такт со мной. Его брови забавно поползли вверх, а сам он взволнованно заглядывал мне в глаза.

Вдох- выдох. Лёгкие наполнялись свежим воздухом из открытого окна и голова закружилась от переизбытка кислорода. Тот день, как и несколько последующих, смутно сохранился в моей памяти. Они были словно поддёрнуты лёгкой белой пеленой, шумом в ушах, ужасной головной болью и непрекращающейся рвотой.

Я не помнил, как накануне, мы очутились дома, но во рту горький привкус желудочного сока, значит меня снова рвало, саднили коленки и стёртые в кровь ладошки – верный признак того, что снова падал, пока Итан, как обычно, тащил мое бессознательное тело домой.

Я даже не понял, как мы очутились в ванной комнате. Итан помог мне раздаться и опуститься в тёплую воду. Коленки и руки жгло от мыла, а голова безжалостно кружилась. Постоянно тошнило, из глаз лились слёзы. «Пусть лучше так, чем молча в подушку» – думал я. Так хотя бы можно прикрыть позорные слёзы обиды. Мое тело то и дело содрогалось в рвотных позывах и то и дело накатывающей истерике. Мне никогда прежде не было себя настолько жалко, как тогда, в ванной, обнимая разбитые коленки.