— Снимите эту падаль, — проронил он, всматриваясь с брезгливостью в лицо Фрэнка.

Стэнвуд сделал знак полицейским, и с облегчением вздохнул, когда понял, что истерзанный пленник жив.

— Видишь, — сказал Райзен, когда Фрэнку ввели сыворотку, и он открыл глаза. — Продукция моей компании возвращает человека к жизни. Ты бы сдох, если бы её не существовало. А ты с такой злобой осуждал это замечательное, уникальное вещество в своей гнусной газетёнке. И поверь мне, тебе придётся пройти через множество мучений, прежде чем ты окончательно отправишься на тот свет. Впрочем, ты можешь в любой момент прекратить свои страдания. Одно твоё слово — и ты будешь свободен.

— Ненавижу тебя, Райзен, — прошептал сдавленным голосом Фрэнк. — Сам скоро сдохнешь! Получишь за все. Сполна!

Райзен начал терять самообладание. Пока из Фолькленда выбивают признание, его подельники работают над тем, как вывести из строя камеры жизни. И тогда все потеряет значение. Всё! Фолькленд умрёт. Но и Райзену останется недолго. Надо было пожертвовать чем-то очень важным, может быть самым важным и дорогим в жизни.

Фрэнк услышал звон ключей в двери, и встал. Охранник вошёл в камеру и привёл его в кабинет шефа полиции, где Фрэнк опять увидел сидевшего за столом насупившегося Стэнвуда. Он хотел что-то сказать, но лишь молча опустил голову. Фрэнка привязали к одной из балок, подпирающих потолок в кабинете. Вошёл Райзен, подошёл ближе и зловеще объявил:

— Я тебе хочу показать очень интересное зрелище. Надеюсь, что тебе понравится.

Он сделал знак и к ужасу Фрэнка двое полицейских втащили в кабинет Камиллу, и привязали. Один из них, скаля зубы, подошёл к ней, и, погладив её по щеке, произнёс гадливо:

— Какая сладкая девочка!

Фрэнк бросил взгляд на ухмыляющегося Райзена и проговорил, чуть заикаясь:

— Райзен, клянусь, у меня ничего не было с твоей женой.

— Не было, говоришь? — достав из пухлой папки фотографии, Райзен сунул их Фрэнку. — А это как называется?

Фрэнк бросил взгляд. Именно эти снимки Райзен прислал Ирэн. Кто-то сфотографировал его с Камиллой в тот единственный вечер, когда они занимались любовью.

— Боже, Райзен, она же твоя жена, — прошептал Фрэнк. — Как ты можешь?!

— Тебе её жалко? — поинтересовался Райзен с довольной ухмылкой. — Так спаси, ты же у нас великодушный, благородный человек, альтруист. Я даже не требую жертвовать ради неё жизнью. Лишь хочу, чтобы ты признался в своих преступлениях. И все закончится. Уверяю тебя. И для неё. И для тебя.

Фрэнк, замерев от ужаса, тяжело дыша, наблюдал, как содрогается тело Камиллы, слышал её сдавленные стоны. И волна отчаянного, невыносимого бессилия заполняла душу.

— Я согласен, Райзен, — пробормотал он. — Я дам координаты штаба, список всех, кто состоит в группировке, расскажу обо всех технических устройствах, которые я сделал. Отпусти её.

Райзен сделал жест, чтобы копы прекратили издеваться над Камиллой, и спросил, наклонив голову, изучая выражение лица Фрэнка:

— Не передумаешь?

Фрэнк отрицательно помотал головой.

Райзен с возрастающим интересом наблюдал, как Фолькленд летящим, каллиграфическим почерком покрывает значками бумагу. Когда он отложил в сторону лист, Райзен мгновенно выхватил его и жадно впился глазами.

— Ага! Как же я сразу не догадался, что штаб на закрытой станции метро. Там была лаборатория Берты Верден. Черт возьми, это же элементарно!

Он коротко расхохотался. Выхватил ещё один лист бумаги, пробежал глазами.

— Бедфорд, соберите отряд полицейских. Из самых лучших ваших людей, и сейчас же отправляйтесь! Самых лучших, слышите?! Их всех надо взять живыми. Всех бандитов надо взять живыми! — повторил он раздельно и чётко. — Вы поняли, Бедфорд?

— Слушаюсь, мистер Райзен! — бодро отрапортовал тот.

— Стэнвуд, а вы подготовьте все для казни. Завтра, мы избавимся от этой красной заразы навсегда. И в городе опять воцарится мир и спокойствие.

Стэнвуд бросил взгляд на Фрэнка, перевёл на Райзена, угрюмо буркнул:

— Слушаюсь, мистер Райзен.

Оставшись наедине с пленником, Райзен самодовольно изрёк:

— Ну что, ад замёрз? А, Фолькленд, — он вновь зло хохотнул. — Представь, если бы ты не был таким альтруистом, ты бы не предал своих товарищей. И они бы не погибли. Теперь ты понимаешь разницу между разумным эгоизмом и альтруизмом? Моральный каннибализм, который ведёт к полному разрушению. А я забочусь только о своём выживании.

— Да, Райзен, ты готов ради этого на всё, даже пожертвовать собственной женой, — тихо сказал Фрэнк.

— Ей было непросто согласиться на эту инсценировку, — ухмыльнулся Райзен.

— Инсценировку? — не выдержал Фрэнк, вскочив на ноги. Цепь, которая приковывала его руку, натянулась до предела, заставив Райзена инстинктивно отшатнуться. — Инсценировку?! — голос звучал так отчаянно, что Райзен ощутил прилив физического наслаждение от своей победы.

— Разумеется. Камилла поняла, что таким образом она поможет мне выжить. Я очень дорог ей. Да, Фолькленд.

Фрэнк сглотнул комок в горле. У него на глазах начали собираться слёзы, которые он всеми силами пытался скрыть.

— Безжалостный подонок, — прошептал он одними губами. — Мерзавец.

— Нет, Фолькленд, если бы я был безжалостным. Я заставил тебя наблюдать за гибелью твоих товарищей. Одного за другим. На виселице. И повесил бы тебя последним. Нет-нет. Я оставил бы тебя в живых! Чтобы ты всю оставшуюся жизнь мучился под грузом своего предательства. Но так уж и быть, я тоже могу проявить великодушие и повешу тебя первым.

Ровно в два часа, Док услышал громкий, требовательный голос, усиленный мегафоном:

— Вы окружены, сопротивление бесполезно. Даю три минуты на размышление, чтобы сдаться!

Шон усмехнувшись, посмотрел на Дока, с сарказмом проронил:

— Бедфорд разоряется. Предвкушает, как будет докладывать Райзену об успехе операции.

Док бросил на него взгляд, в котором ощущалось отчаянное веселье, и перезарядил дробовик. Не дождавшись никакой реакции, копы начали пушкой разбивать стальные ворота шлюза, которые перекрывали путь на станцию.

Копы ворвались на станцию, их встретил проливной огонь турелей, встроенных в пол и стены у входа, но они сдержали натиск полиции ненадолго. Быстро уничтожив пулемётные точки выстрелами из гранатомётов, копы бросились на платформу, и начали долбить стальные ворота, ведущие в основное помещение.

У Дока ожила рация, и он услышал голос Боба:

— Док, Стэнвуд, быстро возвращайтесь. Мы отходим.

— Мы задержим копов, пока вы будете отходить, — ответил Док.

— Не надо, Док! Мы установим защитный барьер. Быстрее!

Копы, не заметив никакого сопротивления, пронеслись яростной лавиной. Заметив в глубине, словно в лёгкой дымке, несколько фигур, вскинули дробовики и залпом выстрелили. К их изумлению, пули воткнулись в полупрозрачную преграду, которая как тетива лука упруго отстрелила их под ноги. Бедфорд, стоявший за ними, заорал:

— Что вы вылупились, остолопы, стреляйте снарядами!

Копы, быстро сняв с плеча гранатомёты, выпустили несколько снарядов, которых невидимая стена тоже с лёгкостью отбросила, и они просвистели над головами еле успевших пригнуться копов.

Бедфорд подкрался к тому месту, где находилась преграда, и провёл рукой, ощущая податливую, вязкую массу.

— Что это за чертовщина? — проронил он почти шёпотом, с ужасом ощущая, что операция провалилась. Постояв пару минут, Бедфорд, уже собрался скомандовать отступление, как заметил, что преграда начала таять и исчезла.

— Вперёд! — скомандовал Бедфорд радостно.

Копы стремглав пробежав по коридору, выскочили в круглый зал, через стеклянную крышу которого пробивались редкие лучи света. Обыскав помещение, они обнаружили дверь, ведущую в подвал, где по стенам тянулись трубы, изъеденные ржавчиной.

Копы ринулись туда, на них посыпались сверху камни, банки с краской, где-то вспыхнул огонь, ударил разряд тока. Часть копов свалилась замертво. Бедфорд скомандовал продвигаться осторожно, и не попадаться в ловушки, которые казались наивными.