Луна освещала дорожку, и в ее неровном свете мелькали лапы стремительно бегущего волка. От кого? За кем?

Я не знаю, что случилось со мной в эту страшную, в эту роковую ночь. Я снова оглядел себя. Мои руки, моя грудь, лицо — весь я был в едва запекшейся крови, на плече зияла рваная рана. В эту ночь я дрался.

Боже, боже! Мерлин, помоги мне…

Я упал на колени, поняв наконец-то, осознав, что я натворил.

В былые годы мои друзья не боялись выводить меня прочь из тесного подземелья, где вервольф бился о стены, тщетно пытаясь освободиться. Это было опасно, не скрою, однако они точно знали, что им нечего опасаться, поскольку даже в одиночку и пес, и олень могли легко одолеть волчонка, если бы тот вдруг решил направиться к замку или к деревне. Однако это было тогда, много лет назад, и тогда волк отлично помнил, что ради своей свободы в единственную ночь, когда он являлся миру, он должен подчиняться. За годы, которые он был один, он одичал. Я помню, как стонал монстр внутри меня в те ночи после полнолуния, когда он подходил вплотную к грани, однако не пересекая ее. Он стонал, вновь и вновь не находя рядом с собой тех, кто за многие ночи в Запретном Лесу стал ему друзьями, и я плакал и стонал вместе с ним, потому что я тоже был теперь один.

Сириус Блэк, беглый преступник, общественно признанный убийцей, весил едва ли не в полтора раза меньше, чем стоило бы при его росте. Его щеки ввалились, сквозь полупрозрачную кожу проступали кости, от былой мускулатуры, которая приводила в восторг добрую половину девушек школы, осталось лишь воспоминание. Мог ли он одолеть меня теперь? Мог ли сдержать? К тому же. Даже внутри тела пса Сириус оставался человеком, но я — нет. Силы не были равны.

Бросился ли Бродяга на меня, стоило мне обратиться? Я в этом не сомневался ни секунды. Следы борьбы были очевидны, и, к тому же, даже спустя столько лет он оставался самим собой, тем, кого я знал так хорошо. В лесу не было другого существа, кроме изнеможённого анимага, кто обладал таким безрассудством, чтобы броситься на оборотня. Я не сомневался ни секунды, что мы сцепились, стоило злодейке-луне сделать свое черное дело. Наверное, мы кубарем покатились вниз по склону, прочь от перепуганных подростков — во всяком случае, на месте Сириуса я сделал бы точно так. Ему стоило попробовать подмять меня под себя, дезориентировать, постараться как можно сильнее измотать во время падения, однако, если у него этого не вышло, у него не было ни шанса.

Моя ли кровь покрывала мое тело?

Мерлин…

Что же я наделал…

Я убил единственного человека, который все еще существовал для меня. Я убил моего единственного друга. Я убил Сириуса Блэка…

***

Мне снова пятнадцать. Я лежу на спине, надо мной — небо. Я смотрю на облака, которые несутся над моей головой, и никак не могу понять, почему я здесь, почему над моей головой разверзается синяя бездна.

— Проснулся?

Я поворачиваю голову. Сириус, в одной рубашке, сидит рядом, поджав под себя одну ногу, и курит сигарету, глубоко затягиваясь и стряхивая пепел на землю. Только сейчас я понимаю, что моя голова лежит на его сложенном вчетверо джемпере, а сам я укрыт его мантией.

— Вроде того, — на улице достаточно прохладно, и я чувствую, что едва заметно сиплю. Сажусь, оглядываясь, и чувствую резкую зудящую боль между лопатками. Сириус продолжает курить, глядя куда-то поверх деревьев, и одного взгляда на него мне достаточно, чтобы понять, что что-то произошло. Я осторожно поднимаюсь, опасаясь головокружения, и подхожу к моему другу, усаживаясь рядом. Протягиваю руку, и он передает мне сигарету.

Мы по очереди курим, сидя бок о бок и смотря на розоватые в утреннем свете башни Хогвартса, и над озером поднимается солнце.

— Расскажешь? — теперь я хриплю уже от никотина. Я совсем разучился курить.

Блэк молчит, но я вижу, как темнеют под стать фамилии его глаза. Я затягиваюсь, терпеливо ожидая того, когда он заговорит. В холодном утреннем воздухе сизый дым принимает причудливые формы невиданных воздушных замков.

— Я очень виноват перед тобой, Ремус, — наконец начинает Бродяга. Его голос глух, и он все также смотрит куда угодно, лишь бы не смотреть на меня. Я протягиваю ему сигарету, и он принимает ее. Я вижу, как подрагивают его пальцы.

Алый рассвет отражается от окон школьных башен.

— Я очень виноват перед тобой, — он стискивает челюсти так, что кожа белеет. — По правде, я ужасная скотина и мерзавец, Ремус.

— Это не так, — тихо возражаю я. Я еще не знаю, что он хочет сказать мне, но в этом я уверен.

— Нет, — упрямо встряхивает головой Блэк, и его темные волосы так и подскакивают от резкого движения.

— Тогда объясни.

Он наконец-то поднимает взгляд, и в этом взгляде больше, чем просто вина и раскаяние.

— Вчера я чуть было не погубил Снейпа, а вместе с ним — и тебя. Он был ночью здесь.

— Он в норме? Я не… — я перебиваю Сириуса, но и сам не могу договорить фразу до конца. Он понимает меня без слов.

— Нет, — я вздыхаю с облегчением, слыша это. — Его спас Джеймс.

— Слава богу, — я улыбаюсь, но вот Бродяга, кажется, на грани срыва.

— Как ты не понимаешь, — он срывается на крик. — Это все я, я! Я сказал ему, чтобы он явился ночью к Хижине, если бы Джим не успел, это была бы моя вина. Я убийца, Ремус, понимаешь? Убийца!.. Мерлин всемогущий, я…

— Нет, — я хватаю его за плечи и встряхиваю, заставляя прийти в себя. — Нет, — твердо повторяю я еще раз. — Ты не убийца. Ты не желал ему смерти, слышишь?

— Это моя вина… — его руки дрожат, и сигарета пляшет в них.

— Да, — киваю я. — Я не буду отрицать этого. Но ты не убийца, Бродяга, слышишь меня? Не убийца.

Мне пятнадцать, над моей головой стремительно несутся облака, и мы курим, сидя на холодной земле.

Мне пятнадцать, и…

***

Нет. Мне уже давно не пятнадцать. И я давно не тот мальчишка.

Алый рассвет кровью стекал по стволам вечных деревьев, тропинка фестралов петляла под ногами, и все вокруг напоминало мне о том, что я наделал. Пожалуй, сейчас я был даже рад тому, что нюх так и не вернулся ко мне: уверен, что резкий солоноватый запах крови лишил бы меня чувств. Мои руки по плечи в крови. Мое лицо замарано ею. Моя совесть — тоже. Меня мелко трясло, и я поразился, как я сумел устоять на ногах, не падая прямо на влажную землю. По правде, это было бы справедливо, если бы земля прямо сейчас разверзлась бы у моих ног, и я провалился бы прямо в ад. Я готов был молить богов об этом.

Сириус никогда не был убийцей. Он был импульсивным юношей, резким и напористым, иногда слишком хлестким и язвительным, но он не был убийцей.

Тогда почему, за что?.. Почему из всех — он?..

У меня не было ответов.

Шатаясь, я вышел к опушке леса, и остановился. Меня лихорадило.

Сириус никогда не был убийцей.

Он не убийца.

А я…

Это я — убийца и монстр.